Страница 9 из 21
– Экий разврат устроили! Тьфу! Совсем уже стыд потеряли! – укрывшаяся в той же подворотне старуха не смогла сдержать праведного гнева.
Вита и Сергей расхохотались и побежали прочь.
Скоро они уже входили в квартиру Виты. Едва переступив порог, Сергей понял, что она пуста, родителей девушки не было дома.
– Ты совсем замёрзла, – прошептал он, обнимая её.
– Ты тоже… – тихо прозвучал ответ, и нежные пальцы коснулись его волос.
Холода Сергей не чувствовал. Напротив, ему казалось, что весь он горит, и не от холода, а от жара бьёт его лихорадочный озноб, мешающий расстегивать мудрёные застёжки её платья…
Он не был первым для неё, и это было единственное, что несколько огорчило его, но уж, конечно, не могло разрушить абсолютного счастья тех дней…
А потом были три августовских дня, открывшие новую эпоху. Сколько куража было в те дни! Это теперь вспоминать смешно, а тогда ведь всерьёз готовы были под расстрел идти! И под танки. Генка рвался лечь под них, как сделали это трое сумасшедших, насилу удержали романтика… Но, в сущности, и сами готовы были! И лечь, и сражаться, и коктейли Молотова бросать! За свободу! За Россию! В общем, за всё хорошее против всего плохого…
Ромку Сущевского вытащили тогда из постели какой-то очередной его зазнобы. Ромка, красавец и уже без малого знаменитость, не имел в них недостатка и никому не отказывал. Он и не хотел к Белому Дому идти. Ему и так нехудо было. Но не тут-то было! Вытащили и поволокли с собой! Судьба Отечества решается! Не до баб теперь! Айда!
На месте действия уже вовсю шустрил популярный телеведущий Глебов. Ромка сразу присоединился к нему и… так случился звёздный час Сущевского. Уже скоро его красивая, холёная физиономия мелькала в экране вместе с нервным лицом Глебова, и мэтр дал ему путевку в жизнь.
Отмечать победу компания направилась, конечно, к Генке. Победа! Именно так ощущался тогда итог августовский событий! Шутка ли, русский флаг подняли! Повержено серпасто-молоткастое идолище!
«Сатана гулять устал, гаснут свечи, кончен бал…» – спел Тальков.
Не знал Игорь Владимирович, что бал ещё только начинается, точнее, очередной акт его, а Сатане ещё долго-долго отплясывать кадриль по русской земле. Уже через год споёт Тальков другое: «Так что же изменилось, Геша? – Как – что?! – Идея, что ли, изменилась? – Иде-я! – ХВАТИТ!» Ответом на это «хватит» станет пуля, которая традиционно обрывает в России жизни поэтов…
В тот день на огромной Генкиной кухне яблоку негде было упасть. Собравшиеся, без различий убеждений, пьяно гремели «Боже Царя храни» и провозглашали тосты за демократию. Лишь один человек выглядел медведем на балу. Юра Филаретов. Он сидел в углу, подперев голову ладонью, и постукивал пальцами по поручню кресла. К Белому Дому он не ходил, сославшись на дежурство…
– Старик, ты чего такой хмурый? – подкатил к нему Сущевский. – Победа наша сегодня! Радоваться надо!
– А наша ли это победа? – вдруг спросил Юрка.
– В смысле?!
– Что, мы разве пришли к власти? Или может быть к ней пришёл, скажем, Солженицын?
– Мог бы прийти да не приехал, – хмыкнул кто-то.
– Я не о персоналии, а о сути. Одни члены КПСС сменили других… Неужели вы думаете, что они серьёзно будут отрекаться от преступлений своих предшественников и своих собственных? Нет, не будут. Перестраиваться они могут, но меняться – нет. Им важна власть, а не Россия. А тех, кому важна Россия, во власти нет. Тогда кто победил, и что отмечать?
– Да ты что плетёшь! – возмутился Рома. – Демократия победила! Меня Глебов в свою программу пригласил! Я вас по телевизору всех показывать стану!
