Страница 8 из 21
– Как?! Как мы теперь будем жить?!
Жизнь, действительно, сразу переменилась. И не потому, что внезапно оказалось, что всё в доме нужно делать самим: готовить, стирать, убираться. Но потому, что из дома ушёл свет. Ушло тепло. Ушла любовь. Дом опустел, осиротел без тёти Паши, и вдруг оказалось, что это было именно её дом, и всё в нём держалось на ней.
А скоро дом покинул и Сергей. Вместе с другом Юркой они отправились покорять Москву.
Москва, как много в этом звуке… Слилось для трепетной души провинциала. Да ещё амбициозного провинциала. Да ещё в эпоху перемен, которых требовали сердца! И сердца Сергея и Юрия – требовали! Приближался 1991 год, уже завоёвывала экраны и газетные полосы провозглашённая гласность, оказавшаяся на деле полугласностью. Уже трещали опоры режима, а заодно и уродливые швы лоскутного большевистского одеяла под названием СССР, подменившего единое полотно России… О том, какой кровью и разрухой придётся оплачивать перемены, думали меньше всего. Думали о высоком. О том, как, скинув гнёт красных маразматиков, страна расцветёт, и какие откроются перспективы…
Ну, ладно, вчерашним школярам подобный прекраснодушный наив был простителен. Что взять с мальчишек? Но ведь и люди, умудрённые опытом, по полжизни отшагавшие, предавались тем же мечтам, также нетерпеливо стремились к переменам и… отчего-то думали, что именно они в итоге окажутся у кормила и наведут порядок.
На самом деле подобные «перемены» всегда лишь внешне выглядят стихийными. За кулисами всё уже разделено, роли распределены. И роли романтиков революций всегда оказываются в итоге весьма жалкими. Скажем, как у зверушек из мультфильма про «Бременских музыкантов», которых не пустили на свадьбу…
Но сознание это приходит всегда запоздало. А к некоторым и вовсе не приходит.
Тот период предвкушения чего-то грандиозного, пьянящий и дарящий надеждами, даже теперь, несмотря на все плачевные итоги, вспоминался с ностальгией. В Москве быстро сложилась компания энтузиастов – сам Сергей, Юрий, в ту пору ещё собиравшийся служить одной лишь богине Клио, Рома Сущевский, пробовавший себя в режиссуре, музыкант Генка и ещё несколько студентов-романтиков, объединённых любовью к дореволюционной России. Деятельность развернули нешуточную. Добывали и распространяли правильную литературу, участвовали во всевозможных акциях, печатали листовки и раздавали их прохожим… Юра что-то писал, Рома снимал… Ну и, само собой, собирались, выпивали, обсуждали перспективы и способы обустройства Отечества, пели песни Цоя, Талькова, Высоцкого и другое-разное, декламировали стихи, которые только-только начли прорываться на страницы периодики. Гумилёва! Цветаеву! Сколько открывалось всего тогда – водопад истинный, только успевай впитывать! Сергей успевал. Мать зря беспокоилась о его учёбе. Учёба давалась ему легко. Его память, его легкость восприятия новых предметов, его умение сразу вычленять, выхватывать главное в многостраничных текстах, избавлявшее от необходимости штудировать их целиком, его красноречие – всё это обеспечивало ему первые позиции и в институте, и в общественном кружке, неформальным лидером которого он стал.
А ещё в ту пору в жизни Сергея появилась Вита… В тот день, как всегда, собрались на квартире у Генки. Квартира на Арбате, четыре комнаты, огромная кухня… Эту квартиру получили ещё дед и бабка Генки, старые большевики. А теперь их внук, пользуясь заграничной командировкой родителей, сотрудников торгпредства, превратил её в «штаб контрреволюции». Каких перемен не доставало этому сыну благополучных родителей, которому были открыты все пути? Вряд ли и сам он это знал. Своих бабушку и дедушку он любил и с уважением относился к их памяти. Друзья, пользуясь гостеприимством и хозяйской выпивкой и закуской, также не обостряли пикантного вопроса, в чью квартиру и на каких основаниях въехали новоявленные дворяне арбатского двора… Генку мало интересовала политика. Он жил поэзией и музыкой. И ничего не нужно было ему, кроме его гитары и благодарной аудитории его песен. Хотя нет, еще справедливая Генкина душа жаждала, чтобы великая поэзия ХХ века, украденная у нас, была доступна не только интересующимся ею чадам выездных родителей и специалистам, но бурным потоком изливалась на всех. И он свято был уверен, что это станет очистительным дождём для поросших советским тернием душ, и от того благодатного дождя прорастут в душах прекрасные цветы… Что взять с поэта-романтика? Добрейший Генка всегда был не от мира сего. И обладал, как ни странно, добродетелью покойной тёти Паши – никогда никого не осуждал и был со всеми без исключения ласков и доброжелателен. И, стоит добавить, щедр. У него всегда можно было взять в долг в уверенности, что он никогда не поторопит с возвратом… А на чей-нибудь совет поторопить безоружно улыбнётся: «Как же можно? Ведь если он не возвращает, значит, у него нет…» Сколько паразитов пользовались этой превосходящий здравый смысл добротой и наивностью, знает один Бог.
