Страница 22 из 81
Оказалось, что радовался я рано. «Оливковая ветвь» добрых пять дней курсировала вдоль береговой линии, потом два дня стояла на якоре, дожидаясь своей очереди.
Я в жизни не видел такой огромной гавани, даже в Лядово – крупнейшем порту восточных земель. Корабли большие и малые, с раздутыми боками, как пивной бочки и поджарые, словно церковные псы. Целый лес матч выстроился перед глазами. Их было настолько много, что они заслоняли собою горизонт.
А поглядеть очень хотелось: на заморские улочки, на диковинные здания, на золотые шпили, тонкими иглами пронзающие небесную твердь. Жаль, что город стоял на равнине, а не карабкался по склону, как это было на островах Святой Мади. Улиц толком не разглядеть, но даже от тех крох, что увидеть все же удалось, захватывало дух.
Дома в три, а то и в четыре этажа – уму непостижимо. Это ж сколько человек друг у дружки над головой живет. И ведь не боятся, что этакой тяжестью сверху придавит.
- Что… внушает, Танцор? – спросил стоящий рядом Рогги.
- Внушает, - признался я.
- Тогда туда посмотри, - обгрызенный ноготь ткнул в сторону большого пятимачтового фрегата. Красивого, с высоко задранной кормой и фигурой полуобнаженной русалки под бушпритом. – Да не на корабль гляди, балда, левее… Вон на те маленькие точки, что снуют вдоль домов.
- Повозки?
- Повозки, - протянул Рогги, удовлетворенный моей догадливостью. - А лошадей видишь?
Я напряг зрение, но кроме черных точек разглядеть ничего не смог.
- Хорош над парнем издеваться, - пробубнил стоявший по левую руку Бабура. – Не мучайся, Танцор, не пяль зенки, все равно лошадей не увидишь, потому как повозки самодвижущиеся.
- Неужели…, - слова про Печать Джа едва не сорвались с моего языка. Я вовремя заткнулся, вспомнив про брата Изакиса, безмолвной тенью маячившего за спиной. Понятно, что у церкви здесь не было власти, но поди разбери этих чернецов. А ну как достанет кинжал из-под полы плаща, и начнет кромсать поддавшуюся ереси матросню направо и налево.
Рогги тоже это понимал, потому ответил осторожно:
- Да, Танцор, она самая. В городе гужевой транспорт запрещен, чтобы не гадили. У них, почитай, кругом булыжная мостовая, а центральные улицы специальной плиткой выложены.
- Как в аристократических домах? – не поверил я. – Она же тонкая, побьется вся.
- Балбес, кто ж тебе декоративную плитку в общественных местах класть станет. Говорю же, специальная… Толщиной с моих два пальца будет. По такой повозка проедет и хоть бы хны.
- Ты ври-ври, да не завирайся, - встрял в разговор Зычник. - В центре города проезд транспорта запрещен, потому и не бьется.
- Это я-то вру? – возмутился Рогги и тут же протянул ладонь. - Хочешь, на спор забьемся, что разрешен. Тяжелый грузовой не пускают, а ежели в пассажирском путешествуешь - один, али с дамой какой, тогда пожалуйста.
- Кто же тебя драного, в приличное место пустит, еще и со шлюхой в обнимку? Хорош чесать, Рогги, ты своего носа дальше порта не высовывал.
Матросы сцепились, а я уставился на величественный город. Видят боги, не так представлялось мое появление в Новом Свете. Уж точно не под всевидящим оком Церкви.
Но да недолгой будет власть чернецов, чай не в Ровенске. При первой же возможности задам стрекача, а там целый мир передо мною. Чудный новый мир – земля обетованная.
На третий день портовые власти Баненхэйма дали «Оливковой ветви» добро. Но прежде запустили на борт команду таможенников. Дюжину рослых парней в синих мундирах. Те с ленцой прошлись по палубе, особо не усердствуя заглянули в трюм, в кубрик, а про камбуз и вовсе забыли. Главный их заперся в каюте с капитаном и о чем-то долго беседовал.
- Ох и не к добру это, - протянул Зычник. И точно, капитан вышел наружу белее снега. Дал приказ швартоваться и снова скрылся за дверью.
