Страница 20 из 27
— Я… — говорит Дункан. Он так старается не смотреть на Шей, словно сестра перечеркнута жирным крестом. И она, хоть и улыбается, смотрит в сторону. – Нет, я, пожалуй, пас.
— Чипсы закончились? – спрашивает Шей. Дункан от звука ее голоса вздрагивает, как от удара.
— Кажись, я съела последние штук пять, — признается Гоббет без капли стыда. Она роется по карманам и выуживает какой-то кулек.
— Но у меня смотри что есть!
В кульке оказываются жареные тараканы. Гоббет по-сестрински делится с Шей частью содержимого пакета. Рактер смотрит, как тараканы сыплются в сложенные чашкой ладони, но частью сознания в этот момент наблюдает и за Дунканом: у того в ЭМ-волнах проступают страх и отвращение, и это чрезвычайно интересно.
Шей бросает в рот несколько штук, тараканы хрустят на зубах, — потом она, смеясь, поворачивается к брату, протягивает к нему ладони — тот дергается и отступает назад, словно при виде… ну, собственно, тараканов.
— Как ты можешь есть эту дрянь? — выплевывает Дункан.
Улыбка на лице Шей меркнет.
— Как видишь, могу, — говорит она, убрав руки. — И ты раньше мог.
— Что за ерунда! Никогда я это не… — Дункан замолкает на полуслове, его лицо заливает румянец — скорее гнев, чем стыд.
— Нет? — с деланным удивлением говорит Шей. — Те дети, которые ловили и ели тараканов, и голубей, и крыс, и копались в мусорных кучах, и спали в подвалах — это разве были не мы с тобой?
Становится так тихо, что слышно дыхание каждого из них. В этой тишине Шей с оглушительным хрустом раскусывает очередного таракана, не спеша, словно смакуя.
Руки Дункана сжимаются в кулаки.
— Зачем? Зачем вспоминать про это? Ты что, этим гордишься? И главное, зачем об этом… при всех?
— О том, как я радовалась, когда нашла выброшенную кем-то юбку с вышитыми цветами и листьями, очень красивую, которую надо было лишь чуть-чуть подлатать, — мягко говорит Шей, — или как мне впервые в жизни заплатили пару нюйен за то, что я помыла чью-то посуду? Затем, что это мои друзья, и возможно, им это интересно.
— Может, ты хочешь рассказать и о том, как тряслась, когда впервые сперла кредстик у какого-то студента, — зло говорит Дункан, — и как ругалась, обнаружив там всего пару нюйен? Или как у тебя лицо распухло, как подушка, когда те распальцованные эльфы обнаружили пропажу амулетов и избили тебя до полусмерти?
— Зато амулеты я успела спрятать, и они оказались довольно ценными, — пытается улыбнуться Шей, хотя ее губы дрожат.
— Слушай, парень, никто из нас не родился с серебряной ложкой во рту. Все хлебнули дерьма, — говорит Гоббет, и ее орочье рычание звучит откровенно угрожающе.
— Но это не то, чем стоит гордиться! — Дункан почти кричит. — Разве не от этого мы всю жизнь мечтали сбежать, Шей? Стать нормальными, вот чего мы хотели! А теперь мы снова воруем и побираемся, врем и убиваем, и продаем себя, и снова едим этих сраных тараканов!.. Нам предложили вернуть ВИНы и вернуться к нормальной жизни, а ты выбрала и дальше бегать в тенях?! Копошиться в этой грязи?! Тебе что, мало было нескольких лет в тюрьме?!
— Нет, Дункан, — ровно говорит Шей. — Нет никакого “мы”. Это я ворую и побираюсь, вру, убиваю, и продаю себя, и ем тараканов. А что делаешь ты — решать тебе. Я тебе не хозяйка.
Она выглядит очень спокойной, но Рактер слышит, как часто стучит ее сердце.
Дункан пару раз распахивает и закрывает рот, словно выброшенная на берег рыба. Хотя, пожалуй, он больше похож на пса, которого пнули тяжелым сапогом.
Вот сейчас бы ему просто молча повернуться, встать и выйти. Скорее всего, Шей надеялась, что он так и сделает.
