Чужое небо

В наскоро оборудованной под медицинские нужды служебной каморке при более детальном изучении нашелся случайно или намеренно забытый медицинский чемоданчик, рядом – пластиковая бутылка с водой и пластиковый стакан, капельная стойка с использованной капельницей. Здесь же оказалась дверь в смежный с помещением санузел, где, в небольшом зеркале над раковиной, Баки, в конце концов, абсолютно без интереса обозрел все мало примечательные подробности своего состояния – отросшую всего за сутки (или… сколько там прошло?) щетину, всклокоченные, слипшиеся от пота волосы, тени под глазами и измятую, у шеи небрежно перекошенную и до середины груди расстегнутую рубашку. Пиджак, снятый с него еще до процедуры, кто-то в итоге свернул изнаночной стороной и подложил ему под голову вместо подушки.

Поскольку его организм активно боролся прежде всего с прямой угрозой жизни в виде препаратов, смертельных для обычного человека, но способных хотя бы временно воздействовать на его тело в обход сыворотки, на правой руке у него до сих пор цвели синяки от ограничителей, на локтевом сгибе – от катетера, на шее – от грубого укола, всаженного по принципу «лишь бы успеть».

В медицинском чемоданчике Баки не нашел ничего с пометкой «смертельно опасно», что автоматически переводилось его мироощущением как «действует на суперсолдат», поэтому он смог облегчить себе участь, только умывшись ледяной водой и небольшими глотками цедя питьевую воду из бутылки. Все это помогало крайне слабо, потому что рядом не было той, которая всегда точно знала, что из аптечки простых смертных можно намешать, чтобы стало легче. Ее не было. А других он бы все равно не подпустил. Не в нынешнем своем состоянии.

Ему никто не оставил часов, но за то время, на которое в эквиваленте по глоткам с произвольным интервалом растянулась литровая бутылка, Баки успел выяснить, откуда так стойко несло алкоголем и почему запах преследовал его некрепкий еще желудок и упрямо не выветривался. Очевидно, потому, что Старк непостижимым образом сумел не только перекрасить щит, но и вплавить в вибраниум литров надцать виски. Или же… он вплавлял их в себя, пока где-то рядом стоял щит. В любом случае, Баки это раздражало ничуть не меньше, чем ядовито-красный рисунок звезды. Потому что ему и без виски было плохо и потому что его взгляд мимо воли цеплялся за чертову звезду. Дальнейшие ассоциации было уже не остановить.

Баки в ярости пнул щит ногой, не прямым ударом, помня об отдаче – скользящим, запустив его бумерангом летать по комнате и оставлять выбоины в штукатурке. Немного погодя Баки изнутри согнуло пополам от спазмов и вывернуло белой пеной с редкими прожилками крови. Полегчало. Озноб все еще бил, но сдерживать его силой воли было куда проще, чем остановить наполняющие голову мысли.

Баки был убежден, что за дверью его ожидал конвой, но не нашел в себе сил удивиться его отсутствию, оказавшись в мрачном пустом коридоре, в котором каждый его шаг мог бы отдаваться эхом, не умей он двигаться бесшумно. У дверей в зал суда он напряженно замер, изнутри раздираемый двумя противоположными желаниями: войти и с честью выслушать приговор, каким бы он ни был, или повиноваться инстинкту и сбежать. Вовсе не потому, что ему так хотелось снова бежать, а потому что бегство стало первой линией обороны, которую он воздвиг между собой и ополчившимся против Зимнего Солдата, против Баки Барнса миром. Сбежав сейчас, он, возможно, еще что-то мог сделать, оставшись, он не сможет сделать уже ничего.

Голоса по ту сторону его слух улавливал неизменно чутко, но общий контекст был потерян и начинался от момента, с которого Баки начал слушать, поэтому получаемая информация напоминала игру в испорченный телефон, и он не смел уповать на ее достоверность.

- Доказано ли, что преступления, в совершении которых обвиняется подсудимый, имели место?

- Ответ: да, доказано.

- Доказано ли, что преступления совершил подсудимый?

- Ответ: да, доказано.

Баки не нужно было знать общий контекст и слышать вопрос, чтобы заранее знать на него ответ. Но он, та незначительная его часть, напрасно жаждущая справедливости, застыла в робком ожидании, встрепенулась давно похороненная в сердце надежда.

