Сломанный мир

Юкинари помолчал. Потом вздохнул и убрал руки от лица. Его лицо будто бы покрывала белёсая маска, изборождённая трещинами. Один глаз был живым, тёмным, на месте другого зияло пустое отверстие.

— Нет. Я ждал тебя. Спасибо, что пришёл.

Гэрэл хотел что-то ответить - попросить прощения? Разве может быть прощение для такой вины?

Они помолчали, затем Гэрэл сказал:

— Я пришёл забрать тебя отсюда.

Юкинари тихо сказал:

— Я устал. Так устал – если бы ты только мог себе представить…

— Ты хочешь умереть по-настоящему? – догадался Гэрэл.

Юкинари молча кивнул. Задумчиво прикрыл свой единственный глаз – белые хрупкие ресницы легли на скулу.

— Всегда только этого и хотел. — В его голосе было столько страдания, что Гэрэл внутренне содрогнулся. - Ты разве не для этого пришел?

За пазухой у Гэрэла лежал нож, который он нашел на рыболовном пирсе еще давно, в первом из отчетливых снов о мире-внутри-сердца. Может быть, нож пригодится ему. Он сглотнул. Нет, он пришел не для этого, но выполнит просьбу Юкинари, если он того пожелает. Убьет его во второй раз.

— Как мне убедить тебя пойти со мной? – с отчаянием спросил он.

— Я уже не буду таким, как раньше, — как будто невпопад заметил Юкинари.

«И ничто не будет как раньше. Я знаю. Ну и пусть».

— Мне всё равно, - упрямо сказал Гэрэл.

Юкинари смотрел на него грустно и как-то виновато.

Гэрэл заранее придумал целую речь: о том, что еще не поздно, что они начнут все сначала, перевернут страницу... Все приготовленные слова замерзли в горле. Он только и смог, что сказать:

— Неужели ты лучше останешься в этой мертвой Синдзю, чем вернешься со мной в тот мир? Здесь ведь только зима и пустота.

— Это не Синдзю, — сказал Юкинари. — Это столица моей собственной Страны Дракона, сказочной страны, которую я придумал в детстве. Настоящую Синдзю я никогда не любил. Точнее сказать — ненавидел ее: до тошноты, до дрожи. Дворец и город, придворных и бедняков — одинаково. Может, ты станешь презирать меня, если узнаешь правду, но я должен сказать. Гэрэл, я — дезертир, трус. Всю жизнь только и мечтал, что сбежать из реального мира в выдуманный. И когда я встретил тебя…

“В то мгновение вы были для меня залогом всего, во что я верю. Мне этого довольно…” — вспомнилось Гэрэлу.

Юкинари не закончил фразу, точно ему стало неловко, но Гэрэл и так все понял: он стал для Юкинари надеждой на уход из мира, который тот ненавидел. Ненавидел с самого детства, всем сердцем — хотя он, отчаянно храбрый, отчаянно гордый, никогда бы этого не показал. Вместо этого он всегда стремился стать для всех примером для подражания и успел сделать для своей бедной нелюбимой страны столько, сколько большинство и не мечтает…

Закусив губу, Гэрэл достал нож, протянул его Юкинари.

— Возьми,— с трудом выговорил он. Собственные губы в этот миг показались ему особенно заледенелыми - они вовсе не хотели размыкаться, чтобы это произнести. — Но вначале выслушай меня, хорошо?

