Страница 8 из 58
Изменила бы я это, если бы это изменило концовку для нас? Часть меня рада, что я не знаю ответа на этот вопрос, когда я зарываюсь лицом в подушку и даю волю слезам. Я чувствую себя опустошенной горем, раздавленной им. Почти забавно думать, что Арт угрожает мне моей собственной смертью, если я не подчинюсь ему, когда именно его действия, наконец, довели меня до точки, когда я не уверена, волнует ли меня это больше. У меня так много всего в жизни впереди, и я не думаю, что смогу прожить все это, зная, что Макс ушел навсегда.
Когда я проплакала так долго, что у меня еще больше разболелась голова, и все мои слезы высохли, я, наконец, оторвалась от кровати, одеяло теперь было испачкано слезами и кровью в дополнение к желчи, которую я выплевывала на Арта. Я чувствую легкий укол вины, зная, что менять постель придется какому-нибудь бедному домашнему работнику, но больше всего на свете я просто чувствую оцепенение. Я хочу, чтобы все это закончилось, так или иначе.
Душевая кабина такая же роскошная, как я и ожидала. Я знаю, что делает Арт, пытается показать мне альтернативу продолжению борьбы с ним, жизнь, которая соответствовала бы тому, к чему я привыкла жить у Виктора и в поместье Агости… Только на этот раз в качестве его домашнего любимца, его игрушки.
Это не то, чему я когда-либо подчинилась бы. Я чувствую отвращение к себе за то, что вообще когда-либо находила его заигрывания лестными, что я когда-либо наслаждалась его вниманием, даже если меня никогда не интересовало бы ничего, кроме случайного флирта. Я была наивна и думала, что он говорит искренне, хотя и немного властно.
Я была чертовски неправа.
Я остаюсь в душе так долго, как только могу, натирая кожу до розового цвета, включая воду настолько горячую, насколько могу это выдержать. Мне хочется кричать, хочется колотить кулаками и головой по твердым серым каменным плиткам, но я знаю, что это не поможет. Я должна держаться за те крупицы здравомыслия и мужества, которые у меня еще остались, если я собираюсь пройти через это. Если я собираюсь дать отпор и помешать Арту взять то, что он хочет.
Он достаточно ясно показал, что у него вспыльчивый характер. Если я разозлю его достаточно сильно, причиню ему достаточно боли в процессе, он может просто потерять самообладание и убить меня. Это будет не быстро, но это лучше, чем позволить ему заполучить меня. В данный момент я бы почти предпочла, чтобы он передал меня моему отцу. Я не знаю ничего, что стоило бы из меня вытягивать, и русская пуля была бы быстрее, чем быть любимицей Арта или чтобы он забил меня до смерти.
Я опускаюсь на кафельный пол душа под горячую струю, обхватывая руками колени. Я не знаю, как до этого дошло так быстро, когда я размышляла о различных способах своей смерти, находясь в незнакомом месте. Я даже не знаю, кому принадлежит этот дом, уж точно не Артуро, и я не знаю, где я нахожусь.
— Макс, — я тихо шепчу его имя, звук застревает у меня в горле, когда я прижимаюсь лбом к коленям. — Я этого не вынесу. Я не смогу.
Единственный мужчина, которого я когда-либо любила… мертв.
Когда я наконец выхожу из душа, вытираюсь насухо полотенцем и обертываюсь им, я чувствую себя оболочкой от себя прежней. Я оставляю грязное платье на полу, а свои украшения на тумбочке, возвращаюсь в спальню и останавливаюсь в удивлении.
Пока я была в душе, кровать была разобрана и застелена свежим бельем, а в ногах ее лежала стопка одежды. В передней части шкафа также висит платье, длинное и кроваво-красное, на тонких бретельках и с очень низким v-образным вырезом.
Я морщу нос, неуверенная в том, что оно там делает. Когда я подхожу ближе к кровати, то вижу записку поверх стопки одежды, написанную на толстом картоне тяжелым, резким почерком.
Эта одежда для тебя, Саша. Мы с Эдо ожидаем, что ты присоединишься к нам за ужином сегодня вечером в его официальной столовой, надев предоставленное платье. Если, конечно, ты не предпочтешь присоединиться к нам голышом.
