Страница 40 из 182
Экая дрянь! Лэйду стоило большого труда не сплюнуть под стол от отвращения.
Пожалуй, он был даже в худшем положении, чем прочие присутствующие. Если те от вида пожирающего моллюска интенданта испытывали лишь гадливость и болезненный азарт, сам он воспринимал целый спектр ощущений, многие из которых воспринимало даже не его человеческое естество, а втянувшая когти и затаившаяся тигриная натура.
***
Едва ли этот жалкий головоногий, чьи дрожащие конечности извивались на краю жертвенной чаши, доводился приближенным Танивхе, одного из Девяти Неведомых. Насколько знал Лэйд, в свиту Отца Холодных Глубин входили существа совсем иного рода, однако…
Лэйд мысленно чертыхнулся.
Паства Танивхе никогда не была склонна окружать себя сложными ритуалами и сакральной утварью, не говоря уже об обустройстве специальных помещений для справления богослужений. Их церквями обычно служили затопленные катакомбы под островом и ветхие лачуги в дебрях Клифа, а об их таинствах, творимых там, было известно и того меньше. Жрецы-кроссарианцы, посвятившие себя Танивхе, не использовали в своей службе икон, кажется, они не считали нужным создавать изображений своего холоднокровного пастыря в камне или дереве.
Но Лэйду приходилось видеть неровные медные пластины, на которых был изображен лик Танивхе в том виде, в котором он был доступен человеческому разумению – пластины, пришедшие, судя по всему, из глубины веков, оплавленные и закопченные, точно осколки разорвавшихся тысячу лет снарядов. В этих изображениях Танивхе являл собой зловещий гибрид человека и моллюска, тело, в котором слизкая плоть кальмара сливалась с человеческой, порождая формы столь же гротескные, сколь и чудовищные. Многие кроссарианцы из числа знакомых Лэйда полагали, что именно этим объясняется странная месть, время от времени чинимая Отцом Холодных Глубин тем, кто обижал обитателей подводного царства.
Он редко утруждал себя местью рыбакам, выходившим по ночам на свой тайный промысел, а может, удовлетворялся их щедрыми подношениями. Но иногда с такой неизъяснимой яростью набрасывался на прочих, по неосторожности или глупости причинившим ущерб его царству, что, бывало, жители Клифа, посвященные в кроссарианские таинства, долгое время взирали на окружавшее их море с неизъяснимым ужасом.
Так, одного водолаза, работавшего в порту и случайно раздавившего ползавшего по дну краба-отшельника, Танивхе или кто-то из его приспешников сварил внутри его собственного скафандра. Не легче пришлось отставному морскому пехотинцу, вздумавшего при помощи самодельных гранат добыть себе дозу рыбного зелья. Отец Холодных Глубин утащил его в свое царство прямо с причала. Говорят, где-то на головокружительной глубине, в чертогах вечной ночи, где вода холодна как ртуть, а водоросли похожи на колючую проволоку, он превратился в Раро Вай Карера – Подводного Глашатого, как его кличут на языке полли, прислужника всемогущего Танивхе. Раздавленный чудовищным давлением, сделавшийся подобием извлеченного из скорлупы куриного яйца, он до сих пор жив и исторгает из себя крики боли и отчаянья на жутком нечеловеческом языке. Говорят, отголоски этих криков изредка слышат ловцы жемчуга, погружающиеся на четыреста футов[7] под воду…
Впрочем, среди кроссарианцев были и те, что полагали, будто Танивхе чужда месть – его разум, нежащийся в подводных течениях под островом, так давно утратил человеческие черты, что месть, продукт человеческой природы, так же чужда ему, как котелок или ботинки, он просто не способен осознать суть этого явления.
Как бы то ни было, мрачно подумал Лэйд, наблюдая за жутким пиршеством, стоит, пожалуй, предостеречь Кольриджа, чтоб в следующие пару дней держался подальше от моря. А лучше, вовсе от любой воды. Мучения, на которые он из тщеславия обрек несчастного осьминога, могли вернуться к нему сторицей…
Единственным человеком, которому отвратительная сцена пиршества сыграла на руку, был мистер Госсворт. Когда Кольридж распахнул рот, втягивая в себя пучок извивающихся щупалец, бедному начальнику архивной службы сделалось столь худо, что он едва не сполз под стол. Сдавленно извинившись перед присутствующими, прикрывая рот носовым платком, он поспешил удалиться, и, кажется, нашел для этого наилучшее время. Люди, еще недавно забавлявшиеся его смущением, нашли себе куда более интересное развлечение, совсем позабыв про свою недавнюю жертву.
