Жемчужный король

Вика была похожа на смертельно больную в последние месяцы своей беременности. Она почти постоянно лежала в постели с видом умирающей, к ней приезжали врачи чуть ли не каждый день, и она жаловалась на боли в спине. Она ужасалась размером своего живота, и ей казалось, что это ненормально, что он так сильно вырос, ведь она ожидала животик размером с маленькую подушечку.

В общем говоря, когда она попала в больницу и с горем пополам родила, это был счастливейший день для многих, кого она замучила своими жалобами. Роман сразу же приехал к ней в больницу в лучшую отдельную палату, где вокруг нее вращались десятки медсестер. Вика лежала там, как будто чуть не погибла ради него. Она описала свои роды, как самую страшную пытку и поклялась, что больше никогда не будет рожать. Принесли новорожденного. Врач сказала, что это здоровый мальчик, вес и рост в норме и он крайне похож на Романа. Только Роману так не показалось. Ему дали в руки красный живой ком со сморщенной кожей и ненормально маленькими руками. Он запищал и закрутился, Роман отдал его медсестре. В нем все еще не пробудились отцовские чувства.

Тест ДНК сделали сразу. Сын оказался его, Вика не врала. Теперь она чувствовала свою власть, свою победу и не выглядела бледной и убитой горем беременности. Прошла пара недель, и ребенок стал выглядеть получше, его назвали Димой. Все родственники и друзья приходили на него посмотреть и приносили подарки. Новоиспеченная мамаша не собиралась кормить ребенка или ухаживать за ним, для этого были наняты обученные няньки. Некоторое время Роман часто находился в детской. Он стоял у колыбели и смотрел на своего сына, иногда брал его на руки и прислушивался к себе, ожидая чувство родства, отцовскую любовь и привязанность. Он даже кормил его из бутылочки пару дней подряд, но ничего не изменилось. Сколько бы он не рассматривал его, сколько бы не качал на руках, ничего в душе не шевелилось. Единственное, о чем он думал, когда смотрел на сына: как бы все было иначе, если бы его родила не Вика. Если бы это был ребенок Марины, все было бы совсем не так…

Короче говоря, к Диме он не испытывал ничего. Он не хотел этого ребенка и не любил его. Тот факт, что его произвела на свет Вика, которую он терпеть не мог с недавних пор, только добавлял безразличия к ребенку. Окончательно убедившись в том, что ему не стать хорошим отцом, Роман почти и забыл, что у него есть ребенок. С ним возились няньки, они зачем-то отчитывались ему сколько он съел и что у него поднялась температура, а Роман лишь кивал головой и уходил.

Совсем не удивительным было и то, что Вика полностью отстранилась от своего сына. Она побаивалась его и испытывала прилив плохих воспоминаний, глядя на него. Он напоминал ей о худшей поре в ее жизни, которую ей хотелось забыть. Ребенок стал чем-то вроде игрушки для нее. Эту игрушку она показывала подружкам или родителям, когда они приезжали. Тогда Вика притворялась заботливой мамочкой и рассказывала, как плохо ребенок спит по ночам и что она не высыпается, хотя это все было ложью. Ребенок понадобился и для того, чтобы любопытные журналисты написали статейку о счастливой семье и жемчужном принце. На самом деле ребенок был не нужен обоим родителям, и каждый продолжал заниматься своими делами, словно ничего и не изменилось.

Глава 19

Любовь. Как можно уместить всю бурю противоречивых чувств, полное самоотречение, одержимость человеком и жуткую привязанность в одно слово из шести букв? Разве два чертовых слога могут выразить все, что оно значит? Лю-бовь. Звучит вполне неплохо, увы, не видно в этих буквах бездны, в которую проваливаешься в погоне за счастьем, не видно и ослепляющей страсти, и огромных воздушных замков, которые строишь в надежде на лучшее будущее. Весьма символичным является тот факт, что внутри слова любовь, находится еще одно, в принципе, без него любовь представить сложно, это неотъемлемая ее часть. Это слово «боль». Что может болеть сильнее разбитого сердца? Кто может пытать себя похлеще, чем человек, потерявший свою любовь? Боль приходит почти всегда, она пожирает тебя изнутри до того момента, пока ты в состоянии дышать. Эту боль ничем не унять, эту боль не остановить.

