Синдром самозванца

Глава четвертая

Москва, сентябрь 2022 года

Офис профсоюза авиационных работников располагается на Лесной улице. Чтобы туда попасть, надо выйти из станции метро «Белорусская» Кольцевой линии, повернуться спиной к Белой площади и храму Николы Чудотворца, пройти прямо через дорогу – и вот оно, песочно-бордовое семиэтажное здание. Судя по табличкам у входа, помимо ПАР здесь еще штаб врачебно-летной экспертной комиссии и расчетно-кассовый департамент авиакомпании «Победа».

Приехал я на машине, припарковался на городской парковке неподалеку от бизнес-центра «Белые Сады» и прошел пешим маршрутом от метро до офиса ПАР.

Я волновался и поэтому умудрился за столь короткий забег выкурить аж две сигареты.

В девять утра возле входа в офис меня встретила Диана, и мы поднялись на четвертый этаж. У выхода из лифта нас ожидала молоденькая девушка Александра, предложила нам чай, кофе, воду и, получив заказ на два крепких черных кофе, проводила к кабинету председателя ПАР.

Соня Ребенок (ударение на последний слог) – девушка бойкая и деловая. Она едва ли старше меня, наверняка имеет за плечами опыт стюардессы, потому что ее внешность идеально подходит под типаж: длинные ноги, шикарные каштановые локоны и стройная фигура. Только под конец встречи я понял, что вместо левого глаза у нее протез, потому что двигался он не синхронно с правым. Видимо, это и стало причиной «списания на землю». Хотя это все могут быть мои домыслы – почему бы девушке с эффектной внешностью не поменять небо на офис без причины?

Так, я отвлекся от сути.

Мы только-только познакомились с Соней и уселись в ее просторном кабинете, как она взяла быка за рога: пододвинула ко мне две стопки документов – NDA (Non-Disclosure Agreement, соглашение о неразглашении информации, переданной в ходе сотрудничества) и договор об оказании консультационных услуг по профайлингу. В кабинет вошла Александра с двумя чашками кофе.

Из вежливости я пролистал бумаги, стараясь не выдавать волнения, хотя руки подрагивали. Во мне боролись две натуры. Одна требовала схватить ручку и тут же все подписать, чтобы уже наконец приступить к работе, а другая нудела, что грамотный юрист просто обязан перечеркать каждый лист, каждую формулировку и букву, потому что написано все убого. Хорошо, что имелось основание отказаться от подписания документов сейчас, поскольку я все еще толком не знал, что от меня требуется.

Соня мои аргументы услышала, отодвинула распечатанные договоры в сторону и пояснила:

– Ваша задача – найти доказательства невиновности Павла Отлучного. И это должны быть любые доказательства. Наши детективы перерыли все вдоль и поперек, ничего полезного они обнаружить не смогли, оспорить обвинение нам нечем. Наши западные консультанты сказали, что есть еще один путь, профайлинг. Мы обратились к их экспертам, однако они отказались взять дело, потому что для этого у них недостаточно локального опыта. Как они выразились, у них недостаточно знаний русской души для такой работы, что бы это ни значило. Я думаю, дело в том, что профайлинг-эксперты в основном американцы, которые не очень хотят работать на российском рынке. Импортозамещение как оно есть. В общем, нам нужно, чтобы вы нашли что-то, за что мы сможем зацепиться и достать Пашу из тюрьмы.

– Диана сказала мне, что у вас есть адвокаты, детективы… Неужели они не разъяснили вам, что моего профайла будет недостаточно, чтобы отменить приговор?

– Разъяснили, – ответила Соня. – И при этом мы понимаем, что совокупность доказательств может сыграть существенное значение. Не обязательно сыграет, но может! Мы посмотрим, что можно сделать, когда вы что-то найдете. Вы читали Майка Омера?

– Читал.

– Вот, и я тоже. Я считаю, что надо сделать то же самое. Мы должны дать следствию реального преступника и убедить их, что, пока Паша сидит в тюрьме, никому лучше не становится. Убийца на свободе, он продолжит убивать рано или поздно. Его надо поймать, вот он. А Пашу надо отпустить.

