Страница 241 из 245
— Вот еще выдумал, ублажай себя сам!
— Не для того я женился, — заявил благоверный, ухватил меня за щиколотку и рывком подтянул к себе.
Потеряв опору, я ничком рухнула на постель, но тут же была подхвачена вновь и прижата спиной к твердой мужской груди. Сопротивляться жаркому потоку желания, волнами исходящему от Джая, уже не было никакой возможности.
— Ах вот как?.. — выдохнула я, чувствуя на мочке уха, шее, плече горячие поцелуи. — Все это ты имел и до брака, так зачем же…
— Чтобы любить тебя не как вор, прячась по углам от чужих глаз, а открыто, как честный человек. Чтобы при всех держать тебя за руку и знать, что никто не осудит. Чтобы все знали, что ты — моя, и пусть только посмеют посягнуть на мою семью.
Его губы и руки спустились ниже, ласкали чувственно и нежно, добиваясь отклика от моего тела. Сопротивляться ему?.. Невозможно… Из груди вырвался тихий стон, бедра соединились с его бедрами.
— Чтобы брать тебя когда хочу и как хочу, — шептали тем временем его губы. — Чтобы оставить в тебе свое семя, чтобы ты родила мне еще детей…
На миг меня охватило оцепенение. Тяжесть бремени, родовые муки, боль от потери младенца Максимилиана — горькие воспоминания вихрем пронеслись в голове. Почему он не спросил меня, хочу ли я еще детей?..
— …Чтобы они носили мое имя. Покорись мне, Вель. Я люблю тебя. Я хочу тебя. Будь моей!
Слова протеста так и застряли на языке. Резковатая, порывистая речь мужа всколыхнула во мне и другое понимание: насколько важен был для него наш брак, освященный в церкви. Насколько важно для него, чтобы никто не осуждал его за связь со мной, чтобы наши дети признали в нем отца…
Вздохнув, я уронила голову на широкое плечо. Больше не противилась, позволяя Джаю заявлять права на меня. На мое тело, на мою душу. Покорилась ему, как он того хотел. И приняла его семя.
— Ты моя, — шептал он много позже, откидываясь на подушки и не выпуская меня из объятий. — Моя жена, моя любимая.
Утомленный, он уснул почти сразу, а я еще долго лежала в кольце его рук, гладила широкие плечи, расслабленную спину, целовала гладко выбритый подбородок.
— Да, я твоя. Теперь навсегда.
— И ты говоришь об этом только сейчас?!
Я наблюдаю за тем, как до предела распахиваются бездонные глаза Вель, и мне хочется то ли нервно рассмеяться, то ли сжаться до размера улитки.
— Ну прости, вчера как-то не выдался удобный момент…
— Но это же сущий кошмар! — неподдельно ужасается Вель, прикрывая рот ладонью. — Королевский прием уже во вторник, а мне совершенно нечего надеть!
И это говорит мне женщина, которая не побоялась сразиться с рабством в целой стране, пережила смерть мужа и тяготы войны — и только вчера согласилась венчаться без свадебного платья!
Следом за Вель готова рухнуть в обморок и «сдобная булочка» леди Несбитт. А это уже куда хуже. Если одна женщина способна создать истерику из ничего, то две женщины могут сотворить в доме настоящую бурю.
— Ну, Вель, — пытаюсь возразить я. — Ведь твоими платьями был забит целый отсек грузовой каюты! Что-нибудь да подойдет.
Вель смотрит так, будто у меня на лбу начал расти рог. А может, и не один.
— Ты что, правда не понимаешь?! На севере совершенно другая мода! А еще здесь зима, если ты не заметил!
Я бросаю тоскливый взгляд на лорда Несбитта, но тот, оставаясь пока незамеченным, потихоньку бочком отступает в курительную. Мне остается одному держать ответ перед разъяренными женщинами за непростительную оплошность — почему это я вдруг сообщил о приеме не вчера, а сегодня. Как будто сообщи я об этом накануне, платье бы чудесным образом сразу появилось!
Буря над моей головой разражается незамедлительно. Я стойко выдерживаю град упреков и обвинений, пока на помощь не приходит святая женщина — младшая кузина Вель. Она отвлекает внимание на себя предложением отдать Вель свое праздничное платье, которое готовила к крестинам первенца. Женская армия, наголову разгромив врага в моем лице, тут же объединяет силы и приступает к стратегическому планированию, рассматривая принесенное платье: где и что удлинить, где ушить, где задрапировать.
