Семь месяцев

— Всё в порядке, — и это действительно нормально.

Всего несколько месяцев назад мне было бы жаль себя. Я бы сказал ему, что это дерьмовые слова, потому что он думал, что потерял любовь всей своей жизни, в то время как я буквально потерял свою. Но сейчас я в этом не так уверен.

Я никогда не спрашивал Колина о Лили. Прошел почти год, я знаю часть их истории, но я никогда не расспрашивал об этом так глубоко, как только что. Все эти месяцы я восхищался силой лучшего друга. Он никогда не терял себя, даже когда потерял двух братьев и сестер. Казалось, он никогда ни с чем из этого не боролся. Мне Колин всегда казался непоколебимым человеком. Ничто не могло ранить его.

Конечно, я видел, как он расстраивался из-за Эйры после её смерти. Я наблюдал, как он разваливался на части в течение нескольких часов, а потом он снова стал самим собой. Так что впервые я слышу, как он признается, что боролся с тем, что едва не потерял Лили, гораздо сильнее, чем я думал. Это что-то ломает во мне. От всего сердца я рад, что она всё ещё есть у него.

— Ты бы сделал это снова? Я имею в виду, если Лили умерла бы, и ты встретил кого-то другого, и узнал, что она склонна к самоубийству и…

— Нет, я бы не стал, — когда я смотрю на него, глаза Колина наполняются слезами, но он не позволяет им пролиться. — По крайней мере, я так думаю. Я не знаю, может быть, я бы так и сделал. Я просто, честно говоря, не могу представить, что Лили умрет. Я не хочу представлять, что когда-нибудь полюблю кого-то, кроме нее.

— Я понимаю, — именно так я себя чувствовал после смерти Милли. Не желая, чтобы это было правдой. Не мог представить, что когда-нибудь рядом со мной будет кто-то другой.

Разница лишь в том, что Колин не может представить, что это произойдет. Я должен жить в этой реальности, потому что это случилось со мной.

— Знаешь, я бы предпочел провести время с Лили, чем вообще ничего, — говорит Колин и кладёт руку мне на колено. Почему все мои друзья такие милые? — Быть с ней было более важ… — у Колина звонит телефон и он замолкает, потому что это может быть Лили.

Когда он проверяет свой телефон и берет трубку, я понимаю, что это она, иначе он бы не взял трубку прямо сейчас.

— Привет, Лилибаг, — приветствует он её, и все признаки грусти исчезают в считанные секунды. Всё, что я могу сделать, это зачарованно наблюдать, как его лицо озаряется, когда он слышит её голос. Если так выглядит влюбленность, возможно, мне придется начать носить с собой зеркало.

Один из котят мяукает на заднем сиденье, другой немедленно присоединяется к нему. Я оборачиваюсь достаточно, чтобы увидеть три коробки для переноски, выстроенные в ряд. И как только мой взгляд падает на первого кота, которого мы с Колином подобрали, он снова мяукает. Это будет раздражать, не так ли?

— Ого, держись, mi sol. Что случилось? Почему ты плачешь?

Моя голова немедленно поворачивается к лучшему другу. Теперь он выглядит обеспокоенным. Я не слышу, что она отвечает, но, должно быть, это что-то хорошее, потому что Колин расслабляется. А потом он закатывает глаза, и на его губах снова появляется улыбка. Черт, если я думал, что Эмори пережила много эмоций в мгновение ока, то это только подтвердило это.

— Ты не умрешь только потому, что в нашей квартире завелась бабочка. Ты можешь просто побыть в соседней комнате, пока я не вернусь домой?

Бабочка? Серьёзно?

— Лилиана Хевен Рейес, послушай меня. Ты не умрешь только потому, что там есть бабочка!

— Эмори дома, если она не хочет быть одна, — говорю я. С уходом Аарона и Софии, я думаю, Эмори — ее единственный вариант. Они хорошо ладят, просто не как лучшие друзья.

Колин смотрит на меня, напевая.

— Ты могла бы побыть с Эмори. Брук там… Черт возьми, — он убирает телефон от уха, смотрит на экран, нахмурив брови. — Она повесила трубку, — бормочет он, не веря своим ушам.

Я кладу руку ему на плечо. Может быть, я еще и довольно обидчивый.

— Такое случается с лучшими из нас.

