Страница 3 из 17
Оба князя, Тверской и Московский, отправились в Орду хлопотать о ярлыке на великое княжение Владимирское. В Орде хан и его вельможи не столько обращали внимание на старшинство, сколько на дани и подарки. Кто дороже заплатил, кто обязался вносить большую дань, тот и получал ярлык. На первый раз верх остался за Михаилом Тверским. Но еще прежде, нежели соперники успели вернуться из Орды, их наместники и бояре уже открыли междоусобную брань. По смерти Андрея Городецкого часть его бояр не захотела оставаться на службе его сына Михаила, князя Суздальско-Нижегородского, и отъехала в Тверь к Михаилу Ярославину, предпочитая, конечно, служить более сильному и богатому князю, наследнику великого стола владимирского. Знатнейшим из этих отъехавших бояр был какой-то Акинф. Он явился во главе тверской рати, которая пошла на Переяславль-Залесский: тверичи думали воспользоваться отсутствием Юрия и отнять у него спорный Переяславль. Кажется, они имели доброхотов между переяславскими боярами. Но тут начальствовал брат Юрия, знаменитый впоследствии Иван Калита. Вовремя предупрежденный об опасности, он успел призвать помощь из Москвы; укрепил присягой переяславских бояр; потом выступил навстречу тверичам и разбил их наголову. В этой битве погиб и сам боярин Акинф. Вообще около того времени заметно в некоторых суздальских городах какое-то столкновение между боярами и черными людьми. Так, в год смерти великого князя Андрея Александровича в Костроме народ целым вечем поднялся на главных бояр, причем двое из них умерщвлены чернью. В следующем году такое же восстание произошло в Нижнем Новгороде: там чернь избила нескольких бояр. Вероятно, причиной мятежа были притеснения и вымогательства княжеских наместников и чиновников, а может быть, бояре затеяли какую-нибудь крамолу или измену. Смуты эти случались в отсутствие князей, которые должны были часто ездить в Орду за ярлыками и по другим делам и вообще подолгу там проживали. По крайней мере, есть известие, что сын и преемник Андрея Городецкого в его суздальско-нижегородском уделе Михаил Андреевич, воротясь из Орды в Нижний Новгород, казнил многих вечников, виновных в самовольной расправе с боярами. Вскоре потом Михаил Андреевич и брат его Василий скончались; остались малолетние сыновья последнего, Александр и Константин. Великий князь Михаил Ярославич, усердно хлопотавший об увеличении своего наследственного княжения, после неудачи с Переяславлем-Залесским, захотел воспользоваться удобным случаем и своим великокняжеским достоинством. Он вздумал захватить такой важный пункт, как Нижний Новгород, и послал туда войско со своим сыном, юным Дмитрием. Мы видели, что часть суздальско-нижегородских бояр отъехала в Тверь. Вероятно, и оставшиеся бояре тянули туда же. (Может быть, помянутый мятеж вечников был в связи с какой-либо боярской крамолой в этом смысле.) Но тут великий князь встретил неожиданное препятствие со стороны духовной власти. Когда тверское войско достигло Владимира, митрополит Петр наложил церковный запрет на дальнейший поход. Три недели простоял здесь Дмитрий Михайлович, пока добился, чтобы митрополит его «разрешил» (т. е., вероятно, снял отлучение от церкви); юный княжич затем вернулся домой, распустив рать3.
Итак, духовная власть, дотоле стоявшая обыкновенно на стороне старейших или великих князей, тут поступила наоборот. Следовательно, с самого начала соперничества Твери с Москвой церковный авторитет препятствует усилению первой, то есть действует в видах будущей собирательницы Руси. Разумеется, такое отношение к соперникам со стороны митрополита Петра не было простой случайностью. Деятельность этого святителя тесно связана с возвышением Москвы и заслуживает особого внимания истории.
Житие Петра (составленное его младшим современником Прохором, епископом Ростовским, впоследствии распространенное и украшенное митрополитом Киприаном) не богато биографическими данными. Мы узнаем только, что он родился на Волыни, семи лет был отдан в книжное учение; сначала учился плохо, а потом после одного чудесного видения во сне стал оказывать необыкновенные успехи. Двенадцати лет он вступил в монастырь, где с великим смирением прислуживал братии. Тут же он научился иконописному искусству. Достигши степени дьякона, а потом священника, Петр удалился в одно пустынное место на берегах речки Рата, построил там церковь, основал собственную обитель и сделался ее игуменом, причем продолжал заниматься своим любимым искусством, то есть иконописанием. Подобно тому, что видим и в других житиях знаменитых древнерусских игуменов начиная с Феодосия Печерского, слава о подвигах Петра распространилась; князья и вельможи начали оказывать ему особый почет. Случилось митрополиту Максиму во время своего последнего объезда русских областей побывать в той стороне. Игумен Петр со своей братией представился митрополиту, чтобы взять у него благословение, причем поднес ему икону Богородицы собственного письма.
