Страница 39 из 182
Он усмехнулся и Крамби воспринял этот смешок за знак согласия.
- Подпишите внизу, - он указал пальцем на прочерк, - Этого будет достаточно. Я отдам эту бумажку мисс ван Хольц. Она прелестница, но при этом необыкновенно быстро работает с документами. Не успеете моргнуть, как приказ будет готов и заверен по всей форме. Забыл сказать, пошив костюмов тоже за счет компании, у нас договора со многими портными острова. И, конечно, вы сможете обедать в любых ресторанах Нового Бангора бесплатно. Ах да, я не упомянул почтовые и представительские расходы…
Строка, на которой надлежало расписаться, хорошо бросалась в глаза. Необычайно легким движением сняв с чернильницы крышечку, Крамби обмакнул перо в густую и черную, похожую на сырую нефть, жидкость, после чего протянул его Лэйду.
Чернила были первоклассные, первого сорта, не та жижа из жженых желудей и купороса, что он покупал для лавки по пенни за унцию. Стекая с великолепно заточенного пера, они оставляли на бумаге крохотные брызги, пятная дорогую бумагу.
Смелее, Лэйд, ты заслужил это, и все демоны адской бездны готовы это подтвердить. Ты заслужил безбедную старость и полный пансион. Раз уж ты не в силах покинуть остров, не грех сделать так, чтоб остров взял на себя твое содержание. И совесть не будет грызть тебя за сделанный выбор – эти монеты достанутся тебе не из рук сирот, а из рук самоуверенных дельцов, которых ты всегда презирал. Это хорошие деньги, Лэйд, старина, тебе нечего из-за этого переживать.
Он вдруг вспомнил Госсворта. Нескладного и неуклюжего старика, которого водрузили за праздничный стол и который отчаянно тяготился своим положением, занимая место, которое ему отвели.
Он тоже был обеспечен до конца дней, он тоже пожинал плоды своего преданного служения мистеру Олдриджу, но выглядел потерянным, жалким и отчаявшимся. Дрессированной обезьянкой в тесной ливрее, что вынуждена скакать на потеху молодым хищникам.
Для них я буду таким же, подумал Лэйд, прилагая немыслимые силы, чтобы заставить перо коснуться бумаги, но ощущая невидимую преграду между ними, столь же прочную, как та преграда, что отделяла Новый Бангор от остального мира. Никчемным стариком с замашками лавочника, которого усадили за один стол с ними. Костюм от Кальвино не принесет мне уважения. И служебный локомобиль. Эти люди смеются моим шуткам и с удовольствием слушают мои пьяные разглагольствования, но это не значит, что они когда-нибудь будут считать меня равным им. Я буду оставаться шутом, пусть и в дорогой одежке. Возможно, самым богатым шутом на этом чертовом острове.
Он мягко положил перо на стол, не позаботившись оттереть его от чернил. Бланк, помедлив, аккуратно сложил, и отправил в карман своего пиджака.
- Серьезное решение требует серьезных размышлений, мистер Крамби. Если вы не против, я поразмыслю немного над этой бумажкой. Хотя бы до конца ужина. А после сообщу свое решение.
Крамби мог держать себя уверенно перед парой сотен своих подчиненных, но сейчас, несмотря на принятое зелье, на мгновенье показался Лэйду растерянным. Как человек, узнавший, что биржа с этого дня перестает принимать к оплате британские фунты, а единственными имеющими хождение валютами остаются свиные хвосты и еловые шишки.
- Без проблем, - отозвался он, улыбнувшись, - Вы вольны потратить на обдумывание столько времени, сколько вам заблагорассудится. А теперь давайте вернемся к нашей компании, мне бы не хотелось лишать вас десерта!
***
Застольная шумиха, притихшая было в их отсутствие, возобновилась с новой силой, да так, что Лэйд опасливо покосился на оконные стекла – те едва не звенели в рамах. Крамби, вновь натянув на лицо праздничную улыбку, лишь подбадривал своих служащих, отчего торжественный ужин едва не превратился в полную вакханалию.
Мистер Синклер от выпитого вина стал заикаться, да так, что практически утратил навык членораздельной речи и общался преимущественно жестами. Мистер Розенберг в итоге уронил свои злополучные очки в пышный вишисуаз[5] и теперь тщетно пытался оттереть их, подначиваемый насмешками соседей. Мисс ван Хольц порозовела и расцвела, сделавшись столь соблазнительно очаровательной, что младшие клерки млели от одного только ее взгляда.
