Сто тысяч миль

Я отшатнулась от подобного выпада, а Беллами зло усмехнулся:

— Что, неприятно получать в ответ недоверие? Мне тоже.

— Я просто… Боги… я просто запуталась! Прямо перед выбрами Анья сказала мне, что в голосовании не победит ни один из официальных кандидатов. А потом случилось то, что случилось. То представление, твоя речь, твоя победа… Что мне было думать?

— Не знаю даже! — ответил он саркастично. — Например, не осуждать меня сразу без суда и следствия, поверив на слово матёрой интриганке? Например, спросить?

— Но разве она не сказала правду?

— Правду?! Случайное предположение, в котором ты увидела то, что хотела видеть — это теперь называется правдой? Спасибо! Не знал! Правда — это то, что я лишь притворяющийся хорошим расчётливый мудак, который вечно строит планы, как бы кого удачно поэксплуатировать? Особенно — вас? Так? Так тебе нравится думать?

— Ничерта мне не нравится, — воскликнула я, — с чего ты вообще это взял?!

— Тогда почему? — в его взгляде снова тлели искорки прежнего гнева, которые я помнила слишком хорошо. Они пугали. Они значили, что всё снова катилось к чёрту. — Почему первая же твоя мысль именно такова, а? Почему ты так уверена, что за всем, что я делаю, кроется какое-то зло?

— Я не уверена! Я… Проклятье, я больше всего на свете не хотела в это верить! И ещё больше боялась только того, что это может оказаться правдой!

— Невероятно! Просто потрясающе, — бросил он в ответ ни то раздражённо, ни то горько. — Тогда почему ты вообще здесь? А? Я дал тебе слово, и я его сдержу. К чему тогда эти извинения, если для тебя так ничего и не изменилось? Не подходила бы больше вообще! Не говорила бы!

— В том-то и проблема! Для меня изменилось абсолютно всё! — выпалила я. — Я пыталась не думать, не вспоминать, не говорить! И знаешь что? Не получается!

Моя последняя фраза повисла в воздухе, наэлектризовав его до предела.

Я сказала это. Проклятье, я правда сказала это. Пути назад больше не было.

Не позволив ему опомниться, а себе — передумать, я в два шага оказалась рядом, поднялась на носочки, обвила его руками за шею. Прижалась губами к его губам. Кратко коснулась невесомой лаской, будто первый раз пробуя на вкус. Все чувства ярко заискрили, отзываясь на его близость. От моей собственной смелости вытворить что-то подобное закипела кровь.

Беллами отчего-то не пошевелился — только напрягся, замер. Не обхватил меня, не прижал, как я представляла, не ответил на поцелуй. Что-то внутри меня сломалось, ухнуло вниз. Наверное, это были все иллюзии, пустые надежды, что вот это вот могло хоть что-то исправить. На что я только рассчитывала? С чего вообще решила, что ему есть до меня какое-то дело спустя все эти недели? Может, он и вовсе спешил к другой? Боги! Какая же глупая. Идиотка! Сама всё испортила. Сама упустила все возможные шансы!

Мои руки разжались. Я бессильно уронила их вниз, вдоль тела, желая тут же провалиться сквозь землю.

Вот теперь нужно было бежать. Так далеко, как вышло бы. Я отступила назад, и ещё, порывисто отвернулась к лестнице, но следующий шаг сделать не успела — Беллами перехватил моё запястье. Резко потянул на себя, заставил меня крутнуться вполоборота, податься обратно, к нему, а потом…

Потом из лёгких выбило воздух, когда я оказалась прижата к его крепкой груди. Его рука обхватила мой затылок — и наши губы сомкнулись, встретились жадно, нетерпеливо, лихорадочно. Я приоткрыла рот, рвано выдохнула прямо в поцелуй, отвечая с восторженным трепетом. Всё утонуло в сладкой дымке: от нажима, от напора, от того, как кончик его языка невесомо прошёлся по моей нижней губе, как пальцы нырнули глубже в мои спутанные волосы, нежно массируя кожу. Я позволила себе всё это, позволила ему почти подхватить меня и в полшага прижать к стене, спина коснулась холодного камня, пока я вжималась в жар его тела. Вдоль позвоночника вниз пронеслось пламя, запекло в пояснице, когда соприкоснулись наши языки, и пошла кругом голова. От того исступления, с которым мы целовали друг друга, с каким соприкасались, становилось не просто горячо — невыносимо жарко.

