Круговерть бытия

В среде российского чиновничества процветало взяточничество и царил полный бардак. Даже Петру Великому приходилось мириться с подобным положением дел, хотя царь иногда, взорвавшись, лично избивал хапуг палкой. В последующие "черные годины" "женского царства" не было даже этого. То есть, чтобы пропустить неприятные моменты, за деньги, еще в период беременности матери будущий ребенок зачислялся на службу в полк.

Если же рождалась девочка, то полковой писарь делал запись о смерти новоявленного сержанта. Пока недоросль достигал возраста 16-17 лет и начинал действительную службу, он уже имел порядочную выслугу лет и соответственно изрядный офицерский чин, так как за это время не получал никаких выговоров за совершенные "косяки".

При Петре Третьем, русское дворянство добилось полных вольностей. Хочу служу, хочу - гуляю. Такова монаршая милость. Но система выслуги лет сохранилась, мало изменившись.

Сейчас русское офицерство делилось на четыре большие категории. Вопреки сложившемуся мнению, персонажей типа "слуга царю - отец солдатам", в армии имелось очень мало.

Первая большая группа - иностранцы. Различные командующие армиями Витгенштейны и Гейсмары, генералы Роты и Бенкендорфы, адмиралы Грейги и целые сонмы и толпы личностей калибром поменьше. Они смотрели на вверенных им русских солдат как на какой-то вид неразумных животных.

Поскольку всегда русские цари женились на немках, а у немцев имеется мелких государств больше, чем существует дней в году, то существовал обширный слой нищей царской родни. А при дворах крошечных, кукольно-игрушечных эрцгерцогств и курфюрсторств мест на всех не хватало, вот и ехали они всей толпой к нам в страну за удачей и фортуной.

Таких личностей, как правило, в семь лет зачисляли командовать полком, еще через семь лет, "по выслуге лет", они становились генералами, а потом, в основной массе, выходили на государственную пенсию. Но за время службы ходатайствовали за своих многочисленных знакомых.

В общем, даже простонародные студенты немецких университетов, выходцы из среды лакеев, сыновья кучеров, отучившись первый семестр, затем отправлялись в Россию и их назначали, как "образованных", сразу офицерами. В военном же деле все эти люди понимали не больше, чем наша коза Машка в богословии.

Всем известно, что нормальные иностранные специалисты в русскую армию не идут. Во время революционного мятежа во Франции молодой Наполеон категорически отказался перебираться на службу в России, даже за большие деньги. Будущий маршал Ожеро пошел под начало Суворова и что же? Француз не сумел продвинутся в условиях постоянного русского бардака, так как совершенно не умел тщательно и нежно лизать начальственные задницы. Поэтому быстро сбежал. А вот кто у других не гож, тот у нас отлично приживается.

Учитывая, что зачастую эти "русские офицеры" совершенно не знали русского языка, то при взгляде на них складывалось впечатление "дурного маскарада".

Вторая, самая массовая, группа - офицеры из русского дворянства. Это была закрытая каста. Сословный гонор так и прет. Солдат они подчеркнуто сторонились, корча из себя "прыщиков на ровном месте". Этакую "соль земли", "голубую кровь", становой хребет сословной монархии.

Белые лосины, белые перчатки. Золотые эполеты, аксельбанты, золоченное шитье мундиров. В общении с рядовыми солдатами эти дворяне часто себе позволяли мордобой и зуботычины. Чтобы нижние чины знали свое место. И это помимо предусмотренных уставом плетей и палок.

Третья группа - формальные "разночинцы". На самом деле - "дети любви", рожденные вне брака. Иначе сказать "бастарды" или по-простому - ублюдки. Отцы могли им дать образование и деньги, но не могли по закону передать по наследству дворянский титул.

Эти люди считали свое нынешнее щекотливое положение временным и стремились войти в более привилегированную из категорий своих родителей. То есть пойти в армию вольноопределяющимися или юнкерами, дослужиться до чина капитана и получить дворянство. Но внутренне они уже считали себя дворянами и с солдатами обращались так же как и свои более привилегированные "коллеги".