В голове у Гэрэла звонко, как колокол, звучали мамины слова из сна: “... Золотая рожь, и мшистый осенний лес, и морской прибой, и звездное небо, и сливовый цвет. Жизнь — не кара, даже если порой кажется, что нет ничего, кроме боли и пустоты…”

Он не умел говорить так красиво, как мама, и в его устах это прозвучало бы по меньшей мере странно. Он неловко сказал:

- Знаешь… Я тоже всегда ненавидел наш мир. По крайней мере, мне так казалось. И больше всего я ненавидел Юг, свою родину. Но недавно вдруг увидел, что весной степь, покрытая ковром разноцветных колышущихся цветов, по-настоящему красива, похожа на бескрайнее море. Там такой простор — хочется дойти или доскакать до самого горизонта, а потом еще дальше, чтобы посмотреть, что там, за ним… И таких звезд, как в степи ночью, больше нигде нет: они большие-большие - вот такие, - он показал пальцами, - и травы колышутся под ветром и так пахнут… как самое лучшее вино. Наши шаманы умеют варить из этих трав разные отвары - чтобы лечить раны, чтобы видеть и слышать то, чего нет… Но и безо всяких отваров там может примерещиться всякое. Странные звери, призраки, чудища из глины и крови, которые, по слухам, воруют детей из колыбели, а затем залезают в их кожу… У кочевников много историй про таких, я и сам их придумывал. Но раньше, ослепленный горем и ненавистью, я будто не видел, как это все красиво. Только сейчас понял. Вот представь: небо как опрокинутая чаша со звездами, горечь трав, запах конского пота, кочевники, раскачиваясь в свете костров, поют свою вечернюю молитву, стучат барабаны, звенят колокольчики, и какие-то таинственные шорохи во тьме... Ночная степь - она бесконечная, и древняя, и ласковая, и безжалостная, и… - Он махнул рукой, отчаявшись объяснить необъяснимое. - Да что там говорить - это показывать надо. Готов поспорить, ты никогда не видел южных степей.

— Я мало что видел, кроме дворца, - сказал Юкинари. Он взял нож, но не смотрел сейчас на него. Смотрел на Гэрэла. Задумчиво улыбнулся, и по его сухой маске от уголков рта к ушам побежали трещины. - Ты хорошо рассказал. Мне и правда захотелось там побывать. Вообще-то в Синдзю… в настоящей Синдзю… тоже есть места, которые я хочу тебе показать. Не то чтобы их было очень много, и все же...

— Синдзю - правда очень красивый город. В последний год я, правда, ненавидел ее, задыхался там и сходил с ума… Но именно потому, что постоянно вспоминал, какой она была… до этого, в ту осень. С тобой.

— Я тоже вспоминал, — застенчиво сказал Юкинари. Гэрэл почувствовал, что у него покраснели кончики ушей. То, что он собирался сказать дальше, смущало еще больше, поэтому он произнес это быстро и грубовато:

— Я всегда довольно туго соображал. Только когда тебя не стало, я вдруг увидел, что мир прекрасен. Хотя бы потому, что в нем есть такие, как ты. Жаль, того человека, с которым мне хотелось любоваться этой красотой, я сам свел в могилу. Вот что я хотел сказать.

Юкинари долго смотрел на него молча – не понять, о чем думает. Один глаз – непроглядная чернота, второй – зияющая яма.

Потом сказал:

— Пожалуй, этот город в моей голове и правда здорово похож на настоящую Синдзю. Ведь наши выдумки не берутся из ниоткуда. Мы лепим свои фантазии из кусочков, что находим в реальном мире, им - реальным миром - и надо жить…

Он все еще смотрел на нож в своей ладони, и голос звучал неуверенно, словно он спорил с самим собой.

Только сейчас Гэрэл вспомнил, что не рассказал о самом главном.

— Есть еще кое-что. Ты был прав: мир гораздо больше, чем нам казалось, и все, о чем ты мечтал и рассказывал мне, наверняка где-то существует. Кажется, я могу ходить между мирами. Я пока не очень разобрался. Может, у меня получится и тебя отвести в какое-нибудь новое место.

Вышло как-то небрежно. Единственный глаз Юкинари удивленно распахнулся.

— Перед нами десятки дверей. Мы можем выбрать любую, — торопливо, лихорадочно говорил Гэрэл.— Или можем вернуться обратно в Срединные Царства и попытаться сделать наш уродливый сломанный мир немножко лучше. Или я останусь здесь с тобой. Как захочешь. Что бы ты ни выбрал, я всегда буду рядом. Всегда.