— Нет, ты не понимаешь. Лили повесила трубку. Она этого не делает. О, боже. Она меня больше не любит.

Спортсмены. Они довольно драматичны.

— Я уверен, что она одумается.

— Ей лучше. У нас был невероятный утренний секс, и я планирую повторить сегодня вечером. Но я не смогу этого сделать, если она решит больше меня не любить.

— Просто веди машину.

— Нет, — говорит он строгим тоном.

— Нет?

— Нет.

— Ну, а почему, черт возьми, нет?

Я ещё не закончил разговор. Колин наклоняет голову, прищурившись, глядя на меня.

— Я никогда не спрашивал тебя, как ты справляешься с тем, что ты отец-одиночка, из уважения к тебе, потому что мы не разговаривали, поэтому я не думал, что мое дело входить в твою жизнь год спустя и расспрашивать. Я никогда ничего не спрашивал у тебя о Милли. Я никогда не просил тебя говорить о ней, потому что думал, что тебе не стоит говорить об этом. Это то, что я делал с Эйденом. Просто не разговаривал, думал, может быть, боль пройдет. Но иногда, Майлз, иногда тебе нужно поговорить об этом, прочувствовать эмоции и на самом деле научиться двигаться дальше.

— Я ненавижу тебя.

Он широко улыбается, как будто слышит, что я одобряю.

— А теперь продолжай. Поговорим. Как ты с этим справился?

Никто не знает правды о первых двух днях после рождения Брук. Никто, кроме моего отца и Эмори. 

ГЛАВА 60

«У меня была вся ты, а потом большая часть тебя, немного тебя, а сейчас у меня нет ничего» — The Night We Met by Lord Huron

Майлз

Сентябрь 2017, 18 лет

Она снова плачет. Она всегда плачет. О чём ей вообще плакать? Она ребенок. Недельный ребёнок.

Я здесь один из-за неё. Если бы она не родилась, у меня всё ещё была бы Милли. Милли сейчас лежала бы у меня на руках, и мы бы вместе смотрели фильм, шутили и радовались.

Но нет. Нет, теперь этот ребенок находится со мной в спальне. И она просто не перестаёт плакать. Но что ещё хуже, я тоже не могу. Прошло четыре дня с тех пор, как ушла любовь всей моей жизни. Четыре дня, которые были наполнены большей болью, детским плачем, чем я когда-либо испытывал в своей жизни.

Прошло семь дней с тех пор, как я в последний раз разговаривал с Милли, слышал её смех, её голос, её вздохи. Семь дней с тех пор, как я смеялся с ней, разговаривал с ней. Семь дней с тех пор, как я видел её, держал за руку, чувствовал её тепло.

Я даже не успел попрощаться.

И всё из-за этого глупого плачущего ребенка.

— Майлз, — говорит мой отец с сочувствием в голосе, врываясь в мою спальню. Его черты лица тут же смягчаются, когда он смотрит на меня.

Он жалеет меня.

Я оглядываюсь на отца и не смеюсь, как обычно. У него забавный шрам на щеке, который всегда заставляет меня улыбаться. Я виноват, что он у него есть, и мы оба постоянно над этим смеемся. Но, глядя на это сейчас, я уже не думаю, что это так уж смешно.

Я чувствую себя опустошенным. Как будто из меня высосали каждую унцию жизни. Всё солнечное и хорошее, ушло из моей жизни в считанные секунды, и я ничего не мог с этим поделать.

— Майлз… — говорит он снова, проходя в мою комнату. Он смотрит на кроватку ребенка и вздыхает, подходя к ней вместо меня.

Я смотрю, как он берет её на руки, воркует и мило разговаривает с тем существом, которое украло у меня мою Милли. Она перестает плакать, когда он качает её на руках.

— Тебе нужно начать заботиться о ней, Майлз, — говорит мне отец, направляясь к моей кровати. Эта штука всё еще в его руках.

— Забери её у меня, — мой голос напряжен от гнева, который я испытываю, и с каждым шагом эта штука приближается ко мне, и все больше ненависти к ней поглощает меня.

Я должен любить её. Я любил её. Когда она была в утробе Милли, а её мать была еще жива. Теперь я не могу её любить. Как я могу любить ребенка, который украл у меня женщину, на которой, как я думал, женюсь через несколько лет?