Виту привёл в «штаб контрреволюции» сам хозяин. Он познакомился с ней на какой-то вечеринке, уже успел посветить ей две песни и, совершенно очарованный, привёл её в свой дом и представил друзьям. Вита училась во ВГИКе – как нетрудно догадаться, на актрису. Прибалтка по отцу, она унаследовала от него нордическую внешность. Продолговатое, бледное лицо, тонкий нос, тёмно-зеленые глаза с немного странным разрезом, стройная шея, точёный подбородок… В её походке, движениях была необычайна плавность, её улыбка и смех были сдержанными, ни малейшей развязности не позволяла она себе. В тот вечер они с Генкой пели дуэтом романсы. У Виты был низкий, глубокий голос, контральто, никого не оставивший равнодушным. Генка глядел на неё из-под своих очков с умилённо-восхищённым выражением и улыбался шире обыкновенного. Улучив минуту, Сергей подошёл к нему и спросил прямо:
– Старик, ответь откровенно: это твоя женщина?
Глаза Генки изумлённо округлились:
– Да ты что! Я же рядом с ней Карлсон с гитарой вместо пропеллера! Куда мне!
– Ты слишком строг к себе, – улыбнулся Таманцев этому простодушию. – А Карлсон был в меру упитанный мужчина в самом расцвете лет!
Очистив таким образом свою совесть, Сергей в тот же вечер предложил Вите проводить её до дома. Прекрасная это была ночь! Вита делилась мечтой сыграть роль Маргариты. На неё произвели неизгладимое впечатление роман Булгакова и его инсценировка на Таганке.
– Хочешь быть ведьмой? – пошутил Сергей.
– Может быть, – серьёзно откликнулась Вита. – Я… не знаю, чего хочу. Хочу полёта, понимаешь? Чтобы никакого земного притяжения. Чтобы только «свободна! свободна!»
– Без притяжения можно навсегда улететь в другие галактики.
– И чем же это плохо? Может быть, там интереснее, чем здесь?
– Разве здесь уже все интересы исчерпаны?
– Нет, ещё не все! – рассмеялась Вита. – Ведь мир – это действительно, большой театр! Огромный! Я бы хотела, чтобы он весь был моим! Одна сцена – это мало, это тесно! Мне нужен весь мир и крылья, чтобы лететь…
Она стояла, распахнув руки, и Сергею казалось, что она и впрямь сейчас взлетит – прямо навстречу луне, блиставшей в ту ночь во всём своём великолепии! Лунная принцесса – так он назвал её…
Весной 91-го года Таманцев встречался с Витой почти каждый день. Приходилось экономить на сне, дабы не запустить учебу и не отлынивать от «контрреволюционной деятельности», но велика ли эта жертва для молодого организма? Юрка, например, устроился подрабатывать, а Сергей с этим не спешил – присылаемых матерью денег и стипендии ему хватало.
Летом он лишь однажды на выходных навестил мать, пропустив мимо ушей её жалобы на невнимание и плохое самочувствие, её просьбы побыть с нею подольше. В Москве оставалась Вита, и это было много важнее! Да и события в стране принимали крутой оборот. Ими и отговорился перед матерью…
Жаркий августовский день… Воробьёвы горы… Гроза началась внезапно и застигла Сергея и Виту врасплох. Бегом, наперегонки помчались к её дому, перепрыгивая лужи и хохоча. Запыхавшись, укрылись в какой-то подворотне. Промокший синий сарафан облегал стройную фигуру Виты, грудь высоко поднималась после пробежки. Сергей не удержался и стал целовать лунную принцессу.