Страница 5 из 27
Гарри Харутунян взорвал "воскрешение фантасмагорической Британской империи в качестве основополагающего исторического опыта и истинного имперского наследия Америки" (103). Даже сейчас Приямвада Гопал и Прия Сатиа выступают против искупительного видения англо-американской власти, которое Фергу-сон помог популяризировать: "В общественной памяти искупительные мифы о колониальном возвышении упорно маскируют ужасную историю империи - грабежи и мародерство, голод, вызванный политикой, жестокое подавление восстаний, пытки, концлагеря, воздушную полицию, повседневный расизм и унижение" (Satia 4).
Мейнстримный деклинизм использует британский прецедент не по назначению. Он фокусируется на самом спаде, а не на его последствиях. Но факторы, приведшие к потере Великобританией и США глобального экономического преимущества, заложены в капитализме как динамичной системе. Важна реакция, а не неизбежная (и относительная) потеря гегемонии. Более того, анализировать глубинные экономические условия - значит упустить реальную выгоду от сравнительного анализа падения Великобритании и США. В 2020-х годах США находятся в значительно лучшем положении, чем Великобритания в 1970-х. Но полезной и актуальной является культурная параллель. Здесь есть важные сходства, и здесь все еще можно изменить ситуацию.
Многие комментаторы Brexit отмечают, что привязанность к утраченному величию остается мощной силой для избирателей Великобритании.
Империя имеет большую денежную ценность для американцев, которые заново представляют себе свою нацию за вычетом ее вечных претензий на звание самого богатого, свободного и сильного общества на земле. Эдоардо Кампанелла и Марта Дассу отмечают, что реставрационные претензии подпитывают государственную политику по всему миру, от Великобритании и США до России, Турции, Японии, Китая и других стран с былой имперской славой в своей истории (22-23). Исследуя этот феномен - политику ностальгического национализма, - они проводят различие между "реставрационной ностальгией" (которая закрепляет националистические настроения за "абсолютными истинами") и "рефлексивной ностальгией" (которая ставит такие истины под вопрос)(45). Для Кампанеллы и Дассу Brexit представляет собой уникальную по последствиям и в целом демократическую версию национальной ностальгии. Но реставрационная носталь-гия - меланхоличная и защитная вера в то, что превосходство является американским правом по праву рождения, - набирает силу в США по мере ослабления гегемонии. Восстановительная ностальгия имеет эмоциональный охват и укус. Она побуждает американцев вкладывать деньги в прошлую славу, а не разбираться в сложной истории.
Без убедительного и коллективного переосмысления национального прошлого США рискуют оказаться в длинном культурном хвосте (Брилл). Размышляя об упадке Великобритании в 2004 году, Перри Андерсон увидел хвост, поглотивший потенциальную энергию его общества: "Уменьшение Британии после войны было затяжным процессом... Не было драматического пересмотра прошлого, просто постепенное скольжение в рамках полной политической стабильности" ("Dégringolade" 3). Стагнация коренится в неспособности исторического воображения преодолеть имперскую ностальгию. Сейчас США стоят там, где когда-то стояла Британия, на пороге драматического переосмысления. Признаки этого видны повсюду. Культурная война 2020-х годов - это война в истории, и она разворачивается вокруг смысла национального упадка и утраченной гегемонии. Американское могущество зависело от присвоения земли, труда, ресурсов и богатства. Смириться с этим в XXI веке означает, да, оплакивать утрату американского величия. Но это также означает оплакивать потери, которые привели к величию.
По мере того как разворачиваются новые исторические войны, британский прецедент проливает свет на несколько аспектов американского упадка и раскола. Для Великобритании в XIX веке и США в XX веке гегемонистская миссия - править миром во имя свободы - вызывала эффект солидарности между классами внутри страны. Экспансивная миссия в течение десятилетий работала над тем, чтобы впитать неэлитные и элитные интересы в то, что казалось единой миссией. Распад этой культуры консенсуса привел к глубокому чувству раскола и утраты для многих американцев. Пятьдесят лет назад британское общество пережило аналогичный всплеск региональных, расовых и классовых противоречий - предшественников резких красно-синих, городских и сельских, левых и правых, черно-синих расколов в современных США. На спуске линии разлома американского общества трескаются (Крузе и Зелизер).
В каком-то смысле внутренние разногласия сейчас стали более значимыми, а последующая жизнь британской власти - более поучительной, чем римские и британские аналогии, процветавшие в начале 2000-х годов. На протяжении всего президентства Буша II, с его предвестиями упаднического неоимпериализма, монографические книги, такие как "Америка темных веков" Морриса Бермана (2006), "Великая разгадка" Пола Кругмана (2003), "Непоследовательная империя" Майкла Манна (2003), "Горести империи" Чалмерса Джонсона (2004) и "Рим ли мы?" Каллена Мерфи (2007). (2007) определили направление дискуссии. Джонсон предложил пламенный, жесткий взгляд на американский милитаризм и его плохие последствия: "Римские имперские горести копились сотни лет. Наши, вероятно, прибудут со скоростью FedEx" (285). Мерфи представил более сдержанный взгляд в манере либерального журналистского обозревателя. Он с пользой провел шесть параллелей между поздним Римом и упадочной Америкой: солипсическое самоуничижение, дискриминационное невежество по отношению к остальному миру, высокая милитаризация при сокращающейся демографической базе, разложение содружества частными интересами, пограничные и иммиграционные споры и разрастающаяся управленческая сложность (17-20). Войны в Ираке и Афганистане ознаменовали переход американской власти от гегемонии к доминированию, что сделало позднеримские параллели почти неустранимыми. Столь же заманчивым был исторический прецедент викторианского нового империализма - ястребиный поворот к доминированию, продолжавшийся до Первой мировой войны. Конечно, после 11 сентября Америка не была новой империей. Это был стареющий гегемон. Бернард Портер в своем исследовании 2006 года отметил, что Америка - с точки зрения завоеванных земель и народов, с точки зрения военного и экономического преимущества - была такой же империей, какой на протяжении веков была Британия. По сути, это была "сверхимперия".
Горячие споры времен Буша перешли в более академические размышления в годы Обамы. Один из ярких недавних примеров - книга Росса Дутата "Декадентское общество" (2020). Дутат дает исчерпывающий отчет об американском обществе, ставшем стерильным и склеротичным. Отслеживая последние признаки упадка среди западной элиты, Дутат возрождает моральные комментарии в стиле 1980-х годов, особенно в отношении неудач религии и воспроизводства. Но он также указывает на базовые экономические факторы, обобщая работы Тайлера Коуэна и Роберта Гордона по пяти ключевым проблемам американского капитализма: стареющая демография, огромная задолженность, провал в образовании, технологическая инерция и экологические ограничения.
Растущая значимость экологических ограничений заставляет взглянуть на упадок США с планетарной точки зрения. По этой причине тип упадка в Большой истории становится все более масштабным - более геологическим по глубине, более космическим по масштабу. Многовековые исследования демографии, климата, эпидемиологии, миграции и технологических инноваций помогают читателям найти почти утешительную олимпийскую точку зрения на судьбу цивилизаций. Рост популярной макроистории для американских читателей отражает, как мне кажется, "становление исторической" американской культуры как таковой. Это важный факт: американские читатели как никогда раньше ищут ответы в прошлом (Грэбер и Венгроу; Харари).