Удивительно, что поэты, композиторы, художники и прочие творческие личности посвящали всепоглощающему чувству любви самые прекрасные свои творения. Лучшие романтические стихи о любви, музыкальные произведения, которые затрагивают в душе самые потайные струнки — тоже. Чудеснейшие картины, великолепные дворцы и церкви — все это создавалось в честь Любви, так она увековечена. Почему любви отдают все самое красивое и светлое? Ведь глубоким заблуждением является то, что любовь чистейшее чувство из всех тех, что испытывает человек, что любовь дарит крылья, освящает твою душу и дает возможность вершить великие дела. Про другую сторону любви все умалчивают. Про неописуемую боль, про страдания и разруху, которую она приносит. Было бы куда логичнее посвящать такому обманчивому чувству, как любовь, похоронные марши, склепы, выполненные по лучшим готическим традициям, возможно, кошмарные картины, погружающие в животный страх своими жуткими мотивами.

Роман понял, что это такое остаться одному во всем мире. Его одолевало глубокое чувство скорби по прекрасным дням, когда он был счастлив. Теперь он понимал, ЧТО он потерял. Ведь он потерял не просто девушку, которую любил, он потерял смысл жизни. Только теперь он понял, что значит любить, что это не проходит, как бы ты не старался, что воспоминания выползают в самые неудобные моменты и забирают тебя в прошлое, в дразнящее прошлое, где все кричит: так больше не будет, ты сам все испортил, идиот.

Роман сидел в кабинете за очередной стопкой бумаг. Дела шли у него очень даже неплохо. Он посвящал проблемам бизнеса все свое время и определенные успехи бросались в глаза. Если раньше Роман с пониманием относился к людям, старался входить в их положение, то теперь ему было глубоко плевать. Он давал приказы, и если их не выполняли в срок, увольнял или лишал зарплаты. Ему не было жаль ни одной живой души и никакие слезы не трогали его оледеневшее сердце. Оказывается, если ты — бесчувственный мерзавец, можно заработать больше, чем ты мог представить. Снова компания Романа была в списке ведущих по всему миру, он открыл еще несколько новых направлений, и весьма успешно вся продукция заполняла рынок. Правда, теперь все, дрожали от его имени, секретарши перестали вертеть задницами и реветь. Все шло вроде и не плохо, но Роман просто не выговорил бы слово «хорошо». Все хорошее в его жизни кончилось много месяцев назад.

Когда он увлекся очередным отчетом, в его дверь постучали. Роман хотел крикнуть, чтобы шли к черту, потому что сейчас он был занят. Но не успел. Зашла женщина лет тридцати в странных широких брюках в плиссировку цвета фисташек, белой блузой с одним рукавом и нежно-кремовой шляпке. В руках она держала тонкую папку с бумагами и айпад. Насыщенно фиолетовые губы женщины легли в коварную улыбку, и она самовольно плюхнулась в кресло рядом с креслом Романа.

— Привет, Роман Аркадьевич.

— Привет, Регина, — он даже убрал бумаги, которые внимательно изучал, — хочешь кофе?

— Не хочу я ничего, — она повернулась, оставив руку на спинке кресла, как ненужную вещицу, и уставилась на картину. — Роман Аркадьевич, давно я у тебя не была, ты тут разнообразил интерьер. Ничего так смотрится. Хорошо, что выкинул свои полоски, а я тебе говорила, что с ума сойдешь. Ты же днями здесь сидишь, наверно, считал, что живешь в черно-белом фильме, а когда выходил на улицу удивлялся, что бывают и другие цвета. Так намного лучше!

Роман печально улыбнулся. Регина была не первой, кто заметил перемены в его кабинете. Вполне часто те, кто заходил сюда, говорили, что у него потрясающая картина, некоторые даже спрашивали автора, чтобы приобрести его работы. Роман отвечал им, что это эксклюзив и у них не выйдет. Раньше вместо картины Марины висели полосы знаменитого художника современности, за которые Роман отдал тысячи долларов. Удивительно, но прошлую картину никто не замечал, а теперь почти каждый замирал перед ней и говорил, что в этом что-то есть. В основном это говорили люди, которые были далеки от творчества, но однажды сюда зашла женщина в годах, она была искусствоведом из Лондона. Она долго смотрела на картину и в конце концов сказала: «Такие картины — редкость в наше время. В ней есть неподдельная, истинная страсть, а такое глубокое чувство передать на холсте чрезвычайно сложно».