(Не) мой папа

Я помню, но сначала кресло. Безопасность превыше всего.

Кресло беру такое же, как у сына, только не серое, а бежевое, и сразу устанавливаю его на заднее сиденье. Пристегиваю дочь по всем правилам, намертво, потому что теперь Маринка часто в нем будет кататься. Даже если кое-кто будет против.

Потом мы отправляемся в супермаркет, где я подвожу детей к витрине с тортиками, и они, словно сурикаты, начинают крутить головами, рассматривать сладости, и в итоге на удивление синхронно останавливают выбор на чем-то шоколадном, украшенном позолоченными грецкими орехами.

После этого я заворачиваю в отдел фруктов и набираю там всяких яблок, бананов, мандаринов. В итоге довольные, с тележкой полной всяких вкусняшек, мы направляемся к кассе, и там еще Серега выпрашивает по шоколадному яйцу. Гулять так гулять.

— Какой у вас папочка заботливый, — умиляется кассирша, наблюдая за тем, как эти двое вьются возле меня.

Сын гордо выпячивает грудь, а Маришка надувает губы и тихо выдает:

— Это не мой папа.

Вот честное слово, как серпом по яйцам.

— Да? — продавщица смущается. — А так похожи, прямо как близняшки. Я подумала…

Под моим мрачным взглядом она затыкается и не договаривает о том, что же она там такое умное надумала. К счастью.

— Это дядя Денис, — снова поясняет серьёзная девочка. — Папа Серёжи. Мы дружим.

— Здорово, — уже скупо отвечает женщина, сосредоточенно пробивая товары и больше не глядя на детей.

Поганое ощущение. Просто наипоганейшее. Когда стоишь рядом со своим ребёнком, и он так уверенно произносит «это не мой папа». В тот момент я чуть не ляпнул «конечно, твой», остановило лишь то, что обещал Жене не торопиться, да и шумный проход возле касс совсем не то место, где надо признаваться маленькой девочке в том, что ты ее отец. Поэтому заткнулся, скрипнул зубами, поглубже затолкнул недовольство и начал распихивать продукты по пакетам.

Всему свое время. Все равно уже никуда они от меня не денутся. Ни Женя, ни мелкая егоза. И расскажу, и обниму, и постараюсь наверстать все те годы, что повели порознь.

После магазина снова идем на парковку. Сын с одной стороны за пакет держится — помогает нести, Марина с другой. Такие два маленькие, сосредоточенные, сопят от усердия.

Уже возле машины я отдаю команду:

— Стойте здесь.

Пока запихиваю пакеты в багажник, они стоят в сторонке.

— Теперь залетайте, — распахиваю заднюю дверь и помогаю забраться сначала одному, потом второй. Пристегиваю их, проверяю, все ли в порядке, и сажусь за руль, а они сосредоточенно шелестят фантиками. Сейчас изгваздают всю обивку шоколадом, но мне плевать, главное, что они оба рядом, со мной.

Мы снова перезваниваемся с Женей. Она совсем печальная, но не жалуется. Ее больше волнует, как там дочь. Не плачет ли, не боится, не прячется ли. Тогда я тайком снимаю видео, где Маришка довольная ковыряет игрушку из киндера и смеется, и пересылаю взволнованной матери.

— Не балуй ее! — строго произносит Женя.

— Почему?

Не отвечает, но я и без слов понимаю, что она имела в виду. Женя не верит, что я в их жизни надолго. Очень зря. Очень. Но тут не словами надо доказывать, а делом, поэтому больше не продолжаю эту тему — незачем.

* * *

Мне кажется, я неплохо справляюсь.

Накормил, напоил, умыл, мультики включил. Красавец. Сижу в кресле, в углу комнаты, не отсвечиваю, а дети копаются на ковре, разбирая большой конструктор.

Для Сережки это обычное дело, а у Марины глаза огромные, светятся, она аж трясется, когда детальки разбирает. Понимаю, что у нее таких игрушек никогда не было, и становится стыдно, и оправдание, что я не знал о ее существовании, не работает — все равно в груди давит.