Битве человека с моллюском, тянувшаяся несколько мучительных минут, не суждено было закончиться победой ни одной из сторон – к разочарованию многих зрителей. Мистер Крамби внезапно протянул руку, взял блюдо с извивающимся осьминогом и, к изумлению сослуживцев, молча смел его со стола. Зазвенело разбитое стекло, влажно хлопнулись о паркет все еще извивающиеся остатки полусъеденного моллюска.
***
Это было неожиданно.
- Какого дьявола? – осведомился Розенберг, недоуменно моргая, - Я почти заработал эти две монеты и хотел бы…
Крамби обвел взглядом сидящих, и от этого взгляда их пробрало так, что усмешки потускнели и растаяли сами собой, а азартный блеск в глазах сменился растерянностью. Торжество оказалось прервано слишком внезапно и слишком неожиданным образом.
- Дрянная закуска, - Крамби беззвучно раздавил каблуком кусок извивающегося щупальца, подползший слишком близко к его ботинку, - Бескровная и похожая на медузу. Такая еда не способна ни насытить, ни порадовать. Пища для беззубых стариков, забывших вкус настоящего мяса. Для бескостных организмов, что не имеют ни когтей, ни зубов!
Едоки беспокойно зашевелились, не зная, куда отвести взгляд. Под взглядом начальника им было неуютно, несмотря на то, что вины за ними как будто бы не было.
- Ничего. Вам недолго осталось питаться этим безвкусным варевом. Уже скоро я напомню вам, каково на вкус настоящее мясо. Горячее, парное, полное сладкой, еще дымящейся, крови. Мясо, которое вам не приготовят ни в одном, даже самом изысканном, ресторане Айронглоу. Потому что это мясо можно добыть только охотой. Так, как веками добывали его наши предки, стискивая челюсти на чьем-то горле!
Голос Крамби стал вкрадчивым, однако при этом обнаружил и грозные нотки. Хороший голос, подумал Лэйд, стараясь оставаться безучастным. Таким голосом, пожалуй, можно пробрать до глубины души при должном умении. И, кажется, Крамби этого умения не занимать…
Крамби внезапно ударил двумя кулаками по столу, отчего блюда и тарелки вокруг него испуганно звякнули.
- С завтрашнего дня мы вступаем в войну с «Фолксом и Данхиллом». Вы многие годы шептались об этом у меня за спиной, но вы думали, что «Олдридж и Крамби» никогда не хватит духу на это. Что мы так и останемся паиньками, вечно стоящими в тени, наблюдающими за тем, как хищники вроде них растаскивают добычу, которая могла бы быть нашей. Так вот, мы вступаем в войну! Нет, не завтра, а прямо сегодня! Сбросьте эти жалкие раболепные улыбочки, приставшие к вашим постным лицам. Я хочу видеть оскалы охотничьих псов, которые уже скоро напьются свежей крови из распотрошенной глотки!
Клерки беспокойно заворочались на своих местах. Пьяные от вина, взволнованные голосом Крамби, звеневшим так, что за ним погасли все прочие звуки мира, они были растеряны и возбуждены одновременно. Именно такой и должна быть публика на хорошем выступлении, подумал Лэйд, пристально разглядывая лужицу соуса в своей тарелке. Сперва надо оглушить ее. Треснуть промеж ушей так, чтоб зазвенело. Вышибить мысли. А после, благосклонно протянув руку помощи, направить в нужную сторону.
- Я знаю, - Крамби выставил перед собой ладони, но не как жертва, сопротивляющаяся удару, а как Моисей, готовый одним властным коротким движением развести перед собой воды вокруг Нового Бангора, - Многие из вас считают, что «Фолкс и Данхилл» слишком опасный противник. Что нам с ними не тягаться, ведь они уже четверть века в деле и проросли корнями в остров. Но послушайте, что скажу я. Они сильны только лишь когда ведут бой по привычным им правилам. Неожиданный удар живо собьет с них уверенность! А за неуверенностью придет растерянность. Мы навяжем им свой стиль боя, к которому они непривычны, которому учат не в академии фехтования, а в уличной драке! Сперва мы понизим биржевые ставки по фьючерсам на селитру. Потом возьмемся за ставки страховки – и обрушим их к чертовой матери. Уже через месяц мы оторвем изрядный кусок мяса из бока «Фолкса и Данхилла». А через шесть – вышвырнем с рынка селитры вовсе!