Страница 3 из 18
То, что начиналось, как пламя, быстро остыло и теперь тлело, как оставленный без присмотра очаг.
И самое ужасное, что это была ее вина. Кого ей еще винить? Она позволила себе поверить в сказку, но вместо того, чтобы превратиться в принцессу и ускакать в закат в объятиях прекрасного принца, она стала лишь птицей в позолоченной клетке.
Птицей, чью песню принц не желает слушать.
И как теперь всё исправить? Ей было противно от мысли, что именно так она и проведет всю оставшуюся жизнь.
Ее взгляд снова скользнул по строчкам, будто они манили, притягивали ее к себе.
«…Его Высочество высказал желание аннулировать брак…»
Что-то странное, болезненно-теплое шевельнулось в ее груди. Возможно, это надежда?
«…аннулировать брак…»
Мюриэль отложила газету и подняла вилку, чтобы снова потыкать бекон. Нет, она не могла заставить себя съесть еще хотя бы один кусочек.
Вместо этого, сжимая чашку в руке, чтобы согреть ледяные пальцы, она поднялась со стула и подошла к окну. Взглянула на заснеженную дорогу…
…и начала думать о том, как именно ей себя спасти.
Глава 2
Малкольм расплатился за покупку и сунул небольшой сверток себе под мышку. Его камердинер открыл дверь, и они вместе вышли на оживленный лондонский тротуар, при этом чуть не врезавшись в торговца, продававшего серебряные колокольчики и другие безделушки.
Рядом дети бросали друг в друга снежки, и один из снарядов попал в Макольма. Тот напрягся, раздраженно фыркнув. Ну вот, теперь Джонсону придется еще тщательнее чистить его пальто…
Он мог только предполагать, каким суровым стало его лицо, но дети тут же разбежались, как мыши с тонущего корабля.
Малкольм хотел было продолжить путь, но мимо проехали сани, а в его сознание ворвался голос старушки, собиравшей деньги для детского приюта. Женщина раздавала всем, кто кинет монету ей в корзину, веточки омелы, перевязанные красными лентами.
Суета, кругом суета…
Мэл глубоко вдохнул в себя морозный декабрьский воздух. Не то чтобы ему всё это не нравилось, но… Вообще-то, когда-то он искренне любил Рождество. Его самыми теплыми воспоминаниями из детства были как раз такие вылазки в Лондон вместе с отцом — когда вокруг каждого столба были обмотаны вечнозеленые ветви, окна лавок украшали праздничные венки, а запах сосны был такой густой, что пропитывал даже одежду…
Вот только Малкольм давно уже не ребенок. Он граф, черт возьми! У него есть куча дел и море ответственности, и он не мог позволить себе тратить время на глупости.
— Мне отнести это в карету, милорд? — спросил камердинер, кивнув на сверток.
— А? Что?
Мэл растеряно похлопал себя по карманам и достал пару шиллингов, которые тут же отправились в корзину старушки с омелами.
— Ваша покупка, — уточнил камердинер. — Мне отнести ее в карету?
Джонсон протянул руку, чтобы принять поклажу.
— Да, пожалуй… — пробормотал Мэл.
— Сэр!
Камердинер и Малкольм одновременно вздрогнули и обернулись. К ним подлетела старушка.
— Сэр, вы забыли омелу!
Мэл уставился на нее, как на сумасшедшую, а через мгновение у него вырвался еще один раздраженный вздох. Он прикрыл глаза, отчаянно пытаясь найти в себе силы остаться вежливым.
Так…
Бои снежками были забавными, пока он сам не находился на линии огня. Звенящие сани были транспортом, достойным восхищения, а венки на окнах приятно пахли, хоть и не служили никакой цели, кроме как быть красивыми… Но омела? Серьезно? Уж без омелы-то он точно мог обойтись.
— Нет, я не забыл, — ответил он как можно сдержаннее. — Мне просто ничего не нужно.
Он уже повернулся к своему камердинеру.
— Джонсон, почему бы тебе не…
— О нет, сэр, вам придется взять омелу, — настаивала старушка. — Это благодарность за ваше щедрое пожертвование!
