Люди без прошлого

– А что, незабываемо, – оценил известие Чайкин. – Такую прогулку на всю жизнь запомнишь.

– Прокурорские работают, – добавил Максимов. – Пока не выяснят обстоятельства, никого не отпустят. Членов команды, конечно, задержат, капитана точно посадят, даже если не виноват, у руководства порта приписки будут крупные неприятности…

– Хорошо, что без жертв, – крякнул Микульчин. – Наши люди там нужны?

– Перебьются, – махнул рукой Максимов. – Халатность – не по нашей части, сами разберутся. Интрига в том, что делать теперь с теплоходом? Не оставишь же его на вечном приколе – тогда причал передвигать придется. Будут латать, потом буксировать в Смоленск – больше некуда. А это по реке – сто верст.

– Надо же, – задумчиво вымолвил Микульчин. – Не припомню, чтобы у нас подобное происходило.

Все присутствующие задумчиво уставились на нового сотрудника. Стало неуютно.

– Это не я, – сказал Павел.

– Но до тебя этого не было, – сказал Микульчин.

Снова растворилась дверь, объявился еще один персонаж – лет тридцати с хвостиком – худой, лысоватый, одетый в обтягивающую водолазку и распахнутую ветровку. Буркнув «здрасьте», направился к единственному не занятому столу, остановил туманный взгляд на незнакомце. Включилась память, пожали руки, сотрудник отправился дальше.

– Старший лейтенант Чекалин Геннадий Тимофеевич, – представил стороны Чайкин, – и старший лейтенант Болдин Павел… как тебя по батюшке?

– Викторович.

– Я понял, – буркнул сотрудник. – Как там столица?

– Спит спокойно, – пожал плечами Болдин.

– Дымком потянуло, – зашмыгал носом Борис. – Шашлыки жарил, Геннадий Тимофеевич?

– Если бы, – огрызнулся Чекалин. – Пожар на деревообрабатывающем комбинате, не слышали еще? Я свидетелей по драке опрашивал – они в палаточном городке обитают, возвращался в город… ну и, знаешь, командир, не смог проехать мимо. Дым такой, словно ядерная бомба рванула. Народ через лес удирал, дышать там нечем… Возгорание у столярного цеха – эти умники там покрышки от грузовой автотехники складировали. Вот же додумались… Хотя все мы задним умом крепки. Окна нараспашку, вылетела искра от шлифовального круга. Пожарку до последнего не вызывали, директор запретил, орал, чтобы сами тушили. Думал, обойдется. Да и звания передового производства можно лишиться, не говоря уж о прочих прелестях, например тюрьме… Работяги так и бегали с ведрами, пока разгоралось. Потом ветерок подул, огонь на соседнее здание перекинулся. Бухгалтер не выдержал – ударил в набат… Когда пожарники приехали, столярный цех почти полностью выгорел, соседнее здание – наполовину, несколько человек по скорой увезли – надышались дыма. Теперь хана всему руководству предприятия. Не представляю, как будут восстанавливать сгоревшие цеха и оборудование – это какие же колоссальные убытки!..

– Вот же незадача, – проворчал Микульчин. – Два ЧП за один день – многовато.

И снова, не сговариваясь, все посмотрели на Болдина.

– Что? – разозлился Павел. – Пожар – тоже моя работа?

– Я что-то пропустил? – заволновался Чекалин.

– Вестник несчастья у нас объявился, – пояснил капитан.

Обсудить необычную новость коллективу не дали. Распахнулась дверь, показался нос дежурного по РОВД с лейтенантскими погонами.

– Константин Юрьевич, трубку поправьте, до вас опять не дозвониться. Драка в общежитии на Васильковой улице, вахтер позвонил. Все наряды заняты, так что решайте сами, – дверь с сухим треском захлопнулась.

Микульчин удивленно посмотрел на телефонную трубку. Действительно, лежала криво. Осторожно приподнял ее и снова опустил.

– Так, Чекалин и Чайкин остаются в отделе, остальные на выезд. Болдин, тебя это тоже касается.

Глава вторая

Микроавтобус «РАФ-977», производимый в стране с 1959 года, уверенно покорял городское бездорожье. Грязь в переулках высохла – ни разу не застряли. Водитель от РОВД был молчаливый, задумчиво кусал собственные усы.

Микульчин, морщась при каждой встряске, объяснял: в городе два общежития, одно на Васильковой улице, другое в Конном переулке. И то, в котором поселят Павла, считается приличным. Фактически – гостиница, но без сервиса, разумеется. В Конном переулке селят командированных, сотрудников милиции, прокуратуры – там безопасно и в чем-то даже комфортно. Общага на Васильковой имеет дурную славу, туда частенько вызывают наряды. Раньше общежитие принадлежало кирпичному заводу, имело, как баня, два отделения – мужское и женское. Сейчас туда селят всех подряд – работников текстильной фабрики, пилорамы, лесозаготовок, того же ДОК, где произошел пожар. Не оперское это, конечно, дело – выезжать на каждую драку, но сегодня никого не найти – два ЧП в городе.

