Дом неистовых клятв

Я даже не пытаюсь запомнить эту последовательность, потому что не обладаю магией воды, и у меня нет никакого шеста, которым я бы могла дотянуться до камней — если это вообще сработает. В какой-то момент металл начинает стонать, и на стене появляется щель, растянувшаяся от потолка до пола.

Юстус направляет свою жидкую магию внутрь и расширяет щель до такой степени, что теперь туда может протиснуться взрослый человек. И только тогда он обращает взгляд своих голубых глаз на меня — когда-то я думала, что унаследовала этот взгляд от него.

— Мириам, пришла наша внучка.

Я отшатываюсь назад, услышав это определение. В моих венах, может быть, и течёт кровь этой женщины, но Мириам никак не может быть моей бабушкой, так же как Юстус абсолютно точно никакой мне не дед.

Юстус пристально смотрит на руку, сжимающую моё плечо.

— Мириам должна встретиться с ней наедине.

— Это даже не обсуждается, Росси.

— Если вы будете касаться её в тот момент, когда Мириам разблокирует магию, она рискует вам навредить, Маэцца.

— Ладно. Я не буду касаться её, но куда идёт Фэллон, туда иду и я. Ты, может быть, и доверяешь этой ведьме, но я нет.

На челюсти Юстуса начинает дёргаться мускул.

— Хорошо.

Юстус кивает в сторону узкого прохода, который он проделал с помощью своей магии, и приглашает меня жестом войти.

— Твоя магия ждёт тебя, Фэллон.

Я едва могу расслышать его слова, так как слишком ошеломлена видом двух чернильных кругов на его ладони. Люсинцы никогда не делают татуировки, тогда почему они есть у генерала люсинской армии? И почему я никогда не замечала их раньше? Правда, его рука никогда не отрывалась от рукояти меча, а я встречалась с ним лишь пару раз, но всё же… эти круги такие огромные и тёмные, что надо быть слепой, чтобы их не заметить.

Данте перестает сжимать мою руку, после чего отпускает её.

— Идём.

Сердце начинает врезаться мне в рёбра, а я стою на месте как вкопанная.

— Сейчас же, Фэллон. Пока полнолуние не закончилось.

Я сглатываю множество раз, а у меня в ушах начинает гудеть из-за бешеного пульса. Но к моему ужасу также примешивается воодушевление.

Совсем скоро я обрету магию. И, насколько мне известно, невероятную магию.

Мои дрожащие пальцы начинает покалывать, словно моя кровь вот-вот вырвется из тела. Я сжимаю руки в кулаки, а мой желудок сжимается, когда я делаю первый шаг в сторону женщины, которая должна навсегда изменить мою жизнь.

Я решаю, что это к лучшему, потому что я, по-видимому, ещё не превратилась в законченного пессимиста. Может быть, я и не смогу использовать свою магию против Данте из-за древнего заклинания Мириам, но я смогу использовать её против всего остального мира.

По мере приближения я бросаю взгляд на Юстуса. Несмотря на то, что его лицо кажется невозмутимым, уголки его губ опускаются, а кадык несколько раз дёргается, когда он сглатывает. Неужели люсинский генерал нервничает? Мне хотелось бы думать, что это так, и что он чувствует, что моим следующим шагом будет его убийство. Если только он, как и Данте, не подвержен влиянию шаббианской магии.

Я бы не стала этого исключать, так как этот мужчина очень коварен. Он — феникс, восставший из водяной могилы. Нет, «феникс» слишком величественное определение для этого жестокого человека, который изуродовал собственную дочь. Юстус Росси — это чума, заразная болезнь, оскверняющая всё, к чему прикасается.

Я снова перевожу взгляд на его ладони. Может быть, эти два переплетённых кольца — своего рода шаббианский знак — что-то типа защиты? На месте Юстуса я бы обзавелась целым арсеналом магической защиты, учитывая то, что сейчас он находился в компании очень мстительной женщины, которая вот-вот должна обрести силу.

ГЛАВА 6

Дойдя до входа в подземелье, я останавливаюсь. Да, Данте настоял на том, чтобы войти в этот гигантский сейф вместе со мной, но что если это ловушка? Что если Мириам не планирует возвращать мне мою магию? Что если она собирается меня убить? Ведь теперь, когда моей матери не стало, я единственная оставшаяся в живых шаббианка в Люсе. Единственная, кто может разбудить воронов.