Последняя часть - карьеристы из простонародья. Не смотря на свою черную кость, они рвали задницу, мечтая о больших чинах и дворянских титулах. При этом корчили себя личностей святее папы римского, шугаясь от рядовых солдат как от прокаженных. Вели себя с рядовыми они совершенно по-скотски, даже хуже потомственных дворян. Всегда продвигалась линия, что офицер - "сияющая вершина", а нижние чины - грязь под ногами.

Наши же, казачьи офицеры выбирались из отличившихся в боях авторитетных казаков. Можно выразиться, что наши люди становились командирами "не по грамотам". В подчинении у них оказывались земляки, одностаничники, часто даже соседи. Дела служебные и личные тщательно размежевались. В бою случалось всякое, там это были строгие командиры, карающие за нарушение приказа без пощады, но на бивуаках казачьи офицеры ничем не отличались поведением от подчиненных и даже играли с ними в минуты отдыха в простые игры, вроде лапты или салочек.

Глава 2

Так вот, по прибытии на место служения, из меня стали готовить будущего офицера. Для этого я был поручен для дальнейшей науки (грамоты) сотенному писарю: через год перешёл для обучения к полковому писарю.

Господские науки давались мне трудно. Мои наставники-писаря за занятостью своими делами мною мало занимались, так как я не был подарком, а у меня не было никакой охоты к этому ученью. Или к мучению.

Потому, что я с раннего детства не выносил так называемой "бюрократии", подразумевая под этим словом все неприятные правила, предписания, и прочее дерьмо, которое мне не нравилось. К тому же, я не выносил дураков и бездарей и не привык скрывать своих чувств.

Так что я, нагло игнорируя отцовские наказы и правила, по целым дням и ночам вертелся в казармах среди казаков, с жадностью слушая рассказы о делах давно минувших дней, преданьях старины глубокой. Об отваге предков наших в морских походах по Азовскому и Чёрному морю, об Азовском сиденье, и о разных эпизодах в последующих войнах, проводимых новыми поколениями донцев, и под эту гармонию нередко засыпал сладким сном.

Зато в полку у меня были лучшие учителя и инструкторы для обучения казачьей удали. Все это были бывалые, опытные волки, поседевшие в походах и битвах, сподвижники Платова, Суворова, Кутузова и других славных русских полководцев.

Многие из них носили на своих телах следы шведских палашей, французских и польских сабель, персидских, турецких и черкесских шашек, у некоторых под кожей, как не совсем приятный сувенир, до сих пор плотно сидели неприятельские пули, и не было из них ни одного, у которого на груди не красовались бы кресты и медали — воспоминание совершенных ими подвигов.

Я научился отлично стрелять из однозарядных кавалерийских пистолетов. В условиях конной сшибки основной упор делался на скорость выхватывания оружия из кобуры и открытии стрельбы. Но практиковал я и обычную стрельбу с дуэльной дистанции и скоро с двадцати пяти шагов стал метко попадать в середину туза, висящего на стене.

А так как пистолеты считались неточным оружием, то это было довольно круто. Я только и делал, что повышал свою сноровку как можно быстрее выхватить свое оружие.

Благодаря регулярным тренировкам я достиг того, что мог выхватить пистолет с непостижимой, почти незаметной для глаза быстротой, и на расстоянии восьми шагов расщепить игральную карту, поставленную на ребро. Потому, что выхватывал оружие привычным способом, так же, как мальчишка швыряет камешек. В это время я уже был смертельно опасен, хотя и выглядел как желторотый цыпленок весеннего выводка.

Меткость у меня была врожденной ( это был семейный дар, передающийся по наследству) и с годами она становилась еще более уверенной. Но быстрота извлечения оружия могла быть улучшена, и я поставил перед собой задачу добиться предела в скорости, возможной для человека.