Убей-городок

Вернувшись на опорный, позвонил Котикову. Тот, как человек заслуженный, обладал небывалой роскошью — квартирным телефоном, и весь подъезд пользовался его добротой так, что дверь в квартиру почти не закрывалась, и в прихожей постоянно отирался кто-то из «звонарей». Доходило до того, что доброго Александра Яковлевича просили сбегать на первый этаж, чтобы пригласить к аппарату Леночку или, наоборот, на пятый, передать важное сообщение Иван-Иванычу.

Александр Яковлевич жил неподалёку и был человеком с понятием, в чём я ни секунды не сомневался. Он только спросил, где встретимся. Я назвал место и добавил:

— Только вы повязку нарукавную возьмите, как у дружинника. Найдётся ведь?

— Обижаешь! — только и ответил старый боец.

Встретились у магазина на площади Строителей, и я быстренько обрисовал напарнику нашу задачу. Он несколько недоумённо взглянул на меня, но вопросов задавать не стал. И мы пошли, благо недалеко.

Мы шли к моему поднадзорному Шматинину Виталию Петровичу. Почти как тогда, много лет назад.

Глава двадцатая. Ошибки прошлого

Мы шли по притихшей улице Бардина. Для тех, кому неизвестно это имя, напоминаю, что Бардин — академик, благодаря которому в нашем городе решено было построить Металлургический завод. Не сам академик так решил, а товарищ Сталин, но идея-то была его. Именно Бардину Череповец обязан тем, что из захудалого провинциального городка он стал флагманом отечественной металлургии. Впрочем, к моему повествованию это отношения не имеет.

Тёмное небо в конце её полыхало красными оттенками над металлургическим заводом, Александр Яковлевич что-то тихонько рассказывал, не очень ожидая моего ответа. Кажется, опять что-то о спорте?

Ну да, кандидат в мастера опять наставляет молодое поколение в моем лице о необходимости ежедневно заниматься физзарядкой. В идеале — два раза в день, но по моей лени, то хотя бы один.

А ведь допек меня Александр Яковлевич! И физзарядкой я начал заниматься. Вот, гантели, правда, пока пылятся, но как только окончательно оклемаюсь, возобновлю. Сам уже соскучился, потому что это дело вошло в привычку. Я ведь и в свои шестьдесят пять начинаю утро с разминки.

Но по своей физической форме мне до старичков далеко. Вспомнился вдруг инспектор (или инструктор?) по самбо, приехавший к нам из областной столицы, где решили проверить не просто физическую подготовку участковых инспекторов Череповца, а их умение владеть боевыми приемами. Как-то это кому-то из начальства в башку стукнуло.

У меня-то, благодаря службе на границе, хоть какая-то выучка есть, а вот у остальных с этим хуже.

Но видимо, в Вологде этот самбист был на плохом счету, потому что его не предупредили, что у нас имеется дядя Петя. Эх, бедный был этот инструктор. А он поначалу посмеивался, когда против него вышел худощавый пожилой дядька. Зато больше проверяющие не приезжали.

А еще я шагал и вспоминал, что точно также, только в иной реальности, я тоже шёл к Шматинину, потому что версия его причастности к убийству родилась в первый же день. Но в тот вечер я был один, потому что задача была иная.

И, как сейчас мне припомнилось, что версия возникла после разговора с работницами магазина, где работала Коркина. С их слов, Римма Коркина жаловалась — не то шутя, а не то всерьез, что совсем её одолел Шматинин: приходит после того, как его дружинники проверят, напивается, а в пьяном виде хватается за ножи, за табуретки, за что угодно, и перечить ему не моги! А еще и любви требует, хотя у него жена есть, которая намного моложе старой уголовницы.

Про «любовь» продавщицы похохатывали — мол, кто на такую старуху позарится? Но самой Римке свои сомнения не высказывали — побаивались.

А Римма говорила работницам: если со мной что случится, то это Шматинин. Конечно, не бог весть какое доказательство, даже не доказательство, а скорее информация для дальнейшей работы. Но мне тогда показалось, что вот сейчас я возьму и, пользуясь внезапностью, расколю, как говорится, Шматинина до самой задницы. Кто может ожидать, что в первый же день к нему явятся с такими обвинениями? И хоть на месте преступления вещественных доказательств найдено не было — ни ножей, ни иных колюще-режущих предметов, что странно, конечно. Чтобы в доме не оказалось ни одного ножа?

