Страница 25 из 27
И как легко заставить их поверить в это. В то, что каждый из нас не одинок на Земле. Достаточно лишь слушать их, и – в его конкретном случае – гладить по голове, и вытирать сопли (иногда даже буквально), и называть ласковыми прозвищами…
Рактер не называет Шей “любимая” — он все еще считает, что в его устах это будет звучать странно. Как правило, он по-прежнему обращается к ней “друг мой”. Но когда ей хочется близости или нежности, он называет ее “моя Шей”.
Иногда, в самые интимные моменты, он говорит “моя радость” или “мое горе”, — и его слова не звучат фальшиво, потому что он долго тренировался перед зеркалом, чтобы вот это все, что Шей так хочется услышать, глупое и сентиментальное, звучало не совсем уж глупо и сентиментально.
Каждую ночь — впрочем, это бывает и утро, и день, и вечер — к Рактеру тянутся нити сияющего вещества, для которого у него нет названия. И с каждым разом он чувствует себя неуловимо иначе. Полнее.
Даже более интимными, чем собственно секс, кажутся ночи, когда Шей просит остаться спать с ней в одной постели. Она во сне вжимается лбом ему между лопаток, а иногда сквозь сон проводит рукой по его бедру, проверяя, действительно ли он тут, с ней. А еще — всегда очень внимательно рассматривает его тело. Иногда она хмурится, дотрагиваясь до металлических пластин, словно пытаясь разгадать какую-то загадку. Рактер знает, о чем она думает в эти мгновения.
«Постарайтесь не думать о том, как я вижу мир. Это только справедливо, что у каждого из нас своя… дополненная реальность».
Когда он произносил эти слова, он, в общем-то, понимал, что это все равно что просить кого-то не думать о белой обезьяне.
К этому моменту он уже знает, что правила Шей были не про секс. Во всяком случае, далеко не только про него.
Они про то, как человек приоткрывается. Как запертая дверь, как сейф, как раковина устрицы.
Когда ты сдираешь с человека эту раковину, там, в самой середке между силой и слабостью, ты видишь его суть — мягкую и беззащитную.
Густое серебристое сияющее вещество.
Суть — или Сущность.
И остается только вложить туда темное зерно сомнения, чтобы серебро обволокло его и выкристаллизовалось.
И ты себе не хозяйка
Забытое правило: все это не работает.
Однажды она приходит с киберимплантом вместо левого глаза.
Собственные глаза (глаз) Шей темные, изменчивые, словно море в шторм, — не то графитово-серые, не то синие, а в определенном освещении могут показаться и карими; имплант — светло-голубой, как у сиамской кошки.
— Ты же в курсе, что любые кибервмешательства отнимают немного Сущности? — рассудительно спрашивает ее Из0бель. — Казалось, тебе нравится видеть потоки ци и вызывать духов. Вчера ты планировала стать магом, сегодня хочешь стать риггером?..
“Я хочу стать всем”, — вспоминается Рактеру их старый диалог.
Но сейчас с Из0бель Шей почему-то не спорит. Лишь хмурится и отводит взгляд.
— Никем я не хочу стать. Отвалите.
Гоббет замечает:
— Лучше бы ты, подруга, потратилась на кибернетический желудок. Учитывая, какой дрянью мы питаемся, предвижу гастрит месяцев через пять.
— У меня — гастрит? Ха! Поспорим на сотню нюйен, что ты быстрее меня крякнешь от заворота кишок? — Шей смеется, но смех совершенно искусственный, и Рактер успевает заметить ее испуг. Что весьма необычно, потому что шутками про дрянной рацион они обмениваются по пять раз на дню.
— Да ты обалдела — на целую сотню, — отступает Гоббет. — Нетушки. И все-таки — зачем тебе этот жуткий глаз? Надеешься, что станешь лучше стрелять?
Шей к поддевке остается равнодушна:
— Ну да, может, аж на троечку с плюсом?.. Впрочем, как бы паршиво я ни стреляла, ты еще хуже меня. — И снова фальшивый смех.
Она похожа на тень прежней себя. Словно в ней что-то сломалось навсегда.
И легко читающий спектр ее эмоций Рактер догадывается, что именно. Случилось именно то, чего он все это время ждал, на что надеялся.
Мусорщица Шей Сильвермун, любительница забирать у своих друзей по кусочку личности, словно сувениры на память, наконец-то взяла кое-что и у Рактера.
Смерть. Шей взяла у него знание о смерти — и не вынесла этой ноши.