Вскоре потом митрополит Максим скончался (1305); он был погребен уже не в Киеве, а во Владимире-на-Клязьме, в соборном Успенском храме. Некто игумен Геронтий, вероятно с согласия великого князя Михаила Ярославича, завладел митрополичьей кафедрой и утварью и отправился в Царьград для поставления в митрополиты. В то же время Юрий Львович, князь Галича и Волыни, задумал по смерти Максима исполнить давнее желание галицких князей, то есть устроить особую Галицко-Волынскую митрополию. С конечным упадком Киева и явным стремлением митрополитов основаться на северо-востоке, в Суздальской земле, естественно усилилось в Галиче желание иметь для Юго-Западной Руси своего отдельного иерарха или, по крайней мере, утвердить в нем местопребывание всероссийского митрополита. Юрий убедил ратского игумена Петра отправиться в Царьград с галицким посольством и с княжьей грамотой к патриарху Афанасию. Судьба устроила так, что Геронтия противные ветры долго задержали в море, а плавание Петра было скорое и благополучное, и он успел ранее своего соперника прибыть в Константинополь. Афанасий и византийский двор благосклонно приняли просьбу галицкого князя, и Петр был рукоположен в митрополиты. Но патриарх на этот раз, как и прежде, неодобрительно отнесся к мысли о разделении Русской митрополии: Петр при поставлении своем получил обычный титул митрополита Киевского и всея Руси. Когда вслед за тем прибыл Терентий, патриарх отказал ему в посвящении, отобрал у него все священные принадлежности архипастырского достоинства и передал Петру; в числе этих священных предметов находилась и та икона Богородицы, которая была написана Петром и поднесена Максиму (1308).
Новопоставленный митрополит, подобно своему предшественнику, хотя первое время пробыл в Киеве, однако потом утвердил свое пребывание не здесь и не в Галицкой земле, а в Суздальской во Владимире-на-Клязьме, то есть в соседстве с великим князем. Отсюда, из Владимира, он совершал многотрудные странствования или объезды по русским областям для устроения церковного порядка, причем старался водворять вообще внутренний мир и воздерживать беспокойных князей от их нескончаемых распрей за волости. Распри эти сопровождались великим разореньем, ибо соперники обыкновенно искали помощи у татар и сами приводили отряды этих хищников в русские области.
В Северной Руси, однако, часть духовенства, по-видимому, была недовольна возведением на митрополичий престол галицкого кандидата. Главным противником ему явился тверской епископ Андрей, сын полоцко-литовского князя Герденя, вероятно на основании своего знатного происхождения питавший честолюбивую надежду самому занять митрополичью кафедру и теперь снедаемый завистью. К патриарху Византийскому отправлен был какой-то донос на Петра, и настолько важный, что патриарх прислал ученого клирика для разбора дела в совокупности с русским духовенством. По этому делу съехался церковный собор в Переяславле-Залесском. Когда прочтена была обвинительная грамота и поднялись на соборе прения и шум, Петр сказал: «Братия и чада о Христе, я не лучше Ионы пророка; если из-за меня такое великое волнение, то извергните меня, и да утихнет молва». Дело, однако, кончилось обличением клеветников, и Андрей, вероятно, раскаялся; по крайней мере, Петр простил его и сказал: «Мир ти о Христе чадо, не ты сотворил сие, но изначальный завистник рода человеческого, дьявол». В какой-то связи с этим собором находилось также обличение возникшей около того времени ереси, зачинщиком которой явился один новгородский протопоп: он учил о погибели земного рая и хулил монашество, так что, увлеченные им, многие иноки покинули монастырь и вступили в брак. На соборе Переяславском, кроме ростовского и тверского епископов, многих игуменов и священников, присутствовали и некоторые князья со своими боярами, именно тверские княжичи Дмитрий и Александр; а главное, тут находился Иван Данилович Калита, сидевший тогда на Переяславском уделе. По всем признакам он держал сторону митрополита, тогда как во главе противников последнего стоял тверской епископ, и, вероятно, не без поддержки своего князя. Нет сомненья, что здесь завязались тесные, дружеские отношения Петра митрополита с Иваном Калитой, которые впоследствии немало способствовали возвышению Москвы. Когда же вскоре затем великий князь Михаил Ярославич вздумал отнять Нижний Новгород у потомков Андрея Городецкого, то митрополит Петр, как мы видели, воспрепятствовал дальнейшему походу тверской рати4.