Но Дункан не таков. Вместо этого он ударяет тяжелым кулаком по столу. Один из стаканов опрокидывается, и пиво заливает рассыпавшиеся фишки – ветра и драконы, времена года и цветы.
— Ясно, — рычит Дункан. – Значит, променяла меня – свою семью! — на этих так называемых друзей. Да они ради тебя пальцем о палец не ударят, если ты станешь бесполезной. Выкинут куда-нибудь в море, как мусор. Как тот долбоеб, который решил ради прикола переехать тебя на мотоцикле, когда ты не захотела его обслужить… Помнишь, а? Такое вряд ли забудешь. Я сутки сидел с тобой и думал, что ты не жилец на этом свете. Тоже неплохая история о детстве, правда? Может, и ее расскажешь? Или, может, как я хоронил твою никчемную мамашу, подохшую от белой горячки?
— Я тоже много раз сидела с тобой после твоих драк, Дункан. И делала для тебя все, что ты просил.
— Господи… Да я вообще не об этом! Мы же не на рынке! Это всегда меня бесило – у тебя все время как будто калькулятор в голове работает…
— Без моего калькулятора мы бы очень быстро умерли с голоду.
— Да уж. Твой калькулятор просто отличный. Раз уж ты решила поделиться со своими друзьями – или как ты их называешь, деловые партнеры? – подробностями своего детства, можешь заодно поделиться, как ты училась сводить дебет и кредит. Или у тебя с рождения был этот талант с первого взгляда определять, стоит ли чей-то дорогой костюм и красивая укладочка того, чтобы тебя хлопнули по жопе, назвали милашкой и оттрахали во все…
Стоит ли дать в морду молодому крепкому орку, который не ниже тебя и на пару десятков килограммов тяжелее, а также сильнее и быстрее, несмотря на все твои кибернетические улучшения? Рактер для себя решает этот вопрос положительно.
— Простите, но у меня больше нет сил это слушать.
От удара Дункан лишь шатается, но этого хватает, чтобы подкравшийся сзади Кощей сделал подсечку, быстро ударив его под колени – не заостренной, конечно, стороной конечностей. Дункан с грохотом падает, задевая стол. Если бы Рактер собирался убить Дункана, Кощею хватило бы одного точного удара, и жертва даже не успела бы заметить его.
— Да у нас тут джентльменство, — цедит Дункан, не пытаясь подняться, вытирая тыльной стороной руки кровь из разбитого носа. – Чудесная вы парочка, я вам скажу. Русский психопат, помешанный на железяках, и моя сестра – воровка, шлюха и убийца. Прекрасный Принц под стать Золушке. Что, неинтересно слушать, как ваша ненаглядная зарабатывала на жизнь?
— На самом деле мне очень интересно, — честно говорит Рактер. – И про это, и про кредстик, и про юбку с цветами. Но я предпочел бы услышать все это от самой Шей.
Шей на протяжении всей этой отвратительной сцены сидит на диване неподвижно, как жена Лота, белая, как — ну, не как мел, с ее цветом кожи скорее как пепел. Гоббет ссыпает этих злополучных тараканов, которых Шей зачем-то продолжает держать в горсти, в ее карман, потом отряхивает ей ладони; Шей молча позволяет ей все это сделать.
Потом она, словно робот, которого внезапно включили, улыбается, встает и ясным голосом говорит:
— А не пойти ли нам сыграть следующую партию к Тетушке Чэн? Неохота собирать все эти фишки с пола.
— Точняк. А пива с чипсами лучше прикупить по дороге, а то Добрейшая за каждую крошку срубит денег, — замечает Гоббет, как рачительная хозяюшка.
Они все обходят опрокинутый столик, лужу разлитого пива и сидящего на полу Дункана. Словно его там и нет вовсе.
— Так вот, насчет подсчета фишек, — обыденным тоном говорит Из0бель, выходя из каюты — продолжая прерванный разговор. – Гоббет, у тебя не получится сразу научиться проделывать это в уме. Даже у меня не получалось. Попробуй записывать числовые значения в блокнот…
И вечер продолжается почти как раньше, если не считать, что они сменили дислокацию на зал маджонга Добрейшей: щелканье костяшек о стол, болтовня, смех, запах пива. Про Дункана никто не вспоминает: ситуация и так достаточно паршивая, чтобы усугублять ее утешениями и объяснениями.