– Наши морды в телевизоре – это ещё не Россия, – отозвался Филаретов. – Вы хоть понимаете, что за пределами МКАДа лежит громадная, дезориентированная, ни черта не понимающая страна, которую уже ринулись рвать на части всевозможные тати? И разорвут, можете не сомневаться. Все эти грузины, молдаване, балтийцы, азербайджанцы, азиаты… Они все уже вспомнили, что они самостоятельные. И виновников тоже нашли. Русских! И собственных соседей в некоторых случаях… Как вы думаете, что будет с русскими там?
– Да хорош нагнетать! Сейчас всё пойдёт иначе! Выберем нормальную власть, она найдёт решение! Ну, кто захочет отделиться, скатертью дорога, меньше дармоедов кормить… И вообще, Юрчик, что ты за человек? Ну, порадуйся ты, как все люди! Флаг российский подняли впервые с 17-го года! Это же, это… мы же за это боролись! Давай, выпей и оставь свою упадническую галиматью, пока нам тут всем тошно от тебя не стало!
– Да, Юрчик, ты, пожалуй, перегнул, – согласился Генка. – У нас теперь Ельцин есть. А Ельцин – это Ельцин! И голос интеллигенции теперь будет слышен!
Генка искренне верил в Ельцина. И ещё больше – в интеллигенцию.
А во что верила интеллигенция? В своё право. На власть, на реванш, на блага, на свободу. Ей по крупному счёту не было дела ни до России, ни до народа. До него было дело интеллигенции русской, пусть и заблуждавшейся во многом, но искренней, но чувствующей ответственность свою. К 91-му году в России была интеллигенция советская. Образованщина. И эта образованщина мечтала занять кабинеты, прямо так и пели-грезили, как зайдут в кабинет к Булату, к Белле… Советская интеллигенция могла сколько угодно отрекаться от «тёмного прошлого», но она была большевистской по сути своей. Большевик либеральный ничем не отличается от большевика коммунистического. К чему же свелась для интеллигенции её победа? К тому же, к чему и для номенклатуры. К банальному переделу. Кабинетов, мест в очереди на машины, квартиры, дачи, самих дач и т.д. Ну и, конечно, к травле тех, кто оказался не в унисон новым поветриям. Не в унисон оказались не только пресловутые «совки», но и – как всегда – «русисты». Но и – прогрессивные, но совестливые деятели, которые не могли приветствовать разграбление своей страны. Сколько помоев вылилось на писателя-эмигранта Максимова, редактора культового для диссидентского движения издания «Континент»! Либеральный большевизм не простил ему честной и независимой позиции…
Русская интеллигенция – это что-то не от мира сего, что-то прекраснодушное и не приспособленное к звериным законам жизни. Советская образованщина – явление противоположное. Она куда как наторела в этих законах! Предавать, приспосабливаться, вертеться флюгерами, заискивать перед сильными, топтать опальных, доносить, клеймить, отбивать место под солнцем – в этом нет равных советскому образованцу!
И, вот, эта-то прослойка победила в августе 1991 года. И беззастенчиво праздновала победу, даже не находя нужным соблюдать видимые приличия, умирять или хотя бы скрывать от народа свои аппетиты. Хищные свиньи и шакалы непременно подлее и опаснее матёрых волков. Уже два года спустя победители в традициях своих предшественников 20-х, 30-х и прочих годов, тех, что требовали расстрелов для «изменников Родины» с высоких трибун, потребовали «раздавить гадину»…
В августе 1991 над Россией был поднят национальный флаг. Но большевизм остался не побеждён, а лишь мутировал, продолжая разрушать страну и губить народ.
Юра Филаретов понял это ещё в том самом августе, и от того так болезненно подёргивалось его сумрачное лицо от пьяных тостов «За Великую Россию и демократию!» Он уже знал, что не будет ни того, ни другого, но не умел донести своих отчаянных мыслей до желавших чувствовать себя победителями и творцами истории друзей.
Сергею, правда, слова друга запали в душу. И уже ближайшие события заставили вспомнить о них. Правда, фронт личный в эту пору оттеснил для него фронт общественный.
С осени Таманцев стал подрабатывать. Потребности холостяка и полуженатого (с прицелом на женатость полную) человека весьма отличны. Чтобы сделать предложение такой женщине, как Вита, мало было быть просто толковым студентом, нужно было иметь хоть что-то за душой. Или как? Предложить руку и сердце, проживание на квартире её родителей или в общаге и содержание за счёт матери и стипендии? Стыдоба!