Экстерминатор

— Вы давали присягу!

— А вы нет? Кто вы, неизвестный? В присяге про конституцию Идигена говорится прямо, как и про законы, которые вы пытались нарушить!

— Вам приказывают!

— Не говоря о том, что это преступный приказ…

— Я — не приказываю, — наконец выдал полковник, закатив глазки.

— Требую в письменном виде, с представлением, от кого исходит преступный приказ. Для обращения в суд, — припечатал я. сложив руки на груди.

— Полковник, вы…

— Мне приказали «содействовать», а не совершать преступления, господин Немо, — выдал полковник, сложив руки на груди. — Сержант прав — предоставьте ПИСЬМЕННЫЙ приказ. Загонять парня в ментоскоп…

— Нужны данные последних суток! Только боя и общения с этой альткой!

— А регистратор на экзоброне вам несуществующие боги мешают посмотреть? — огрызнулся я.

— На вашей броне, Керг, стёрта большая часть информации!

— Это как? — выпучил глаза я, почти натурально офигев.

«Почти» — потому что я догадываюсь, что с регистратором, точнее данными. Проведена корректировка, да уж…

— А вот так! И это очень подозрительно!

— Да уподозревайтесь! Дали мне бронь с бракованным регистратором, а теперь пытаетесь свести с ума! У отряда регистраторы есть! В челноке, в конце концов! Что вы ищите, непонятный хрен, мне неинтересно! Если полковник задаст вопросы — я отвечу. А вы идите в жопу!!! — окончательно взорвался я.

— Регистраторы членов отряда кандидатов работоспособны и проверены, — произнёс полковник потолку.

— Так-так, хорошо, — злобно перекосился чин. — Сержант Керг задерживается. Полковник, распорядитесь о заключении в карцере.

— Обоснование задержанию? — не слишком довольно озвучил полковник.

— Подозрения в сношении с альтернативными людьми, передача им секретной информации и предательство Идигена, — торжествующе выдал засранец.

— Это — бред, дистиллированный… — начал было я.

— Молчать! — рявкнул полковник. — Хорошо, Немо. В карцер я сержанта отправлю. Но МОЙ доклад, с МОИМ пониманием ситуации уйдёт в департамент немедленно! И описание ваших преступных действий — тоже!

— Сколько угодно, — с улыбкой сытого ратоморфа выдал этот засранец. — А на вашем месте, полковник, я бы задумался о своём положении и должности.

— Вы — не на моём месте, Немо. И если глава департамента пожелает сменить главу рекреационного центра — я давно заслужил приличное пенсионное обеспечение.

— Ну-ну, — с гаденькой улыбочкой выдал гражданский.

Через минуту появилась парочка в средней броне и отконвоировала меня в подвал, в крохотную камеру. Я… да в жопу вас всех, завтра буду думать, злобно решил я, свернулся калачиком на тощем и жёстком матрасе и, к собственному удивлению, уснул.

22. Темница сырая

Проснулся в камере сам, через четыре часа. Не сказать, чтобы особо отдохнувшим, но сносно. А спать дольше на местной лежанке некомфортно, видно, для дополнительного неудобства в карцере. Так что встал и стал мерить шагами (четыре в одну, четыре в другую сторону, блин) камеру и думать.

Нейрошунт этот, даже непонятно, дурацкий или нет… Точнее, точно «нет» — его возможности мне, да и отряду, явно помогли. Не спасли всё и вообще, но помогли. И, видимо, какой-то из неведомых протоколов велит ему «подтирать следы» или что-то такое. Что с одной стороны — неудобство, а с другой стороны и верно. То же движение экзоброни на фибромышцах — вещь, если подумать, практически невозможная. Потому что они проложены по экзокостюму именно для усиления «сгибания-разгибания» конечностей и тела бойца. Реагируют на усилие, при этом не имеют никаких «систем управления», только включения и чуткости отклика. Чтобы ими ходить-двигаться — нужен довольно мощный аналог нервной системы, высокочувствительный. Я вот, КАК нейрошунт всё это навертел — до сих пор не понимаю, в плане только очень «примерно».

Но навертел — и хорошо, однако это наверченное точно и однозначно фиксировалось регистратором экзоброни. Снаружи — чёрт знает, но скорее всего, меня воспринимают «звиздец каким подготовленным», в бою впадающим чуть ли не в амок, снимающий ограничения тела и разума. Это — возможно, да и не страшно. И даже отмеченные Андрюхой пики нервной активности это вполне подтверждают.