Облупленное здание из красного кирпича притаилось в глубине переулка. Напротив – булочная, там разгружался фургон с хлебом. Аварийное строение пряталось за пыльными тополями. В разгар рабочего дня в общежитии было пусто. Пахло чем-то кислым. Вахтерша не спала, сидела под плакатом, призывающим соблюдать чистоту, заправлять постель и следить за умывальником.

– Что случилось, гражданка? – отдуваясь, спросил Микульчин, махнув удостоверением.

– Ой, вы уже приехали! – всполошилась вахтерша. И зачастила, срываясь на высокие ноты.

Минут двадцать назад это произошло. Жилец из 22-й комнаты вернулся с ночной смены – он на пилораме работает, а сам приезжий, она не помнит, откуда. Мрачноватый, но тихий, всегда здоровается, хотя и сквозь зубы. А двадцать минут назад пришли двое – не самой располагающей внешности: небритые, в кепках. Вошли – и сразу на лестницу. Она им в спину: «Вы куда, товарищи?» Один огрызнулся, мол, кобыла тебе товарищ, и без остановки проследовали наверх. Сталкиваться с грубостью вахтерше приходилось постоянно – привыкла. И то, что шастают туда-сюда, нарушая правила социалистического общежития, – тоже как будто норма.

Через пять минут они стащили вниз товарища из 22-й комнаты. Фактически гнали, а тот огрызался, пытался защищаться. Вырвался, хотел бежать, но его догнали, опять схватили. Мужики были крепкие, моложе жильца. Проходя мимо вахтерши, прервали рукоприкладство, просто толкали мужика. Тот мог бы обратиться за помощью, попросить вызвать милицию, но почему-то не стал. «Шевели копытами», – процедил один, выталкивая человека на улицу. Тот оступился, но устоял.

Вахтерша была ответственная, тут же позвонила в милицию. За мужиками не побежала, нельзя покидать пост. Драки в общежитии случались, контингент проживал соответствующий. Отношения выясняли на заднем дворе – местечко закрытое, уединенное. Туда, видать, и повели сердешного. Прошло несколько минут. Жилец из 22-й комнаты вернулся с улицы, злой как собака, под глазом – синяк, с губы сочится кровь. Прихрамывал, держался за отбитые ребра. Огрызнулся на женщину, предложившую помощь, грузно потопал наверх. Граждане в кепках больше не объявлялись.

– Хорошо запомнили эту парочку? – спросил Павел. – Можете их описать? Опознаете, если покажут?

– Ой, не знаю, – испугалась пожилая женщина. – Я их толком даже не разглядела. Лет под тридцать, такие… знаете… щетина торчком, козырьки на глазах. Они отворачивались, чтобы я их не запомнила. У одного наколка на обратной стороне ладони: буквы какие-то… В нашем общежитии таких проживающих нет, заявляю ответственно. И на жителей города они не похожи, не знаю, как вам это объяснить…

Опер Максимов изнывал от скуки, с трудом справлялся с зевотой. Все это было, было… Пострадавший жилец больше не выходил. Отправились наверх – справиться о здоровье, составить протокол об административном нарушении.

22-я комната находилась на втором этаже, в глубине коридора. Максимов ударил кулаком по двери. Думать не о чем, процедуры стандартные. За дверью что-то упало, покатилось. Донесся грозный рык. Войти не пригласили. Дверь толкнули, вошли без приглашения – запереться постоялец забыл. Это оказалось ошибкой.

Человек, проживавший в комнате, явно имел проблемы с психикой. Как был, в тельняшке и домашних трико, кинулся, схватил табуретку, метнул в непрошеных гостей, даже не спрашивая, чем обязан. Микульчин словно чувствовал неладное, спрятался за косяком в коридоре. Павел ахнул, оттолкнул Максимова, сам едва успел пригнуться. Табуретка просвистела над головой, вписалась в дверной проем, разбилась о стену в коридоре. В первое мгновение оперативники оторопели – добрый оказался молодец, есть еще силушка! Пылали воспаленные глаза – явное состояние аффекта. Жилец разочарованно вскричал, бросился в драку. Павел оттолкнулся от пола, ушел под руку, провел резкую подсечку. Нападавший потерял равновесие – просто толкнул его. Жилец отскочил от стены как резиновый мячик, снова бросился в бой. Кулак нашел свою цель, противник крикнул, схватился за скулу и рухнул на колени. Попытался подняться, но Павел вывернул ему руку, швырнул драчуна носом в стену.