Страница 40 из 40
Вот только его мучила другая мысль. Ей было двадцать три, Марина не видела будущего, и все могло бы быть иначе. Роман должен был поехать к ней, он мог бы все изменить, если бы поехал. Он остался бы там с Мариной, они воспитывали бы дочь. Он мог бы быть счастливым.
Роман покуривал сигарету у окна и, как обычно, думал о всем сразу и в то же время ни о чем. Тонкий слой снега покрыл землю, в некоторых местах смешался с грязью. Та зима выглядела жалко и неопрятно. В его дверь постучали. Роман ругнулся и лениво подошел. За десять лет в этой глуши он превратился в сварливого угрюмого старика, который ненавидел весь мир и курил крепкие сигареты. На пороге стояла домработница Анна, сорокалетняя тучная женщина с круглым лицом и жидкими волосами всегда в тоскливом хвосте. Роман думал вообще не открывать, все же отпер засов, но преградил ей дорогу.
— Добрый день! — заулыбалась она, и пухлые щеки запылали румянцем. — Замечательный сегодня день, правда?
— Зачем вы приперлись?
Она привыкла и не переставала улыбаться.
— Знаете, сегодня сочельник и нельзя убираться. Вот так попало на субботу, когда я у вас работаю, но я могу приготовить вам рождественский ужин. У вас в холодильнике есть индейка, я ее запеку с картошечкой, нарежу салатика, да и будет вам праздник. А еще я купила мандаринов, вот, возьмите.
Анна протянула пакет с оранжевыми шариками, но Роман не взял, лишь озабоченно посмотрел. Он вздохнул и достал пару бумажек из кармана.
— Возьмите деньги и свои мандарины да проваливайте.
— Вот почему вы такой? Никогда не скажите ни спасибо, ни пожалуйста, всегда только и знаете, что грубить. Я же хотела, как лучше, вы же совсем один здесь, хоть что-то вам приготовила бы. Это же великий праздник.
— Анна, хотите я вам еще заплачу, только уйдите, — заканчивалось терпение Романа.
— А я вам чашку склеила, — она опустила глаза.
— Какую к черту чашку?
— Вашу, — она достала из сумки большую голубую чашку с перышками, которую теперь украшали линии клея, — вы ее разбили недавно, сказали мне выкинуть, а фарфор какой хороший, мне и стало жалко. Возьмите, пожалуйста.
— Вы — идиотка. Езжайте к сыну, празднуйте и радуйтесь жизни, а чашку выбросьте к чертовой матери!
— Так у меня автобус только через сорок минут, можно я у вас на веранде посижу?
— Сидите и проваливайте.
Роман закрыл дверь, но услышал, как Анна пожелала ему счастливого Рождества. Он вернулся на кухню и, к сожалению, отсюда была видна веранда. Анна присела на скамейку и принялась есть мандарины. Она была немного назойливой, но хорошей теткой, которая справлялась на отлично и терпела любые упреки Романа. Анна часто говорила:
— Какой дом у вас! О таком только мечтать можно, а место какое! Озеро, деревья, сказка! А воздух… Вы — счастливый человек, что здесь живете. Как бы я хотела показать всю эту красоту своему сынишке, вот бы ему понравилось.
Но она не могла. Ее сын был инвалидом и почти не мог ходить. Анна одна растила его, денег не хватало, и она бралась за любую работу. Жили они в маленьком сером городке в худшем районе на девятом этаже в однокомнатной квартирке с видом на завод по производству покрышек. Анне приходилось ездить сюда целый час на автобусе, еще и идти столько же пешком. Роман недолюбливал ее за ее болтовню и всякие глупости. Все же Анна была единственным человеком, с которым он разговаривал все эти десять лет. Роман завещал ей дом и остаток тех денег, что оставил себе. Роман знал, что не протянет долго: он много пил и курил, уже часто прихватывало сердце и становилось все хуже. Анне же этих денег хватит на несколько лет, чтобы нигде не работать, купить кресло сыну. Они будут гулять в лесу и у озера, и все у них будет хорошо.
Еще Рождество, и все по новой. Роман, несмотря на свое слабое здоровье, пьет стакан за стаканом, вспоминая Марину. Ведь в какой-то момент их души столкнулись и соединились навсегда. Роман долго думал над тем, когда именно полюбил ее. Может быть, когда Марина вернулась из Америки, и он увидел ее в своем офисе? Тогда Роман вел себя, как влюбленный мальчишка, и все валилась из рук. Но нет, это было раньше. Может, когда они пили дорогой виски под кустами черемухи? В конце она обняла его, дав почувствовать какого это быть в правильном месте. Нет, это было еще раньше. Может когда она приготовила овсянку на воде, отдала ему последнее и заставила почувствовать редкую заботу? Еще раньше. Когда открыла ладонь над рекой и выбросила в воду все свои деньги? Нет, даже теперь нет. Неужели в тот миг, когда она влетела в него в офисе и все эскизы полетели на пол? Когда они встретились глазами, уже в тот момент они были обречены? А может и не так. Может они всю жизнь любили друг друга, всю жизнь были связаны, даже когда не были знакомы. Они были всего лишь детьми, у которых украли свободу, украли право выбора. В них на всю жизнь остались жить обиженные дети, которым всю суровость жизни показали самые близкие люди. Дети, у которых не осталось ничего, кроме наивной надежды, которая помогала жить. Именно это они увидели в глазах друг друга, и их надежды сплелись в одну единую, которая прекрасно вплелась в саму судьбу.
Оставался последний стакан, и нужно было идти за второй бутылкой. Роман поднес его к рукам, и в это время кольнуло в области груди. Кольнуло так, что он упал вместе со стаканом. Он и не собирался доставать таблетки из кармана, нужно было немного потерпеть, и все кончится.
Девушка в белом струящемся платье протянула ему руку, и вся боль исчезла. Роман испугался. Ему показалось, что это Марина, но нет они были похожи, только у этой шестнадцатилетней девчушки глаза были серые, как у него, и волосы темнее, чем у Марины. Она улыбнулась уже знакомой светлой улыбкой и помогла встать.
— Папа, почему ты так долго? Пойдем, пойдем, — она тянула его за руку по коридору.
Роман не смотрел, куда они шли, лишь поражался ее красоте и переставлял ноги.
— Пошли быстрее, мама испекла пирог, уже все готово. Пора праздновать Рождество!
Прямоугольник света, ослепительного света, словно за ним спрятано само счастье. Роман, не раздумывая, шагнул внутрь за девочкой. Там была она, его жемчужная королева.