Она подошла к нему почти вплотную и сунула букет зловонного кустарника ему в лицо. Терпение Малкольма стремительно заканчивалось. Но его всё еще было достаточно, чтобы отодвинуть проклятый веник и пояснить:
— Считайте, что мое пожертвование безвозмездно. Я не хочу брать омелу.
Глаза старушки распахнулись в растерянности.
— Но почему нет?
Мэл стиснул зубы.
— Просто потому что. Так вот, Джонсон…
— А у вас разве нет возлюбленной? — перебила его женщина, тряхнув букетом. — Уверена, у такого красивого джентльмена обязательно должна быть возлюбленная! Симпатичная дама, за которой вы ухаживаете, или красавица-жена, ожидающая дома. Подарите омелу ей!
Малкольм застыл. Перед его внутренним взором тут же возник образ его милой Мюриэль. Красавица-жена и правда ждала его дома, но…
— Мою жену не интересуют такие глупости. А теперь, если вы меня извините…
— Глупости? Но омела — это вовсе не глупости!
Ну, вот и всё. Вот и пришел конец его терпению. Какого черта он вообще тратит время на всю эту ерунду?
Он подался вперед, нависая над старушкой и тыкая указательным пальцем ей в лицо.
— Хватит! Это растение с ягодами, которое торгаши обвязывают лентами и продают по два шиллинга за штуку, а в конце декабря выбрасывают гнить на обочинах. Если это не глупости, то я не знаю, как это еще назвать!
— Но сэр, моя омела — это просто подарок!
Воистину, старушка оказалась непробиваемой. Обычно грозного тона и угрюмого вида Малкольма хватало, чтобы заставить умолкнуть и некоторых мужчин, но у этой женщины напрочь отсутствовало чувство страха. И такта.
Она весело усмехнулась и выдернула из букета веточку, а потом сунула ее Малкольму в карман. Он опешил от такой наглости.
— Вот! — довольно сказала старушка. — Украсьте вашу дверь и поцелуйте жену, как вернетесь домой.
— Если я соглашусь, вы оставите меня в покое? — процедил он.
— О да, с радостью, сэр!
Он коротко кивнул и не стал доставать несчастную веточку из кармана. Он даже решил не думать, не было ли в последней фразе оскорбления. Просто фыркнул, махнул рукой в сторону и пригласил Джонсона следовать за ним.
Старушка попятилась, когда он прошел мимо, чуть не толкнув ее плечом. Как и обещала, он отстала от него, а это главное. Хотя бы на это ее птичий мозг оказался способен.
Гнев разгорался в Малкольме, пока он пересекал улицу и топал к своей карете.
Что эта ненормальная там сказала? Она велела ему поцеловать жену?
О, он поцелует Мюриэль, непременно. Он уже целовал ее, да так, что это едва не стоило ей репутации…
Всякий раз, когда он вспоминал об этом, — о том их первом поцелуе на террасе, — его охватывал жгучий стыд. Да, это всё еще был самый прекрасный и упоительный момент в его жизни, но… Черт, каким же недоумком он был в тот вечер? Повел себя, как эгоистичный и развратный повеса. Кем он себя возомнил, героем-любовником? Наговорил ей всякой чуши…
Для него до сих пор было загадкой, как Мюриэль вообще согласилась выйти за него замуж после всего этого. Он должен был не играть с ней в игры, а сразу же пойти к ее отцу, и уж потом целовать…
Единственное оправдание, которое Мэл смог себе придумать — в тот вечер он выпил больше обычного. Но он пришел туда вместе с виконтом Рочфордом, а рядом с этим парнем было трудно оставаться трезвым.
А Мюриэль была такая красивая… Она и сейчас красивая. Невероятная. Подарок судьбы, о котором Малкольм не смел и мечтать.
И он докажет ей, что она не ошиблась, когда согласилась стать его женой. Больше никаких глупостей. Вольностей. Больше вообще ничего такого. Он теперь граф, а она — его графиня, и он должен нести за нее ответственность. Обеспечить ее всем, чего бы она не пожелала, до конца ее дней.
Да, его отец скопил приличное состояние, но ради Мюриэль Малкольм просто обязан был его приумножить. Он дал себе слово, что станет лучше, будет работать усерднее ради нее. И пусть от всех этих дел и документов иногда голова идет кругом… У него не было права на ошибку, и он не собирался давать слабину.