Сто тысяч миль

Я, наконец, сделал то, о чём мечтал с первого же мгновения нашего разговора. С того самого вечера празднества. Коснулся её горячих губ. И даже теперь Кларк не попыталась меня оттолкнуть. Просто застыла на месте, позволяя мне украсть этот миг. И сейчас к месту её явно пригвоздило только то же концентрированное притяжение, что сводило с ума и меня. Вино было больше ни при чём. Я касался её медленно, аккуратно. Не спешил — хотел запомнить вкус этого мгновения, распробовать каждый оттенок безумства, которое пылало между нами, ведь, возможно, следующего могло не быть. Когда она всё же ответила на поцелуй, я едва справился с желанием усадить её на эти чёртовы перила и забраться под одежду, чтобы дотронуться до мягкой горячей кожи. Разразись сейчас очередная мировая война, моё помутившееся сознание заметило бы её последним.

Всё длилось всего несколько упоительных мгновений. Закончилось резко и внезапно — Небесная вдруг отстранилась. Несколько мгновений она в упор смотрела на меня, а затем сбросила мои руки со своей талии, шагнула в сторону и зажмурилась. Она знала, что могла сделать так с самого начала. Могла влепить мне затрещину вместо того, чтобы целовать в ответ. Сегодня. И в тот вечер. Всегда. Но ничего из этого не сделала и приняла эту свою слабость, когда повернулась ко мне.

— Скажи, что ты сейчас ничего не почувствовала, и я больше никогда к тебе не притронусь, — сказал я, не представляя, чего мне будет стоить в самом деле больше никогда к ней не прикасаться. — Скажи, что тебе не понравилось. Этого будет достаточно. Мы всё это забудем, как ты и хотела. Обещаю. Всего три слова.

— Мне… — начала Кларк, но осеклась, встретив мой взгляд. Потом мучительно долго молчала и в итоге тихо проговорила: — Я не могу. Не могу этого сказать.

Из меня против воли вырвался резкий вздох — я и не заметил, что непроизвольно даже дыхание задержал, пока ждал её слов. Вот отчего так пекло в груди. А теперь там что-то радостно возликовало.

— Значит, тебе нравится. Мне тоже. Тогда к чему все эти сложности?

— К чему? Сложности? Да потому что это не просто какие-то мелочи. Не для меня, — Кларк развела руками, словно поражалась моему непониманию. — Даже если забыть про эту жуткую ситуацию, где все рискуют своей жизнью, даже если забыть про то, что сейчас наши интересы лишь временно совпали… Этих «даже если» сотни.

— Может быть, но каждое — полностью решаемо. Пусть не сразу, но…

— Возможно, ты прав, но все наши базовые установки всё ещё полностью противоречат друг другу! Что будем делать с этим? — воскликнула она с каким-то бессильным отчаянием. — Я же уже сказала. Мы же понимаем всё по-разному. Хотим разного. Я не готова к привычному для вас, вы — к привычному для меня. Это абсолютно понятно. Так и должно быть! Так в чём тогда смысл? Что вообще хорошего может из этого выйти? Всё это неправильно. Так неправильно…

Я сделал шаг вперёд, к ней, и дотронулся до щеки, мягко поглаживая. Кларк закрыла глаза и подалась ближе к моей ладони, накрывая её своей. А затем сократила последние дюймы, чтобы уткнуться лбом мне в плечо.

— Что здесь неправильного?

— То, что я не могу сдвинуться с места вопреки здравому смыслу, — тихо прошептала она, обнимая меня, так и не подняв головы. — Не могу пошевелиться. Не выходит. Так не должно быть. А это повторяется. Снова и снова. Я не выпила ни капли алкоголя за последнюю неделю, а это всё равно продолжается. И сводит с ума. Я будто себе не принадлежу. От этого не сбежать. Почему? Почему…

Она продолжала едва слышно говорить что-то о том, что всё это какой-то бред, но сама всё равно прижималась ко мне. Не пыталась, наконец, ничего отрицать, хотя явно не знала, что с этим делать. Ведь мы всё ещё были временными союзниками, которым нравилось иногда друг к другу прикасаться. И ничего больше. Она тоже об этом думала. Считала, что для меня всё это просто игра. Не желала быть игрушкой. Потому так сопротивлялась. Не хотела быть «краткой интрижкой». Но для меня она ей и не была. Даже один факт существования Уэллса злил до крайности. Мысль о том, что он мог бы ей нравится, и вовсе была невыносима. Что её пришлось бы делить с кем-то ещё. Или отпустить. Нет. Как можно было её отпустить?