Арт
Я беру записку, перечитываю ее еще раз, а затем сжимаю в кулаке и швыряю через всю комнату, стиснув зубы, чтобы не закричать. Все в этом приводит меня в бешенство, своеволие, то, как Арт называет Кашиани по имени, как будто Арт имеет равный статус, намек на то, что я могла бы присоединиться к ним в обнаженном виде, настойчивое требование, чтобы я надела то, что он мне подарил. Даже Макс называл Эдо Доном Кашиани, когда рассказывал мне о приеме, а позже — Эдо Кашиани, но никогда не называл его просто по имени. Это просто еще один пример того, насколько чертовски высокомерен Артуро. Сбросив маску обаяния и лести, я с каждым общением все больше и больше понимаю, почему Макс чувствовал себя именно так.
Я не хочу надевать это гребаное платье, и я определенно не присоединюсь к ним голой. Вместо этого я хватаю одежду с кровати, надевая нижнее белье, джинсы и шифоновую блузку без рукавов. Лифчик мне слишком велик, и после минутного колебания я надеваю его без него. На блузке над моей грудью есть оборка, придающая мне, по крайней мере, некоторую скромность.
Я заползаю на кровать, снова сворачиваясь в клубок, мои мокрые волосы прилипают к щекам. Измученная, я снова проваливаюсь в сон.
***
Я снова просыпаюсь от громкого стука в дверь. Я почти уверена, что это Арт пришел будить меня к ужину, и я сонно приподнимаюсь, вытирая липкие, воспаленные глаза. Моя голова все еще раскалывается, и я ничего так не хочу, как остаться в постели навсегда, но я также не хочу, чтобы он приходил и вытаскивал меня отсюда.
— Я иду! — Рявкаю я, когда стук раздается снова, на этот раз сильнее. Я подхожу к двери, распахиваю ее и, как и ожидалось, на пороге стоит Арт. На нем темно-серый костюм, мало чем отличающийся от того, в котором я видела Макса прошлой ночью, и мой желудок снова переворачивается, хотя сейчас мне нечем на него блевать несмотря на то, что мне хочется этого больше, чем когда-либо, когда я замечаю, что под ним на нем красная рубашка, почти того же цвета, что и платье, которое мне предоставили.
— Ты не одета. — Арт неодобрительно смотрит на меня свысока. — А твои волосы… Ты спала?
— Я не знаю, что еще мне можно делать. Пялиться в стену и размышлять о моей грядущей кончине? Я свирепо смотрю на него. — И я одета. Ты, конечно, знаешь разницу между одетой женщиной и обнаженной, со всем твоим опытом?
Арт ухмыляется.
— Больше, чем ты можешь себе представить. Я выебал на своем пути большую часть Европы, Саша. Уверяю тебя, я видел больше красивых женщин, раздевающихся ради меня, чем ты можешь себе представить.
— Отвратительно. — Я вызывающе вздергиваю подбородок. — Я спущусь к ужину. Но платье не надену.
Арт делает шаг вперед, его тело заполняет дверной проем, когда он опирается на него одной рукой, нависая надо мной. Может, у него и не такой вес, чтобы запугать меня, но он значительно выше меня, и выражение его лица заставляет меня чувствовать себя ничтожеством, как никогда.
— Не веди себя как ребенок, Саша. Надевай платье и жди меня здесь, в холле. У тебя есть десять минут. И сделай что-нибудь со своими гребаными волосами. — Он откидывает спутанную прядь, и мне приходится приложить все силы, чтобы не ударить его по лицу. Не потому, что меня так сильно волнует, что он ответит, а потому, что я, скорее всего, сломаю себе руку. Я понятия не имею, как нанести удар.
— Я проведу расческой по волосам, если это заставит тебя замолчать, — шиплю я на него. — Но я не надену это гребаное платье.
Что-то в его лице мгновенно застывает, появляется выражение такой абсолютной жестокости, что мой желудок сжимается и выворачивается, несмотря на все мои попытки быть храброй. Рука Арта сжимается на моем плече достаточно сильно, чтобы причинить боль, и он с силой вталкивает меня обратно в комнату.
Я приземляюсь плашмя на задницу. Каким-то образом, вопреки всему, мне удается не закричать. Однако боль от удара о твердую древесину пронзает мой копчик и мучительно поднимается вверх по позвоночнику. Прежде чем я успеваю встать, Арт заходит в комнату вслед за мной, захлопывает дверь и щелкает замком. Он стоит там, загораживая дверь, с убийственным выражением лица.