Ну, логика понятна. Только есть вопрос.

– Соня, может быть, Диана вам уже говорила, что в России такого метода, как профайлинг, в криминалистической науке нет. Однако в сфере авиационной безопасности есть. И вам наверняка это известно.

Для меня это было шоком: когда я только-только стал изучать профайлинг, то искал информацию в русской литературе по криминалистике, оперативно-разыскной деятельности, поведенческой психологии и везде утыкался в «проблемы применения», да «почему у нас этого нет», и «чем можно заменить». И все это – научные статьи разной степени грамотности, но ни одного учебного пособия. Совершенно неожиданно я обнаружил полноценные учебники по тактике профайлинга на воздушном транспорте. Там не статьи и методики, а целые учебники, посвященные выстраиванию работы профайлеров, распознаванию террориста в толпе, обнаружению смертника, предотвращению преступления – и прочее, прочее, прочее. То есть гражданская авиация, тесно сотрудничающая с иностранными партнерами, затянула в себя профилирование. А следствие – нет.

Соня скептически улыбнулась.

– Верно подмечено. И мы, естественно, первым делом сходили к нашим спецам-профайлерам. Я знаю одного директора департамента профилирования, он мне разложил на пальцах: профилирование в безопасности и криминалистический профайлинг – вещи разные. Они не могут нам помочь.

Ну безусловно, разные. Хорошо, что Соня это понимает и не приставит ко мне своих «спецов».

– Это я и хотел прояснить, спасибо, – ответил я. – Итак, к делу. Я понимаю его только в общих чертах. Мне надо посмотреть, какой материал у вас есть, прикинуть, какой мне еще будет нужен, и тогда я дам вам ответ.

Диана цокнула языком и закатила глаза. Она была в нетерпении – болтала ногой и стучала ногтями по столешнице. Соня никак не реагировала на нее, видимо, уже привыкла. А вот меня это нервировало.

– Я вас понимаю, спасибо, что у вас такой щепетильный подход. Предлагаю пройти в конференц-зал, там все уже подготовлено.

– Соня, у вас же большой штат, – сказала Диана, когда мы вышли из кабинета. – А где все?

– В связи с текущей ситуацией я приняла решение, что мужчины в принципе все должны находиться на удаленке, а женщины ходят в офис по желанию. Опыт пандемии показал, что мы не теряем в качестве из-за того, что люди работают дома, так почему нет?

Эту речь Соня толкала, пока шла по опен-спейсу мимо тут и там пустующих столов. Должен отметить, что офис профсоюза выглядел совсем не так, как я его себе представлял. В моей голове жил образ помещения вроде больницы или военкомата – строго, старо, все деревянное, пыльные бумажные журналы, заполненные от руки, один-два старых компьютера с жопастыми мониторами на столах у секретаря какой-нибудь большой шишки. Но в ПАР все не так – офис скорее походил на штаб-квартиру «Яндекса». Чистая, современная мебель, большие окна, на столах – мониторы Apple и белоснежные клавиатуры. Переговорные комнаты за стеклянными дверями, уютные и уединенные, большие и малые. На стенах – вдохновляющие надписи: «Ты можешь сделать это!», «Вся надежда только на тебя!», «Наши сердца – в твоих руках!». Небрежно разбросаны цветастые пуфы, кое-где даже натянуты гамаки с разноцветными подушками и пледами. Пахло чем-то вкусным – кофе я распознал точно, а вот что-то еще, сладковато-цветочное, не узнал. Вообще, офис очень приятный, яркий и при этом не утомляет. Те немногие сотрудники, что попадались нам, приветливо улыбались.

Мы зашли в конференц-зал.

Судя по всему, связи у ПАР действительно обширные. На длинном столе стояли коробки с материалами уголовного дела. Это были не оригиналы следственных документов, конечно же, а копии – хорошо сделанные снимки: четкие, яркие, легко читаемые. Отдельная благодарность тому, кто перед печатью обрезал снимки на компьютере, поэтому на изображениях нет лишних объектов типа пальца, держащего страницу. Приговор и последующие обжалования сшиты в отдельную папку.