Женская метушня продолжается до самого вечера, когда наконец Вель вспоминает обо мне.
— Так ведь Джаю тоже не в чем пойти на прием! — ахает она, распахивая глаза вполлица.
— Как это не в чем? — удивляюсь. — У меня есть мундир.
— Надевай-ка! — командует Вель, и мне ничего не остается, как подчиниться.
Осмотрев меня с ног до головы, женушка закусывает губу. Кажется, недовольна увиденным.
— Габи, будь добра, принеси из нашей спальни черепаховую шкатулку — ту, что на комоде у зеркала, — велит она дочери.
Габи с готовностью повинуется, возвращается со шкатулкой, в которой Вель хранит мои награды. Извлекая одну за другой, их пытаются приладить к мундиру, то и дело качая головой.
— Здесь прореху можно закрыть орденом, но латку на рукаве ничем не скроешь. И ворот потерт.
— Разумеется, потерт, — оправдываюсь я. — Я свой мундир носил, в отличие от некоторых.
— Потертость на вороте можно спрятать под тесьмой, — вступает в женский совет «сдобная булочка». — И на обшлагах тоже. Но вот что делать локтями и коленями?
Я тяжко вздыхаю: моего мнения тут не спрашивают. Краем глаза замечаю, что лорд Несбитт, ненадолго выбравшийся из укрытия, критически осматривает меня издали, а затем исчезает в сенях.
Алекс бросает возню с кузенами у камина и подбирается ближе, сосредоточенно рассматривая натертые до блеска награды.
— Джай, за что тебе дали вот эту? — тыкает он в одну из медалей, отлитую из чистого халиссийского золота.
— За операцию по освобождению восточной границы, — отвечаю я.
Целый полк убитыми со стороны саллидианцев. Несколько сотен со стороны халиссийцев. Воспоминания о войне вызывают тошноту. Не хочу об этом думать сейчас, здесь, в тепле и уюте большого дома, в окружении хлопочущих женщин.
Вель, тетушка Амелия и обе кузины отходят в сторонку и бурно держат совет: как привести в чувство мой совершенно безнадежный, по их мнению, мундир. Получив толику свободы, отхожу к креслу: ноги уже не те, все чаще дают о себе знать нытьем старые раны. Алекс и Габи забираются ко мне на колени и продолжают расспросы.
— А вот это за что?
— За прорыв окружения в южной части Халиссинии.
Полторы сотни убитыми со стороны саллидианцев, а потери неприятеля и не сосчитать…
— Я хочу посмотреть на эту Халиссинию, — заявляет Алекс, насупив брови. — Джай, мы поедем туда?
— Если мама позволит, — неопределенно пожимаю плечами.
— Скоро я стану сенатором, и мне не нужно будет мамино позволение! — гордо вскидывает голову Алекс.
Внутри что-то тоскливо переворачивается. Я смотрю на сына, взъерошиваю его темные волосы и думаю о том, что если мы останемся здесь, в Аверленде, никакого сенаторства ему не светит. Пока он подрастет, власть в Кастаделле может сотню раз смениться, о семье Адальяро забудут вовсе…
— Если мы поедем в Халиссинию, мы можем навестить Лей? — вдруг задает вопрос Габи.
Невольно вздрагиваю, услышав имя из прошлого, которое тоже хотелось бы забыть.
— Лей? Ты ее еще помнишь?
— Помню. Лей добрая. Она пела нам колыбельные, а мне заплетала красивые косы. Мама так не умеет.
Перед глазами встает гордое лицо Лей, виднеющееся из-за плеча Хаб-Арифа. Ее круглый живот под простым платьем. Должно быть, теперь она уже родила. Интересно, кого? Мальчика или девочку?
Как им живется там, в далеких неизведанных восточных землях Халиссинии?
Боги, кажется, я скучаю по ним.
— А сколько мы еще пробудем в Аверленде? Тетушка Мэри обещала подарить мне маленького щенка. У меня никогда не было щенка. Хочу показать его бабушке Изабель. Как думаешь, бабушка Изабель нас еще не забыла?
На выручку приходит Вель, отбирая у меня детей.
— Никто вас не забыл. Бабушка Изабель наверняка молится за вас каждый день. А теперь идемте, уложу вас спать.