Я щурюсь, всматриваясь в темноту, и замечаю блеск чьих-то глаз. Я отступаю на шаг и врезаюсь в огромное тело. Повернув голову, я обнаруживаю Данте, который навис надо мной, а его взгляд прикован к чему-то впереди меня.

— Я… я…

Я облизываю губы.

— Мне не нравятся замкнутые пространства.

Я начинаю пятиться, но Данте не даёт мне отступить назад.

— Подземелье чрезвычайно вместительное, уверяю тебя.

Голос Юстуса звучит так, словно доносится с другого конца туннеля, по которому мы только что прошли.

— Моя мать начала собирать свои богатства в очень молодом возрасте и ни от чего не отказывалась, ни ради прибыли, ни ради благотворительности.

Я перевожу внимание на Юстуса, который пристально смотрит в прямоугольное помещение, и застываю на месте, но уже по другой причине.

— Ваша мать?

— Ксема Росси.

Ксема Росси живет в Тареспагии, а это значит…

Это значит…

О, боги! Эпонина не обманула меня. Лор ошибся. Она не солгала!

Осознание этого так резко меня накрывает, что заставляет мой пульс ускориться. Генерал снова переводит взгляд на моё лицо. И останавливается на нём. Разве он не видит, что я только что соединила всё воедино благодаря тому, что он проговорился? Неужели ему нет дела?

— Почему мы не можем встретиться с ней снаружи?

Я жестом указываю на помещение, похожее на темницу.

— Потому что моя жена находится внутри и не может выйти к тебе.

Его жена… Мой пульс учащается, когда он это произносит. По правде сказать, Юстус и Мириам невероятно друг другу подходят, оба коварные и злые.

— Как вообще вы заставили её выйти за вас замуж?

Юстус улыбается мне мерзкой улыбкой.

— Очень просто. Я предложил ей выбор: брак или смерть. Она предпочла брак.

Ни черта себе ты психопат.

— Как романтично. А нонну вы так же заставили выйти за вашу больную задницу?

Мои глаза округляются, когда я понимаю, что только что назвала одного из своих тюремщиков «задницей», да ещё и «больной». Он, конечно, действительно ей является, но мерда… Что если он тоже решит отыграться на Антони за своё уязвлённое эго?

Я лихорадочно пытаюсь придумать что-нибудь, что сможет его успокоить, пока он в конец не сорвался, но не успеваю этого сделать.

— Кровь от крови моей, плод чрева моей дочери…

До жути приторный голос разрезает напряжённый воздух и заставляет меня снова перевести взгляд на подземелье.

— Подойди, чтобы я, наконец, могла на тебя взглянуть.

Мириам существует. Она действительно существует.

— Что эта ведьма только что сказала, Юстус?

Хриплый голос Данте врезается в закругленные раковины моих ушей.

Я хмурюсь, потому что она произнесла свой призыв далеко не шепотом, а Юстус стоит на таком же расстоянии от неё, что и мы. Может быть, вещество из Неббы влияет не только на желудочный сок Данте?

— Я ещё не выучил шаббианский, Маэцца, но думаю, она сказала что-то насчёт крови.

Мать его… что? Мурашки покрывают каждый миллиметр моего тела, что должно придавать моей коже вид змеиной чешуи.

— Говори на люсинском, стега! — Данте произносит слово «ведьма» с таким отвращением.

Мгновение спустя из глубин тьмы снова доносится голос:

— Хорошо. Дитя Шаббе и Небесного королевства, внук Косты Регио, подойдите, чтобы я могла соединить вашу кровь и снять заклятие Фэллон.

Я не двигаюсь с места, и Данте толкает меня вперёд так, что я спотыкаюсь. При обычных обстоятельствах я бы зарычала на него, но текущие обстоятельства нельзя назвать обычными.

Я, мать его, говорю на шаббианском!

Ну, по крайней мере, я его понимаю. Не думаю, что я могу на нём разговаривать. Или могу? Сибилла и Фибус говорили, что я часто бормочу во сне какие-то непонятные слова. Что если я говорю во сне на шаббианском? Что если мне снятся сны на шаббианском?