Ирландский обет

Я медленно расстегиваю рубашку, снимаю ее и передаю Найлу. Он берет ее с мрачным выражением лица, оставаясь поблизости на случай, если мне понадобится, чтобы он защитил меня. Но я не беспокоюсь о том, что они убьют меня, не сегодня блядь.

— Сирша. — Грэм поворачивается, чтобы посмотреть на свою дочь. — Лиам Макгрегор нарушил торжественную клятву, данную тебе. Первая часть его наказания… твоя.

Она грациозно встает, беря протянутый им тонкий железный прут длиной с ладонь и шириной с один из ее пальцев. Грэм зажигает свечу, держа ее за конец стержня, пока первый дюйм или около того не станет ярко светиться. Затем Сирша встречается со мной взглядом, спокойно подходит к моему концу стола и держит стержень в вытянутой руке.

— За руку, которая оказалась неверной, когда подписывала контракт, связывающий тебя со мной, — декламирует она ровным, бесстрастным голосом, как будто она не протягивает инструмент, чтобы сжечь меня. — На пять секунд, Лиам.

— Иисус, Мария и Иосиф, — ругается Найл у меня за спиной. — Лиам, черт возьми, чувак…

Одно дело, когда с тобой что-то делают. И совсем другое, когда тебя заставляют делать это самому. Но здесь нет выбора. Если у меня есть хоть какая-то надежда сохранить это кресло, я должен бесстрашно встретить свое наказание, принять волю королей до определенного момента, показать им, что я могу быть лидером, которым не был мой отец.

Сирша удерживает мой взгляд, и я вижу в нем что-то, заставляющее меня не делать этого. Не унижать себя и ее дальше, перед этим столом, и посмотреть, что произойдет. Я протягиваю руку и зажимаю светящийся кончик между большим и указательным пальцами правой руки, как обычно, той рукой, которой я подписывал документ.

Я еле сдерживаюсь, но не издаю ни звука. Боль острая и мгновенная, обжигающая кожу и сжигающая нервные окончания, которые уже никогда не будут прежними. Рука не будет искалечена, это не входило в их намерения, но боль ослепляет, желание отдернуть ее смешивается с внезапной неспособностью двигаться вообще. Я слышу, как Найл ругается позади меня, Грэм отсчитывает пять секунд, и даже когда он говорит "пять", я не могу пошевелиться, моя рука застыла на месте.

— Лиам! — Голос Сирши прорывается сквозь мою боль. — Отпусти.

Она не может отстраниться, она может забрать с собой кожу. Мой разум кричит на меня, боль сотрясает меня, и каким-то образом мне удается разжать пальцы. К моим глазам подступают слезы, но мне удается сдержать их. Сирша смотрит на меня с тщательно скрываемым выражением лица.

— Надеюсь, она того стоила, — тихо говорит она. — Сегодня ты потерял все.

Я встречаюсь с ней взглядом, стиснув зубы, заставляя себя говорить сквозь боль.

— Единственное, что я не потерял, Сирша, это то, что имеет значение.

— Я надеюсь, что это правда, — тихо говорит она, снова бросая на меня взгляд. — Она все, что у тебя останется.

Затем она отворачивается, откладывает стержень в сторону и возвращается на свое место, в то время как Грэм занимает ее место с кожаным ремешком в руке.

— Десять ударов плетью, — произносит он нараспев. — Пять за оскорбление меня и пять за оскорбление моей дочери. Хватайся за стол, парень, и получи их как мужчина.

Я не протестую. Я бы, во всяком случае, этого не сделал, но после боли от горящего стержня плеть кажется ничем. Я хватаюсь за стол левой рукой, наклоняясь вперед в талии, моя голова опущена, а правая рука бесполезно свисает вдоль тела. Грэм вкладывает в это всю свою силу, это точно. Все мое тело дергается от первого удара плетью по спине, но я не издаю ни звука, ни от второго, ни от третьего. К пятому разу моя челюсть так сильно сжимается от боли, что я не уверен, смогу ли я когда-нибудь снова разжать ее. Тем не менее, я по-прежнему храню молчание, отказываясь доставить ему удовольствие даже стоном.

К тому времени, как он заканчивает и отступает назад, тяжело дыша, я чувствую, как кровь стекает по моей спине. Найл делает шаг вперед, протягивая мне рубашку, чтобы я снова в нее влез. Я делаю это медленно, осторожно, чтобы не повредить правую руку. Я чувствую, как ткань прилипает к кровоточащим рубцам, когда болезненно выпрямляюсь, оглядывая стол.