- Доказано ли, что подсудимый виновен в совершении вверенных ему преступлений?

Человека, который давно не боялся пыток и в большинстве своем беззвучно выдерживал смертельные уровни боли, на удивление легко было вывести на крик иначе. На истерический смех, на слезы, вынудив до крови кусать губы и костяшки на живой руке. Достаточно было отнять у него надежду, прежде приложив усилия, чтобы доказать, будто она у него когда-то была.

У Баки не было часов, а про мобильный в кармане пиджака он не вспомнил. За пределами его персональной адовой клетки уже давно рассвело. Судя по уровню шума и активности людей, на улице уже давно наступил новый день, хотя плотно затянутое тучами небо отбрасывало пасмурную тень поздних сумерек. Крупными каплями пузырился в лужах ледяной отрезвляющий дождь, и первое, что сделал Баки, выбравшись наружу – это вскинул ошеломленный взгляд на хмурое, по-прежнему враждебное и чужое небо. Баки не оглядывался и никого не искал глазами, он даже не проверял наличие погони. Привычно угрюмо вжав голову в плечи, он испытал острую нехватку длинных волос и бейсболки и прибавил шагу, стремясь быстрее затеряться в толпе. Сделать это было бы намного проще, если бы вместе с пиджаком он забрал пальто, в котором, кажется, даже было немного денег, пусть не его честно заработанных, но и не краденых. Хотя… он ведь не планировал бежать, все оказалось переиграно в последний момент, а значит и сожалеть не о чем.

Машину Баки заметил почти сразу, еще у здания суда. Даже не потому, что та была подозрительной или как-то иначе привлекала внимание, а потому что будила в нем соответствующие воспоминания, сигналила на периферии его зрения ярчайшим маяком и завывала ультразвуковой сиреной.

Барнс не бежал, он шел в ногу с толпой, но с напором, толпе абсолютно несвойственным, на красный свет через перекресток.

История повторилась до неприличия точно, лишь с незначительным изменением реквизита. Опустевшее дорожное полотно, черный внедорожник и… Солдат – навстречу друг другу в неотвратимом сближении, совсем как в детской задаче из старого советского учебника по математике, которые попадали к нему в руки в далеком и частично стертом из его памяти 45-ом.

Баки не был сегодня Солдатом при исполнении, у него не было в руках миномета, в его голове не горланил приказ об устранении цели, поэтому с пути приближающейся махины он так и не сошел.

Какое-то время одноглазый водитель бесстрастно изучал распластанного на капоте человека сквозь целое, на этот раз не испещренное выстрелами стекло, а Баки, с каким-то извращенным наслаждением прижавшийся лбом к ледяному мокрому металлу, позволил изучать себя. Так продолжалось до тех пор, пока с тихим шуршанием не опустилось стекло водительской двери:

- Скажем так, я ожидал от тебя любой глупости, но этой точно не было в списке. Зато теперь я могу официально считать себя отомщенным. И все еще склонным полагать, что даже суперсолдату бежать быстрее на четырех колесах, чем на своих двоих, - тихо щелкнув, открылась дверь с правой пассажирской стороны. – Особенно сорок километров до аэропорта.

Аэропорт в сорока километрах от центра Вашингтона – Даллес – носил статус международного, имевшего годовой пассажирооборот, равный населению среднего африканского государства. Естественно, что частные вылеты совершались с его взлетных полос каждый день: в обход таможни путешествовали политические лидеры, правительственные агенты, криминальная элита, коим априори неведомы были ни очереди на регистрацию, ни досмотр, ни проверка документов.

21-го марта один и тот же частный борт без опознавательных знаков запрашивал взлет и посадку дважды.

Пассажиров видели камеры слежения, но по распоряжению свыше никто не проявил интереса. Все, что требовалось от аэропорта – свободная полоса и полное отсутствие внимания со стороны сотрудников. Никто не заметил коротко стриженную блондинку, плотно окруженную рослыми мужчинами, не то телохранителями, не то конвоирами. Никто не захотел заметить, как эта же блондинка вернулась меньше чем через полчаса, каблуками отстукивая уверенный ритм в одном из залов прилета, а затем – в одном из крытых переходов между терминалами. Ее никто не сопровождал, при ней не было ни багажа, ни даже ручной клади.