Я задыхалась и снова училась дышать только чтобы снова забыться в этом вихре чувств, будто путник, потерявшийся в пустыне, который добрался, наконец, до живительного оазиса; отстранялась на мгновение лишь для того, чтобы потом снова целовать и жадно прикасаться. Даже не смогла совладать с руками: они сами собой устремились по его плечам и спине, скидывая с них тёплую кофту. Когда она соскользнула на пол, и сквозь тонкую рубашку я ощутила пальцами крепкие мышцы под горячей кожей, он навис надо мной, неровно дыша, и провёл ладонями вниз по моему телу — по плечам, рукам, талии, бёдрам — а потом обратно вверх. Я почти захлебнулась тихим стоном от разрядов тока, которые пробегали под кожей вслед за его прикосновениями.

— Ты чего творишь? — шёпотом, отрывисто, с придыханием.

— Я же сказала. Извиняюсь, — хрипло ответила я. — А ты что подумал?

— Что ты совсем уже с ума сошла.

— Так и есть. Ты сказал, что не хочешь говорить, так что…

Договорить не вышло — слова застряли в горле, когда его пальцы пробрались под кофту и замерли на разгорячённой коже моей талии. Беллами склонился ко мне снова совсем близко. От влажных поцелуев, которыми он стал чертить дорожку прочь от губ, внутри меня только сильнее разгоралось пламя. Я откинула голову назад, затылком упёрлась в стену. Зажмурилась, закусила губу, чтобы случайно не застонать, когда его дыхание защекотало шею. Обжигающее, оно превратилось в нежное касание губ. И ещё одно. И ещё. Удовольствие собиралось в пульсирующую тяжесть, разлившуюся по телу.

— Скажи, если хочешь, чтобы я прекратил, — Беллами прошептал это, оставив невесомый поцелуй прямо за ушком. — Скажи, потому что я сам не смогу. Ты сводишь меня с ума.

Сейчас мне точно стоило сказать ему остановиться, потому что руки скользили всё выше и выше. Пульс сбивался от его прикосновений, неторопливых, изучающих, аккуратных, почти невесомых. Я замерла, осознавая: ещё никто меня так не касался. Никогда. Всё это неправильно. Так нельзя. Но… но к чёрту все «нельзя». От сбивчивого хриплого шёпота, от его слов сбивалось дыхание, а в голове плыл мутный сладкий туман. Почти дрожали колени. Я знала, что Беллами никогда не сделал бы мне больно. Никогда бы не сделал ничего против воли. От очередного влажного поцелуя в шею всё тело затрепетало.

— Не молчи, — чуть отстранившись, он пытался рассмотреть что-то в моём мутном взгляде.

— Не знаю, я никогда не… — сбивчиво начала я и осеклась, смутившись.

— Это я понял, — он коснулся губами моей скулы, а потом — щеки. — Но ты же встречалась с девушкой, и вы…

— Нет, — перебила его я, смущаясь ещё сильнее. Несмотря на весь ужас ситуации и степень моей неловкости, сердце всё ещё билось как сумасшедшее совсем не от стеснения.

Неправильно истолковав моё волнение, Беллами отстранился, отступая на шаг. Поёжившись от внезапного холода, я ловила взглядом каждое его движение, не в силах отвернуться, а потом неотрывно смотрела в глаза. Я не хотела, чтобы он отпускал меня, но и как сказать об этом — тоже не знала.

— Если ты сейчас не прекратишь так на меня смотреть, то клянусь…

От этого тона по спине пробежали мурашки. С трудом сглотнув, я подошла к кровати и села на самый край. Вместо того, чтобы уйти, как и собирался, он застыл и сам не отрывал от меня взгляда.

— Ещё раз прости, — тихо сказала я. — Я была неправа. Ты больше не злишься?

У него вырвался усталый вздох.

— Допустим, извинения приняты. Что дальше?

— Я бы хотела, чтобы между нами всё стало как раньше.

— Это как? Снова будем играть в догонялки? Извини, но на это у меня сейчас маловато времени.

Прозвучало обидно, пусть и полностью заслуженно. Можно было бы уцепиться за свою гордость и продолжить молча страдать, но я больше не находила ни причин, ни сил для превозмогания собственных чувств.

— Нет, — возразила я. — Не хочу больше ни во что играть. Поэтому я здесь. Хочу как тогда вечером после праздника, помнишь? Забыть про всё. И больше не видеть кошмаров. Я так от них устала.