Без обезьяны

Часто говорят о пчелином рое или муравейнике, что он представляет собой целый сверхорганизм, а пчёлы, муравьи и т. п. — только его составные части. Учёные даже считают, что исследовать поведение отдельно взятого муравья бесполезно, если хотят сделать какие-то выводы относительно муравейника в целом.

Такой подход до какой-то степени возможен и по отношению к человеку.

Ну, а что, если роль групповой талантливости и гениальности в социальной эволюции человека до сих пор недооценивалась?

Гомо сапиенс — животное общественное. Он всегда жил группами, коллективами. Только опираясь друг на друга, только дополняя друг друга, могли выжить на ранних стадиях первобытного общества наши звероподобные предки. Эволюция должна была вырубать, а общество исторгать из себя — на верную гибель — людей неуживчивых и вредных. Что, если общество сумело зато найти какие-то способы для подбора — хотя бы в племенные советы, что ли, — людей, дополняющих друг друга? Коллективные органы руководства племенами тех дней являли собой коллективные таланты (если же это не удавалось — племя терпело поражение).

Огромные достижения человечества в период первобытной истории (а не забудьте, оно насчитывало тогда не миллиарды, как сейчас, а десятки и сотни тысяч членов, редко — миллионы) свидетельствуют (предположим!) об успехах в таком подборе кадров изобретателей, организаторов, открывателей и художников.

Но когда общество стало классовым, навыки организации людей в такие высокоинтеллектуальнопроизводительные коллективы были утеряны. С одной стороны, забота о себе вышла на первое место, оттеснив назад заботу об обществе. С другой стороны, достигнув нового уровня производительных сил, человечество уже не нуждалось до такой степени в прежнем высоком проценте коллективных талантов. В-третьих, само человечество стало многочисленней, соответственно выросло число талантов индивидуальных, и они одни удовлетворяли запросы человечества.

Всё изложенное, конечно, только гипотеза...

И согласно этой гипотезе примерно 6–8 тысяч лет назад, когда человек уже научился делать животных домашними, а растения — культурными, люди разучились самоорганизовываться в «коллективные гении».

Это было тогда вполне рационально: ведь гении резко ускоряют развитие общества, а общество — мало того, что не может развиваться слишком быстро, — каждое общество на протяжении классовой истории человечества стремилось законсервироваться, сохраниться возможно дольше.

Только социализм здесь составляет исключение, потому что он активно подгоняет собственное развитие, стремясь к превращению в коммунизм. Он нуждается в гениях, он не заинтересован в ограничении их числа. XX век и социалистическая страна — лучшее время и место для появления коллективных гениев. Значит, надо научными методами открыть принципы подбора людей для совместной работы. Открыть заново, если они и вправду были известны в палеолите. Просто открыть, если гипотеза об этом неверна.

И дело не просто в том, чтобы определить, кому в такой-то группе людей мыть пробирки, а кому выводить формулы. На этом уровне разделение труда отлично существует и сегодня. Нет, в «коллективном гении» должны сливаться решительность одного и упорство другого, изобретательность третьего и эрудиция четвёртого «человеко-компонентов». Так же, как сейчас сливаются в хорошем фильме вкус писателя, образный строй режиссёра, умение оператора видеть цвета и формы.

Так же, как дополняют друг друга писатели-соавторы. Собственно, Ильф и Петров, братья Стругацкие, братья Гонкур и многие другие — именно коллективные таланты, предтечи научно обоснованных талантливых коллективов.

И совсем уже современно в свете новейших научных данных выглядит Дюма-отец, неоднократно обличавшийся в том, что под этим именем действует целый «Торговый дом Александр Дюма и компания». Он мог работать почти что только на материале, подготовленном другими. Он образовывал талант только вместе с кем-то ещё.

А великий Шекспир, абсолютно лишённый способности строить сюжет! Он беззастенчиво грабил в результате живых и мёртвых, классиков и современников. В его эпоху, при неразвитом авторском праве, он был наказан только упрёками друзей. Сегодня бы его осудили за плагиат... Впрочем, нет! Он бы составил с каким-нибудь мастером по закручиванию сюжетов отличный коллективный талант — точнее, коллективного гения.

Но литература — только одна область творчества. Она взята лишь для примера. Законы объединения творцов — если эти законы существуют — должны быть действительны и для других искусств, и для техники, и для науки.

А может быть, всё решат — насчёт дураков — объединённые педагогика и медицина. А гениев, возможно, и сейчас хватает, без искусственного их образования. Пишет же академик Лев Андреевич Арцимович в одной из своих статей, что «в мире науки трудятся сейчас сотни, а может быть, даже тысячи физиков, не уступающих по своим способностям Галилею и Ньютону. Среди них, согласно закону больших чисел, должно быть немалое количество потенциальных сверхгениев — надньютоновского и надэйн-штейновского класса».

К этому выводу академик приходит на основании очень простого рассуждения. Среди человечества все последние тысячи лет сохранялось примерно одно и то же соотношение людей разных способностей. Если на трёх- или пятимиллионное население Англии XVII века родился один Ньютон, а на восьмимиллионное примерно население России начала XVIII века родился один Ломоносов, то нынче в Англии должно быть добрый десяток Ньютонов, а советская наука может похвастать чуть ли не тремя дюжинами Ломоносовых. Но Арцимович предпочитает сравнивать не население мира триста лет назад и сейчас, а число учёных в прошлом и настоящем. Их же стало больше не в десятки, а в сотни и тысячи раз. Вот и говорит Арцимович о тысячах сегодняшних Ньютонов. Почему же мы их не знаем? У академика есть несколько объяснений. Он считает, что к открытиям должна быть готова сама наука. Когда она молода, свежа, открытий в ней масса; когда она «созрела», в ней не остаётся достаточно свободного места для гениев.

Кроме того, учёные мешают друг другу. Стоит одному только нащупать нить к какому-то открытию, как по той же дороге устремляются другие, и одно большое достижение одного человека оказывается размененным на мелкие достижения множества людей.

Честно говоря, когда я в первый раз читал эту статью, меня совсем уже убедила было эта логика. Но тут же я прочёл, что она должна действовать и в искусстве.

«Говорить о десятках современных Данте, Шекспиров и Бахов кажется почти святотатством, хотя мы читаем их стихи, смотрим их драмы и слушаем их музыкальные произведения».

Неужели же все мы настолько слепы, что перед нами буквально толкаются локтями, прорываясь к нашему сердцу, сотни Пушкиных и Чайковских, а мы их не замечаем?

Вряд ли.

А может быть, с гениями дело обстоит, как с великими полководцами. Народ даёт полководцев — я уже говорил об этом — столько, сколько нужно, и тогда, когда требует эпоха. Но главнокомандующий бывает ведь всегда один. Вот и оказывается Шекспиров, Пушкиных и Ньютонов меньше, чем требуют теория вероятности и законы больших чисел.

А может быть, как и наука, искусство исследует те загадки мира, каждую из которых можно открыть только один раз. И как «мешали» друг другу Ньютон и Лейбниц, тратя своё драгоценное время гениев на независимые поиски одних и тех же истин, так мешают друг другу великие писатели, работающие над одними и теми же проблемами... На первый взгляд такое сравнение кажется странным. Но разве можно представить себе двух Пушкиных? Второй по времени поневоле выглядел бы лишь подражателем первого.

А ведь: