Выбери меня

После операции мама тщательно выбирала одежду. В первую очередь, смотрела на глубину выреза. И чтобы ткань не слишком облегала. Потому что грудь большая и впадина между телом и протезом будет заметна. Ей было 39 лет.

Потом она говорила, что выжила, чтобы не оставить нас с отцом одних. А он после операции, когда меня не было рядом, шипел ей, кому ты с титькой-то одной нужна. Об этом она мне рассказывала, когда я уже вступила в чертов подростковый возраст. Во время наших с ней походов за продуктами, с удовлетворением наблюдая за моим негодованием. И ведь никто, мстительно повторяла она, никто не догадывается, какие пакости он мне может говорить. Он ведь такой тихий и спокойный, все хочет интеллигентом выглядеть. Деньги на костюмы и шляпы клянчит. А я десять лет в одном и том же.

– Ты в одном и том же, потому что магазин «Богатырь» на другом конце города, а тебе лень ехать, услышала я однажды случайно обрывок их разговора с отцом.

Иногда мама выбиралась к портнихе. Фаине Ивановне. Она жила на краю города в новом микрорайоне, застроенном белыми девятиэтажками. В двухкомнатной квартире с взрослой дочкой, которая была полной противоположностью своей угрюмой матери. Лиля всегда радостно распахивала дверь, словно поджидала нас в прихожей и сразу убегала по своим делам, бросив на прощание анекдот или шутку, прежде чем мы войдем в комнату Фаины Ивановны. В любое время дня в которой был полумрак, завалы тканей и чужой недошитой одежды на всех предметах мебели.

Она командовала, чтобы мама раздевалась. Мама оставалась в светлой комбинации и смущенно прижимала руки к груди, пока Фаина Ивановна искала сантиметр. Не пойму, ты еще штоль потолстела, бубнила портниха, сосредоточенно снимая с нее мерки. Потом садилась за стол и на краешке, свободном от швейной машинки и разбросанных кусков материи что-то писала на вырванном из школьной тетрадки листке в клеточку. А я каждый раз таращилась на ее полную обожженную левую руку. Боялась смотреть, но и взгляд отвести от неестественно гладкой неживой кожи не было сил.

Мама торопливо одевалась и стояла у стола, ожидая, когда Фаина Ивановна закончит что-то подсчитывать. Наконец, портниха откидывалась на стуле и голосом, не терпящим возражений, говорила, сколько и какой ткани мама должна купить. На следующей неделе не вздумай мне ее привезти, некогда мне, другие заказы надо сдать.

Я всегда удивлялась, зачем мама ходит к такой. Она грубая, шьет долго, иногда ошибается с фасоном. Но не спрашивала. Потому что мама каждый раз сама оправдывалась, когда мы спускались в пока чистом, нормально пахнущем лифте вниз. Мы вместе с ней еще на заводе работали, она мне уже тогда вещи шила, как же я от нее уйду, неудобно как-то уходить спустя десятки лет.

Но ушла. Когда страну захватили барахолки. Там она мерила турецкие свитера и блузки на одежду, в которой была, и придирчиво оглядывала глубину выреза. Продавщицы, предлагали более открытые вещи, но она извиняющейся скороговоркой повторяла, что такое ей не идет.

*****

Мама придавала большое значение еде. Питаться нужно было разнообразно и много. Не норковая шапка показатель достатка или видеомагнитофон под телевизором, а полный холодильник и бутерброды с красной икрой по праздникам. Из продуктовых магазинов мы всегда возвращались, как говорили тогда, с сумками и в руках, и в зубах. Мама рассказывала отцу, что вкусного купила и заботливо спрашивала, как он себя чувствует. Она всегда подчеркивала, что он очень больной человек, словно это было главным его достоинством. Поэтому, когда я пошла в первый класс, она стала брать меня с собой за продуктами, носить сумки и стоять в очередях за всем. Его жалела. Даже не помню, чтобы отец носил что-то тяжелее своего дипломата, в который аккуратно складывал завернутый в газету обед на работу.

Однажды он подарил маме на 8 марта сумку на колесиках из магазина «Хозтовары». Она смеялась и говорила, это чтобы я еще больше продуктов могла притащить. А я не могла понять, что именно было спрятано в ее смехе. Как и каждый раз, когда на женский праздник и день рождения, она получала совсем не те подарки, которые могут радовать.

*****

Из той восьмиместной палаты онкологической больницы выжила только она.

Когда мне было 16 лет, я узнала, что рак груди может передаваться по наследству. Меня накрыла паника даже не из-за вероятной перспективы когда-нибудь узнать об этом диагнозе у себя. И не это все, на что жаловалась мама: тяжелое носить нельзя, рука болит, шов болит… Я уже заранее чувствовала свою ущербность и равнодушие незнакомых, еще не встреченных мужчин. Это будущее отсутствие ощущения себя полноценной женщиной ужасало настолько, что я придумывала способы, которыми смогу лишить себя жизни, только бы не ложиться под нож.

В один из таких панических приступов, когда не было сил справиться самостоятельно, сказала маме, что если у меня, как и у нее обнаружат рак груди, то я не стану жить. Про себя думала, что не хочу, перестать быть женщиной не только для мужчин, но и для себя. Мне так хотелось, чтобы она успокоила меня, чтобы сказала, что ничего у меня не обнаружат, что мне не передастся это по наследству, что, когда я вырасту, уже найдут лекарство или какие-то другие способы лечения, помимо операции, что угодно… Мама смотрела телевизор или делала вид.

*****

Опрометью выскакиваю с балкона и убегаю в свою комнату, чтобы спрятаться. К нашему подъезду приближается дядя Валера. Как обычно с двумя огромными чемоданами. Слава Богу, что мама дома. Хотя может и нет. Если бы я была дома одна, то просто не открыла бы ему. Он посидел бы со своими баулами на скамейке у подъезда и пошел бы дальше. А она сейчас будет его кормить и беседовать. Он будет долго рассказывать своим дребезжащим голосом, что ему в квартиру соседи пускают какой-то газ, что к нему приходят американцы, пытают его и хотят завербовать.

Я боюсь его до трясучки. При том, что мама еще не рассказывала мне, как иногда бабушка с дедушкой оставляли ее маленькую с дядей Валерой, который уже учился в школе. Он бил ее за то, что из-за нее не может пойти гулять. Бил так, чтобы синяков не было видно. А перед приходом родителей больно тянул за косу и свистящим шепотом обещал, если расскажешь матери, в следующий раз я тебя вообще убью.

И наверное, ее взрослую он бы убил. Потому что после смерти родителей они остались вдвоем в двухкомнатной квартире. Он забрал себе большую комнату. Начал пить от того, что он гений, которого считают больным, и водить в нее собутыльников. Мама жила в маленькой комнате. На двери внутри замок, щеколда и для надежности еще большой засов. В самом крайнем случае можно было выпрыгнуть из окна на первом этаже. Но кухня и ванная оставались общими. Поэтому у мамы в комнате всегда под кроватью стояло железное ведро на случай Валериных загулов, а в комнате на широком подоконнике плитка, чайник и запас не портящихся продуктов.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.