Но, при всём при этом, с требованием лечь в ментоскоп — херня какая-то выходит. Ну, не записались данные доспеха. И я, вот ужас-то, общаюсь с альткой. Последние лет десять несколько раз в неделю общаюсь, и наблюдатели это немного знают. Не только я, кстати говоря — покупателей у Элетродрели немало, вообще-то.

И на фоне этого попытка говнистого безопасника обвинить меня в «сношении с альтами» и «предательстве» — ну ведь бред дистиллированный, как я перед тем, как полковник меня перебил, и говорил. Непонятно, что он из этого хочет поиметь, непонятно, на кой хрен меня если не сводить с ума, то лишать дееспособности на месяцы ментоскопом. Сбой в работе регистратора как причина — никак не вырисовывается, вот вообще.

Непонятно… похоже, Степаныч прав — какая-то «внутриведомственная интрига», причём уже не уровня учебки, а где-то повыше. Выросла, чтоб её! Потому что пихал меня говнистый Немо не ради информации, это точно. А наверняка ради того, чтобы вывести из строя, а то и вообще лишить возможности быть экстерминатором. Ну просто НЕЧЕГО у вчерашнего курсанта ментоскопом узнавать, как ни крути. Правда, что с этими чиновными интригами делать — непонятно.

И да, судя по всему, нейрошунт у меня будет данные регистратора тереть при своей чрезмерной активности. Что тоже, кстати говоря, не слишком приятно в перспективе: регистратор для того и делается, чтобы действия экстерминатора оценивать. И если один раз — хрен кто что заподозрит, разве что как повод использует, то регулярные лакуны в данных ни черта мне не нравятся.

Подумал я, а не сдаться ли мне всё-таки с этим разлоченным нейрошунтом. Не медикам, а, положим, той же Крюгер. Потому что секретность, всё понятно, но эта разлочка не только мне на пользу идёт, но и Департаменту и городу — я как бы для них служу. Правда, место моего пребывания и воспоминания о роже врачихи моё желание обо всём доложить притушили. В перспективе — возможно, но пока не стоит. А то заточили, уроды, да и освобождать не спешат!

Ну, потому что все обвинения — херня неудобоваримая, это понятно. И жить этим обвинениям до запроса в Департамент Торговли и Внешних Сношений — они, теоретически, должны за Электродрелью присматривать. И все наши встречи-разговоры у них хранятся. Вся ситуация была рассчитана на безответного исполнителя, которому скажут «прыгай в печку» — он и прыгнет. Или просто про не знающего про ментоскоп. А карцер — попытка напугать, тоже понятно.

Потому что то, что наши идигенские службы и департаменты не идеальны — я прекрасно знаю. И от Степаныча, и сам не без глаз и головы. Но, при всём при этом, на собственном опыте знаю, что они работают, хотя не всегда сразу так, как надо. Но в итоге, довольно быстро работают нормально, это факт. И никаким сетевым ресурсам с «сатрапами и неумехами» меня не разубедить, потому что ноют по мелочи, да и мелочи эти службы выправляют оперативно. А в общем — Идиген ЖИВЁТ, как и его жители. И неплохо живёт, несмотря на всякое там.

Буквально через пять минут после моих мыслей дверь распахнулась, и на пороге стояла полковник Крюгер. С физиономией ОЧЕНЬ хмурой, правда, слегка разгладившейся при взгляде на меня. А я даже повращался-покрасовался: ну, стесняться мне нечего, а гордиться — есть чем, тренировками не пренебрегаю.

— Хорош, хорош, — фыркнула Крюгер, наконец, всё ещё мрачная, но с улыбкой. — Собирайся, Керг, одевайся.

— Привествую, полковник, — щёлкнул я голыми пятками, с соответствующими сотрясениями соответствующих органов, на что Крюгер уже в голос заржала, да и я ухмыльнулся — не специально, но смешно вышло. — Но меня заточили с медицинского осмотра, одеваться и собираться…

— Да, я уже поняла, узник совести, — хрюкала полковник, нахмурилась куда-то в сторону, где послышался заполошенный топот, видимо, за моим барахлом. — Эх, где мои шестнадцать лет, — протянула она, оглядывая красивого меня.