Мне казалось, что достаточно вот этого «эффекта неожиданности». А ещё молодому сопливому младшему лейтенанту очень хотелось блеснуть собственным умением и профессионализмом. Да, блеснуть раскрытием тяжкого преступления. И, как только я ему выскажу, он сразу и «поплывет». А там — честь мне и хвала.

И ничего у меня в той жизни не получилось.

В той жизни Шматинин был дома, когда я к нему пришёл. Похоже, что мужик с бодуна, но он в ином виде редко бывает. Но, несмотря на это, работает сварщиком.

Сварщик — профессия дефицитная, а коли ты умеешь работать, так на «бодун» начальство глаза закроет. Главное, чтобы на работе ничего не напортачил.

Он вместе с женой Лилей работали в «Центрдомнаремонте». Там всех «рексами» называют за грязную работу. Правда, непонятно почему. Где рексы, если иметь в виду собак, и где грязь? Лиля тоже была сварщицей, только в другой бригаде. Тоже, кстати, не совсем обычная профессия для женщины. Женщина-сварщик представляется чем-то мужеподобным, но Лиля была женщиной невысокого роста, и даже в брезентовой робе казалась хрупкой. Но курила побольше иного мужика, а материлась так, что у слона уши завянут, а не то, что у бригадира.

Странная это была семья. Шматинин периодически садился в тюрьму, Лилька его ждать не обещала и не ждала, а жила, как можется и как ей хотелось. И с кем хотелось. Но и развод не желала оформлять, хотя некоторые её товарки после посадки своих мужей или сожителей (у кого как) быстренько разводились с ними.

После отсидки Шматинин приходил, напивался (или наоборот) и, ни слова не говоря, бил смертным боем свою благоверную. Та на помощь никого не звала, не защищалась, сносила всё молча и потом никому не жаловалась. Пару недель ходила с синяками, а потом, как-то у них всё устраивалось.

И вот, пришёл я к нему, дверь открыла Лиля. Я спросил: «Ну что, хозяин дома?», она ответила: «Дома, где ж ему быть? Чай, поднадзорный. Сам знаешь, начальник».

Так вот, был он с бодуна, а может, просто выпивший и хмель еще не выветрился. И у меня хватило дури, прямо с порога: «Ну что? Твоя лавочка закрыта, Шматинин. Признавайся, как убил Коркину? Мне всё известно».

До сих пор мне стыдно за свою дурацкую прыть. Шматинин посмотрел на меня как на полоумного и лениво отозвался: «Начальник, пургу гонишь. Я тебе здесь сижу с 20 часов до 7 утра безвылазно. И вообще, дружинники приходят, ты приходишь. Ты хоть раз поймал меня на отсутствии?»

На самом деле у Шматинина было два нарушения надзора, но я здесь пропустил главное. Уцепился за другое.

Он не спросил у меня — а что, разве Римка убита? А когда это было? Он сразу начал с того, что обозначил, что в ночное время он находился дома.

Я попрыгал вокруг него, как не знаю кто. А Шматинин успокоился и наконец-то принялся задавать правильные вопросы: «Да ну, Римку убили? Ну, туда ей и дорога, воздух чище будет. Да и кому она нужна, кошелка драная? Начальник, ты приезжих ищи. Но они, верно, уже на Питер пятки смазывают».

В конце концов, так ничего и не добившись, и, в общем-то, не зная, что делать, я запоздало подумал, что, наверное, в отделении есть люди и поумнее меня. И потащил Шматинина в отделение. Он не сопротивлялся. Вообще поднадзорные люди послушные.

Хотелось вызвать машину, но откуда я позвоню? Уйти сейчас, оставив его дома одного, мне представлялось невозможным. И тогда я его решил отконвоировать пешком. Очередная глупость. Сначала я шёл следом, как учили, в двух шагах сзади и справа, чтобы удобнее было реагировать, если вдруг что-то такое произойдёт. Шматинин несколько раз оборачивался, потом сказал: «Воронцов, не дури, не побегу я от тебя. Мне бежать некуда, да и незачем. Я прекрасно помню, что ты мне залепил два нарушения. И если я сейчас рвану, то ты даже не побежишь за мной, а подашь меня быстренько в розыск — и всё: гуляй, Вася, от рубля и выше. А именно — на нары. А я на нары не хочу. Так что будь спокоен. Можешь не бздеть. Да и нечего мне скрываться. Я чист, за мной ничего».