Ох, не к добру…
На пирс я сходил под жестким надзором брата Изакиса. Слышал, как скрипели сходни под массивной фигурой. Прошел мимо местных стражников, которым не было никакого дела до вновь прибывших. Сколько матросни шляется целыми днями - устанешь считать.
Стражи даже не глянули в мою сторону, а вот я успел их рассмотреть. Высокие, чисто выбритые, без железных кирас и других элементов защиты. В чудной форме темно-синей расцветки: вроде штанов, заправленных в сапоги и странного сюртука, слишком короткого, чтобы таковым называться, еще и застёгнутого на все пуговицы. На плечах каждого красовалась нашивка в виде двух перекрещенных клинков. Самих мечей я не разглядел, зато успел заметить узкие кожаные сумки на поясе, с торчащими наружу изогнутыми рукоятями. Неужели настоящие пистоли?
- Танцор, держись нас. Тут потеряться не мудрено, - крикнул Бабура и тут же исчез.
Меня вытолкнули с пирса в бурлящий живой поток. Народа кругом было, что на площади Ровенска в ярморочный день. От разнообразия цветов в глазах зарябило, а от многочисленных запахов закружилась голова. В океане привыкаешь к вони потных человеческих тел, сырого дерева и кошачьего дерьма, побери шантру спятившего Фартового. Здесь же в ноздри ударил сладкий дамский парфюм, аромат восточных специй, ну и куда без вони протухшей рыбы. Порт оставался портом, даже в заокеанских землях.
Голоса, зазывающие, приказывающие, умоляющие, радостные и угрожающие – все это слилось в один сплошной гомон, как и мелькающие перед глазами лица. Людская толпа с многочисленными потоками и течениями была для Сиги из Ровенска родной стихией – я чувствовал себя в ней, словно рыба в воде. Вот он, представившийся случай - тот самый шанс, которого ждал. Нужно рвать когти - смешаться с публикой и скрыться в любом переулке. Благо в порту их было предостаточно.
Я повернул плечо, проскользнув между дородным господином и двумя дамами. Ускорил шаг, еще быстрее - обогнал грузчика с груженной доверху тележкой и свернул налево, за длинный ряд бочек, пропахших соленой рыбой. Главное, не терять темпа, оседлать нужную волну, позволив ей вынести тебя, куда угодно. Хотя бы в этот боковой проулок, оказавшийся вдруг слишком узким. Я едва не завалил груду ящиков, скопившиеся на входе. Юркнул в темноту, с трудом сдерживая внутреннее ликование. Вот она, долгожданная свобода!
В ноздри ударил затхлый запах, а под ногами захлюпала влажная земля. Кажется, это место никогда не видело солнечных лучей. Зеленые следы плесени на стенах тому лучшее свидетельство.
Бегом-бегом, прочь отсюда навстречу дивному новому миру. Вместе с ликованием от скинутых оков пришло странное чувство. Началось оно как тепло, разливающееся промеж лопаток. Но постепенно нарастало, пока не превратилось в невыносимое жжение, словно горящий факел поднесли к спине.
Я не успел толком испугаться, как мир вокруг завертелся и рухнул, а вместе с ним упало мое тело.
Ноги не почувствовали удара, они вообще ничего не чувствовали - отнялись, как у последнего калеки. Что за ерунда? Неужели виной всему долгое пребывание в море? Едва не плача от досады, я пополз вперед, волоча за собой бесполезные конечности.
Поднял голову – выход слишком далеко. Едва виднеется светлым пятном, зажатым промеж высоких стен. В другое время я бы обязательно успел добежать, но только не сегодня. Сзади послышались звуки шагов, приглушенные влажной землей. Свобода была так близко… Нет, нельзя сдаваться, нельзя отступать… Я продолжаю ползти вперед, перебирая руками, цепляясь ногтями, пока чужая подошва не наступает на голову, вдавливая лицо в грязь. Это произошло столь стремительно, что я едва успел повернуть шею. Иначе сломал бы нос и задохнулся в собственной крови, перемешанной с черноземом.
Сверху раздался голос брата Изакиса:
- Я говорил тебе, чтобы было без глупостей? Говорил… Я предупреждал, что пожалеешь, если вздумаешь бежать? Предупреждал… Ну вот теперь не обижайся.
До ушей долетел звук характерного щелчка. Перед глазами мелькнуло лезвие длинного ножа.
- С какого пальца начнем, малец?