Подняв глаза, Шей запоздало замечает его: Рактер неподвижно стоит, прислонившись к дверному косяку, слившись с тенями.
— На следующем забеге поглядим, кто тут лучше стреляет, — хорохорится Гоббет. Но Шей вместо того, чтобы вступить в бодрую жизнелюбивую грызню, которая происходит между ними почти ежедневно, вдруг холодно говорит — почти что приказывает, обращаясь одновременно к Гоббет и к Из0бель:
— Оставьте меня. Мне с Рактером поговорить нужно.
Когда они с Шей остаются наедине, она долго смотрит Рактеру в лицо — напряженно, изучающе. Один глаз темный и непроницаемый, будто глубины тысячелетнего океана. Другой — яркий и пустой, как детский бассейн.
Он практически читает ее мысли: так же он ощущает свои импланты, как она, или нет? Чувствует ли себя и окружающих уродливой кучей костей и потрохов? И если да, почему не предупредил, не предостерег ее от этого?
Он молча ждет, пока она спросит прямо. Она сумрачно говорит:
— У вас так же? Это. Ну, вы ведь понимаете, о чем я.
— Я не знаю, как у вас, — спокойно отвечает он.
— Врете, — не выдержав, бросает Шей. — Вы врете. Вы же читаете мои эмоции, так не притворяйтесь, что не видите, что со мной происходит. И вы заранее знали, что так будет! Вы все знали.
Это правда: он все знал, и прекрасно видит, чем это обернулось сейчас.
Отвращение. Страх. Гнев.
Волны темных, яростных, непривычных чувств огромной силы захлестывают ее с головой. Шей хорошо притворяется, но сейчас ей стоит больших усилий держаться спокойно хотя бы внешне.
— Я ведь говорил: “Постарайтесь не думать о том, как я воспринимаю мир. Это может вас погубить”, — бесстрастно напоминает Рактер.
Шей обмякает, точно из нее выпустили воздух.
— Это правда, — шепчет она. — Вы предупреждали. Вы были честны со мной.
— Позвольте взглянуть на ваш глаз поближе?
Она, помедлив, кивает.
Когда он дотрагивается до ее нового голубого глаза пальцами, она не прикрывает веко. Выглядит немного жутко.
— Купили у Десятирукого Амброуза?.. Глаз вполне хорош. Правда, он представляется мне довольно бесполезным приобретением, учитывая, что у вас и так превосходное эльфийское зрение. Но, кажется, все работает как надо.
— Да, — тихо говорит она, — да… Амброуз барахла не продаст…
Рактер гладит ее по щеке, приподнимает лицо за острый подбородок.
— Ну так что, Шей? Вы пришли, чтобы обвинить меня? Или просто выговориться? Или что-то еще?
— И обвинить, и выговориться, — бормочет Шей, виновато отведя взгляд и прижавшись щекой к его ладони.
— Так говорите.
Рактер обнимает ее. Шей, закрыв глаза, какое-то время молча греется в привычности его объятий. Потом начинает:
— Первое время я радовалась ощущению, что во мне есть какая-то часть, которая так идеально выглядит и работает. Потом… Потом другой глаз, ну, мой, стал вызывать у меня отвращение. Или, скорее… страх. Ужас. Все те чувства, что вы сейчас увидели. И я не могу заставить себя думать ни о чем другом. Живое тело чудовищно. Эта роговица — как будто бы какая-то несвежая, все время сохнущая, — эти лопнувшие сосуды в белках… Это так мерзко. И все остальное — я как будто увидела свое лицо под увеличительным стеклом: поры, волоски, прыщи, капилляры, морщины. Раньше мне часто казалось, помните, я рассказывала — что я легкая и могу летать… Но теперь я больше не легкая. Нет. Моя сила — она вся куда-то исчезла. И сигарету я больше поджечь, наверное, не смогу… Зато я чувствую каждый свой орган — в смысле, не то чтобы я раньше не знала об их существовании, но теперь постоянно думаю о том, как сердце качает кровь, как желудок переваривает пищу — все в моем теле словно давит друг на друга… Я просто мерзкая гора потрохов… — Она говорит и говорит, словно прорвало какую-то плотину. — И, главное, я постоянно помню, что каждый из этих органов рано или поздно откажет. Вы правы — век эльфа долог — но я теперь не могу избавиться от мысли, что все, что есть в моем теле, постепенно портится, пусть и незаметно для меня. Я умираю, умираю непрерывно. Я словно тикающая бомба. И остальные металюди — такие же. Это пройдет?