Но больше всех отличился мистер Кольридж, цербер писчей бумаги и ирод телефонных аппаратов. Вступив с мистером Лейтоном в какой-то сложный спор касательно новозеландских биржевых котировок, он оказался вдребезги разгромлен и, согласно заключенному пари, вынужден был исполнить любое желание победителя.
Мистер Лейтон пусть и выглядел благовоспитанным джентльменом, однако в его жилах, должно быть, текла кровь хладнокровных флибустьеров прошлого, а жалости было не больше, чем в большой белой акуле. Вместо того, чтоб заставить мистера Кольриджа исполнить какой-нибудь безобидный фокус – станцевать индийский танец вокруг стола или прокукарекать во все горло – он, не моргнув глазом, предложил тому съесть полное блюдо саннакчи[6].
Мисс ван Хольц заявила, что это отвратительно и она не собирается наблюдать за этим, однако места своего не покинула. Мистер Розенберг прилюдно поставил два шиллинга на то, что Кольриджу не одолеть и половины. Некоторые из числа сидящих ближе всего отчетливо позеленели. Однако сам Кольридж не выглядел ни напуганным, ни смущенным.
- Давайте-ка его сюда! – хищно скомандовал он, повязывая на шею салфетку, - И я покажу всем вам, молокососы, что такое мужество!
Лэйд всегда считал себя обладателем крепкого желудка. Более того, не раз лакомился блюдами полинезийской кухни, которые у воспитанного европейца вызывали в лучшем случае изумление, а в худшем – неудержимое извержение желудка. Но в этот раз он и сам с трудом подавил рвотный позыв. Одна только мысль, чтоб жевать извивающиеся щупальца, вызывала в душе содрогание.
Но мистер Кольридж был скроен из более крепкого теста. Ни моргнув глазом, он подвинул к себе миску, внутри которой, в жиже из кунжутного масла, слабо ворочался бледный, похожий на раздувшийся водянистый гриб, покрытый бородавками, живой осьминог.
Сразу несколько клерков опрометью бросились из-за стола, судорожно прижимая к лицам салфетки, когда мистер Кольридж невозмутимо отсек столовым ножом пару мясистых щупалец и, наколов их на вилку, отправил в рот, так индифферентно, точно проглотил кусок брюссельской капусты.
- Господь всемогущий!
- Черт, да не жуйте же вы его! Глотайте! Глотайте, чтоб вас!
- Проклятье!
- Лейтон, вы отвратительны! Что за бесчеловечная фантазия?
- Вы это нарочно, да?
- Клянусь, меня сейчас вывернет…
- Господа, это был спор! Я в своем праве!
- Ставлю еще шиллинг!..
Битва Кольриджа с проклятым осьминогом длилась добрые четверть часа и явно давалась ему отнюдь не так легко, как он силился продемонстрировать поначалу. Куски щупалец, которые он смело отправлял в рот, продолжали извиваться там, время от времени показываясь между пухлых губ, и проглотить их, по всей видимости, было непросто. Кольридж икал, покрывался потом, обильно запивал свою трапезу вином, пучил глаза, сопел и выглядел как одутловатый тучный Сатурн, пожирающий своего сына. В его миске беззвучно извивался осьминог, не то пытаясь выбраться из своей заполненной маслянистой жижей могилы, не то сигнализируя о боли, которую испытывает его бледное, слизкое, лишенное костей тело.
Это даже не пиршество, подумал Лэйд, сцепив зубы и пытаясь отвести взгляд. Это похоже на какой-то отвратительный плотоядный ритуал пожирания, на утверждение высшей формой жизни своей силы над слабейшей, на какое-то чертово жертвоприношение. Только происходит оно не в деревне полинезийцев, в окружении жутких идолов и изуверских алтарей, а в центре Майринка, на глазах у джентльменов в хороших костюмах…
Ему приходилось прилагать все силы, чтобы не отвернуться. Когда мистер Кольридж открывал пошире рот, пытаясь прожевать своими мощными молярами упругую гуттаперчевую плоть, возникала жутковатая иллюзия, будто его ротовая полость с гладким розовым нёбом и огромным багровым языком – распахнувшаяся раковина моллюска, внутри которой, дрожа и переплетаясь, живут своей жизнью шевелящиеся щупальца…