— Я склонился перед вашим мнением, — осторожно произношу я, заставляя себя говорить четко, без срывов в голосе. — Я прошу вас учитывать это, мое верное служение вам и мою готовность смириться перед вами, заплатив за нанесенное оскорбление своей кровью и телом, пока вы думаете заменить меня моим неверным братом. — Я расправляю плечи, осматривая стол. — Заседание королей объявляется закрытым.

Ни один из них не заговаривает и не смотрит мне в глаза, когда они выходят, оставляя там только Луку и Виктора с Левином и Алессио, и Найла рядом со мной.

— Мне жаль, Лиам… — начинает говорить Лука, но я качаю головой.

— Ты предал меня, — тихо говорю я. — Ты должен был быть со мной, но ты этого не сделал.

— Ничего еще не потеряно. Если Коннор не найден или не вернется…

— Ты должен был быть рядом со мной, — повторяю я. — Я не забуду этого, Лука. И ты потерпел неудачу, Виктор.

— У нас есть свои семьи, о которых нужно думать, — резко говорит Виктор. — Они и другие зависят от нас.

— А теперь я иду домой к своей. — Я бросаю взгляд на Найла. — Проследи, чтобы они поскорее убрались из города.

Найл кивает.

— Они сейчас же уедут, — многозначительно говорит он, и я отворачиваюсь, направляясь к двери.

На данный момент все, чего я хочу в мире, это Ана. Я обещал ей, что вернусь. И я намерен сделать именно это.

Больше ничего не имеет значения. Только она.

29

АНА

На самом деле я не знала, в каком состоянии будет Лиам, когда вернется ко мне после встречи. Он сказал, что будет наказан, но не пожелал объяснить мне, что это значит. Все время, пока его не было, мои мысли метались. Тем не менее, ничто не могло подготовить меня к тому, что я увидела, когда он вошел в дверь: его рубашка прилипла к спине от крови, лицо пепельно-бледное, на лбу выступил холодный пот. Его водителю пришлось помочь довести его до входной двери.

— Лиам! — Воскликнула я, пока Ральф помогал ему зайти внутрь, но он почти упал в мои объятия, когда я потянулась к нему. — Ральф, вызови врача…

— Нет, — с некоторым трудом говорит Лиам. — Никакого доктора. Только ты.

Я пристально смотрю на него и у меня катятся слезы.

— Лиам, у тебя идет кровь…

— Я знаю, — криво усмехается он. — В ванной есть аптечка первой помощи. Просто помоги мне сесть, и ты сможешь подлатать меня. Я хочу только тебя рядом.

Часть меня засомневалась, смогу ли я справиться с этим, но я говорю Ральфу, чтобы он уходил, и помогаю Лиаму дойти до ванной…до края ванны, где он ссутулившись садится, пока я достаю аптечку из-под раковины.

— Тебе придется помочь мне с рубашкой, — говорит он. — Моя рука…

Он поднимает правую руку, и я чувствую слабость. Часть кожи на его указательном и большом пальцах обожжена, оставшаяся плоть красная, сырая и покрыта волдырями.

— Лиам, — шепчу я в ужасе. — Что случилось? Что они с тобой сделали…

— Это было мое наказание, — тихо говорит он. — За подписание документа, который я намеревался порвать. Удары плетью были нанесены за позор, нанесенный семье О'Салливан.

— Плетью… — Мои глаза расширяются, когда я смотрю на пропитанную кровью рубашку, прилипшую к его спине. — О боже, Лиам… Как же я их всех блядь ненавижу.

Мне удается снять с него рубашку, он стонет от боли, когда я сдираю ее с его плоти, нанося удар прямо в свое сердце. Я чувствую легкую тошноту от того, что я там вижу; рубцы, разорванная плоть в том месте, куда его били, кровоточащая по его теперь изуродованной коже. Слезы опять наворачиваются на глаза, но я сдерживаю их. Лиаму нужно, чтобы я заботилась о нем сейчас, а я не смогу этого сделать, если буду рыдать.

Это долгий процесс. Пока я обрабатываю его раны, он рассказывает мне о встрече… обо всем. Он рассказывает мне о том, как Лука и Виктор все же встали на его сторону, как боялась София, о речи Грэма перед столом. Я отвлекала его от боли, пока промывала ожоги, нанося слой мази с антибиотиком и неплотно обматывая бинтом сырую плоть.