Женька, конечно, балует дочь, покупает все, что в ее силах, но я прекрасно понимаю, что наши возможности не равны. Упрямая. Могла бы давно сказать, подать алименты, да что угодно, а она вместо этого играла в партизанку.

Знаю, что обидел тогда ее очень сильно, но все равно царапает. Мы же могли как-то все решить…

Не могли. Зря себе вру. В нашей ситуации никакого решения не было. По крайней мере, тогда. И мне чертовски жаль, что заложником этой ситуации стала маленькая девочка.

Она такая изящная, как фарфоровая статуэтка. Я не могу насмотреться, и руки сами тянутся то к хвостику, забавно торчащему на макушке, то к румяной щеке. Маришка сначала относится ко мне настороженно, но потом окончательно успокаивается и улыбается, становясь еще больше похожа на мою мать.

Меня просто крутит, когда наблюдаю за их играми. Неправильный я мужик какой-то. Вместо того чтобы с друзьями по барам мотаться, я прусь от того, что провожу время с детьми. Таньку, кстати, всегда бесило, когда я с Серым Волчком чем-то занимался. Играл, читал, лепил какую-то фигню из пластилина. Она всегда морщила свои накаченные губищи и ворчала: лучше бы женой так занимался. Проблема в том, что эта жена мне совершенно не нужна.

Я чуть ли не красным карандашом обводил в календаре дни, оставшиеся до того счастливого момента, когда нас разведут. Освобожусь от этих оков и займусь налаживанием отношений с Женей. Мне надо много исправить, пробить ту стену отчуждения, которая выросла между нами за эти годы. Вернуть ее.

Работы предстояло много, но я ждал этого с диким предвкушением, чувствуя, как снова возвращается вкус к жизни, желание совершать поступки и быть счастливым. Справлюсь.

Даже сейчас потихоньку пытаюсь растопить тот лед, что мешает к ней приблизиться. Присылаю ей фотографии и видео, как дети играют.

«Смотри, как им здорово».

Она реагирует моментально.

«Не капризничает?»

«Нет, прекрасно ведет себя. Ты ее здорово воспитала. Такая умница».

Тишина пару минут, потом снова сообщение:

«Ты только не проболтайся ей раньше времени, ладно?»

Мне не хочется давать таких обещаний, но понимаю, что сейчас дело вовсе не в моих желаниях, а в том, чтобы не напугать ребенка.

«Не переживай. Молчу».

«Пусть она к тебе привыкнет».

«Пусть, — соглашаюсь, хоть и ощущаю привкус горечи на языке. — Как там продвигается твое освобождение?»

«Мастер звонил. Сказал, что выезжает на мой вызов. Так что жду, с нетерпением. У меня уже скоро клаустрофобия начнется».

«Отставить панику. Все будет отлично».

Мы продолжаем переписываться, но в какой-то момент Женя перестает отвечать. Я звоню ей, но номер недоступен. То ли связь в шахте пропала, то ли у нее телефон разрядился.

Нервничать я начинаю, когда проходит еще час, а новостей от нее так и нет. Ехать не могу — на мне дети, да и что я там сделаю? Руками створки раздвину? Если бы это было так просто, то Женю давно выпустил бы из плена обслуживающий персонал.

Вскоре я замечаю, что дочь начинает все чаше прикладываться на ковер и зевать. Устала. На часах почти десять, пора укладываться, Серёжа вон тоже глаза трет.

Торможу минут пять, а потом поднимаюсь и иду в детскую. Разбираю там диван, застилаю белье, достаю вторую подушку. Мне хочется, чтобы дочь осталась на ночь, а еще лучше навсегда. И я надеюсь, что Женя, когда придет, не станет ее будить. Даже не надеюсь, а откровенно на это рассчитываю.

Да, я манипулятор. А кому сейчас легко?

Загоняю их в ванную, выдаю Маришке новую зубную щетку и слежу за тем, чтобы они умылись и хорошенько почистили зубы. Дети уже сонные, все делают еле-еле, вяло, но я не тороплю. Пусть потихоньку ковыряются.

Когда со всеми банными делами покончено, укладываю их, подтыкаю одеяла, читаю сказку и чувствую себя почти самым счастливым человеком на земле. Почти — потому что для полноты картины не хватает ласковой Жени.