— Оставайся у нас. Не уходи. Потом, когда всё закончится, — наконец, решился произнести я. Говоря это, был даже рад, что не видел её глаз. Не видел в них отражения собственных противоречивых эмоций, которые могли бы меня остановить. — Не знаю когда, но когда закончится… Оставайся. Я был бы рад, если бы ты осталась. Со мной. Так, как ты захочешь. Так надолго, как захочешь. На твоих условиях.

Кларк подняла голову, ловя мой взгляд. Её изумление стало почти осязаемым. Она всматривалась в моё лицо, будто ища насмешку или издёвку, но я был совершенно серьёзен. Пусть даже себе боялся признаться, что страшусь её решительного «нет».

— Кажется, ты прослушал всё, что я говорила до этого. Мы хотим разных вещей.

— Давай ты не будешь решать за меня, чего я хочу?

— Но у вас принято…

— Плевать. Забудь. Это традиции, но не законы. На твоих условиях. Я же сказал.

— Беллами… — растерянно пробормотала она.

— Я уже слишком хорошо знаю твоё умение что-нибудь себе накрутить. Так что сразу хочу прояснить пару вещей перед тем, как ты начнёшь очень много думать. Я просто предложил тебе дом. И всё. Я не собираюсь чего-то требовать взамен. Ты мне ничего не должна. И твой ответ никак не повлияет на всё остальное, что происходит между нашими народами. Поняла?

Небесная покачала головой, будто всё ещё не верила, что мы в самом деле вели этот разговор. Я и сам верил с трудом. Но теперь хотя бы убедился, что она точно поняла мои намерения. Без оглядки на все обычаи, интриги и домыслы.

— Я не знаю, что сказать на это. Даже не знаю, когда узнаю.

— Это неважно. Всё это — лишь предложение, которое ты можешь принять в любой момент, как захочешь. Отнюдь не вопрос, на который тут же надо ответить. Ну что, больше не будешь так переживать?

— Я и не переживала, — возмутилась она.

— Я заметил. Так сильно не переживала, что аж выдумала себе повод, когда было не о чем.

— Значит, не о чем? — с нескрываемым скептицизмом осведомилась Кларк.

— По делу можно поволноваться только за мой рассудок. С ним всё плохо. Все, кто догадался, что дело в тебе, утверждают, что я совсем чокнутый. Впрочем, вероятно, они правы.

— Знаешь, я размышляю над всем этим меньше минуты, но уже хочу послать тебя к чёрту. Как думаешь, стоит торопиться? — кажется, впервые за сегодня я увидел её улыбку.

— Не стоит делать то, о чём потом пожалеешь, — усмехнулся я в ответ. — Кстати, я всё ещё тебя обнимаю, если ты не заметила. Это же не запрещено, пока ты думаешь?

— Пока нет.

— А целовать можно? Чисто чтобы на практике показать, от чего ты отказываешься.

— Ты уже был весьма убедителен.

— О, поверь. Мне ещё есть чем тебя удивить.

— Не сомневаюсь, — она смущённо отвела взгляд. — Но вообще-то ты обещал дать мне время.

— Ладно, — сдался я. — Но зря ты это. Очень зря. Глядишь, так бы и думать не пришлось.

Она снова улыбалась, пока мы просто стояли и говорили о каких-то пустяках. В этом густом тумане, где ничего было не разглядеть дальше нескольких шагов, всех этих дурацких условностей, казалось, в самом деле не существовало.

Ветер вернулся перед рассветом. Белая пелена растворилась, выпав с утренней росой, и теперь пейзажи вокруг сменяли друг друга. На место выцветающей зелени склонов пришли отвесные скалы, на чьих выступах гнездились птицы. Иногда казалось, что высокая стена из пористой породы доходит до самого центра земли — так резко она врезалась в водный поток. Несколько птиц, завидев судно, увязались следом, пикируя к палубе и крича что-то на своём языке. Воины, сжалившись, кидали разделённые на кусочки ячменные лепёшки в воздух. Пернатые на лету подхватывали добычу и, описав дугу, довольные возвращались обратно на шумный птичий базар.

А потом выступающие каменные глыбы закончились, будто отступая вглубь большой земли. Берег снова стал пологим, покрытый редеющей зеленью, хотя за полосой леса всё ещё сурово возвышались каменные вершины. Эвелин скомандовала снизить ход — мы приближались к месту, где приток впадал в полноводную реку. В отличие от болотистого берега Озёрного Клана с многочисленными мелкими речушками здесь приток был настолько большим, что сам образовал несколько судоходных рукавов среди густых зарослей. Я в очередной раз оценил стратегический ум лидеров Ледяных. Невозможно было расположить лагерь лучше, чем в этих лесах, по соседству с водной артерией и важнейшими точками будущей военной кампании. Но в одном они просчитались. И этот единственный просчёт был главным козырем моего плана.