Страница 20 из 21
Десять тысяч человек ежедневно трудились под началом Анфимия и Исидора, а на строительство великолепного храма была истрачена сумма, равная четырем годовым доходам императорской казны. Ходили легенды, что Юстиниан собирался покрыть золотом стены Святой Софии от пола до сводов, но звездочеты предрекли, что конце веков воцарятся очень бедные цари, которые обдерут золотые стены. Дабы этого не произошло, император нехотя отказался от своей затеи. Когда строительство было завершено, Юстиниан на колеснице подъехал к Великой церкви и воскликнул: «О, Соломон! Я превзошел тебя!» И действительно, Великая церковь превзошла храм Соломона в Иерусалиме и все иные храмы, когда-либо и где-либо построенные.
Гест привел своих гостей на обширный открытый двор, окруженный колоннами, и мраморным фонтаном посередине. Из этого двора был проход во внешнюю галерею. Её голые кирпичные стены не отвлекали от благочестивых мыслей, коим должны предаваться верующие пере вступлением в храм. Вход в следующую, внутреннюю галерею, был украшен искусной мозаикой Приснодевы, восседающей на троне. По правую и левую руку Богоматери стояли два императора: Константин держал на ладонях город, Юстиниан преподносил храм святой Софии. Харальд внимательно рассматривал мозаику, стараясь запомнить все подробности. Потом фреска, изображавшая конунга Ярицлейва Мудрого со храмом Святой Софии в руках, появилась в Кэнугарде, и нетрудно догадаться, кто навел конунга на такую мысль .
Дубовая дверь, ведущая во внутреннюю галерею, или нартекс, была окована бронзой. Раньше на дверях красовались имена императоров Феофила и Михаила Победителя, но позже имя Феофила сбили, ибо он впал в иконоборческую ересь. В нартекс не возбранялось входить язычникам и кающимся христианам, отлученным от церкви за прегрешения. Всякому открыт доступ сюда, дабы он восхитился мраморными стенами и высокими сводами, сплошь покрытыми золотистой смальтой. Проемы над окнами украшали гирлянды цветов, выложенных из разноцветных каменьев.
Три двери вели из нартекса в храм, а над дверями – напоминание о бренности земного величия. Дивная мозаика изображала Господа на троне, слева от него в круглых медальонах можно было видеть Богородицу и Архангела Михаила с мерилом в руках. Лик архангела был суров, Богородица же простирала к Спасителю руки, умоляя простить императора Льва Философа, распростертого у подножья трона. По-разному толковали назидательным смысл мозаики. Одни говорили, что император проси заступиться за грешный народ, иные же уверяли, будто он каялся в собственных прегрешениях. Харальд смотрел на босые стопы небесного владыки, к которым склонился владыка земной, и огорченно думал, что Господу нашему, кажется, не часто приходилось ездить верхом. Все-таки он никак не мог уразуметь, отчего Сын Божий, а это, как ни считай, весьма знатное происхождение, ходил пешком наравне с простолюдинами.
По обе стороны от царского входа на высоте человеческого роста имелись ниши с иконами. Гест встал на колени перед иконой и перекрестился. Поднявшись с колен, он пояснил:
– Здесь можно исповедоваться, если стыдно идти к священнику.
– Смотрите, на полу яма! – воскликнул Ульв.
И действительно, великое множество людей стыдились признаться в своих грехах духовной особе. Они тайно исповедовались иконам, и их колени постепенно протерли углубление в мраморном полу. Не считая внешней галереи и нартекса, Великая Церковь состоит из трех нефов, или кораблей, словно вставших борт о борт в тихом фьорде. Один корабль огромен, а два корабля по его бокам, чуть пониже. Но даже под сводами двух малых нефов могли бы уместиться и «Длинный Змей», и «Малый Змей», и «Журавль», построенные по приказу конунга Олава, сына Трюггви. И не только поместиться, но и расправить свои паруса и раскинуть сорок пар длинных весел. При этом их изогнутые носы со змеями и птицами вряд ли бы дотянулись до половины высоты бокового нефа.
Через двойной ряд колонн Харальд вошел в центральный неф. Задрав голову к потолку, он понял, почему послы конунга Вальдемара Старого, вернувшись из Царьграда, поклялись перед дружиной, что нет на земле зрелища чудеснее, чем церковная служба у греков. Послы уверяли, что невозможно забыть красоты той, ибо каждый человек, если вкусит сладкого, не возьмет потом горького. Харальд был готов подтвердить каждое слово послов. Удивительно, но внутри Великая церковь казалась гораздо выше и больше, чем снаружи, словно божественная сила раздвинула её стены. Сотни колон поддерживали своды. Их выломали из языческих капищ в разных частях света. Так, из храма Аполлона в Риме было доставлены восемь порфировых колон, а из храма Артемиды в Эфесе привезли восемь колон зеленого мрамора. Теперь они стояли рядами в два яруса, служа славе Господа. Каменные стены, разделявшие нефы, казались легкими и ажурными. Два яруса колонн поддерживали закругленные стены, прорезанные высокими окнами. Мягкий блеск мрамора мерк пред золотым сиянием, изливавшимся сверху. Выложенный мозаикой главный купол постепенно возносился вверх, вырастая из двух средних полукуполов, расположенных ниже, а те в свою очередь располагались над полукуполами меньшего размера.
Огромный купол висел в воздухе на арках, напоминавших наполненные свежим ветром паруса с ликами шестикрылых серафимов. Паруса являлись опорой для сорока арок, составлявших основание купола. В сорока арках были прорезаны сорок окон, через которые изливались потоки света, отражавшиеся от золотой мозаики. Можно было подумать, что место это не извне освещалось солнцем, но что блеск рождался в нем самом. Не купол возносился к небу, а сам являлся сияющим небом. Царивший внизу полумрак подчеркивал сияние неба, утверждая молящихся в мысли, что после горькой земной юдоли их ждет блеск е райское блаженство. С купола глядел лик Христа Вседержителя.
Харальд приблизился к амвону в центре храма. С этого возвышения, окруженного балюстрадой, по праздникам читалось Священное Писание. Амвон был сооружен из камня, имя же ему сардонихий. Восемь золотых колонн, усыпанных хрусталем и сапфирами, поддерживали сень, выкованную из драгоценного металла, изукрашенную изумрудами и увенчанную золотым крестом в сто литр весом. Книги Нового и Ветхого Завета, лежавшие на амвоне, были окованы золотыми переплетами, каждый весом по две квинты. Из золота были сделаны все священные принадлежности и семь крестов, каждый весом в одну квинту.
Центральную апсиду – полукруглое углубление в восточной стене занимал алтарь. На самом верху апсиды, на немыслимой небесной высоте, в золотом облаке парила Богоматерь с младенцем. Ниспадавший складками темно-синий хитон девы Марии оттенял золотое одеяние младенца Иисуса. О этой мозаике сказал патриарх Фотий: «Она выглядит так, что могла бы заговорить, спроси кто-либо, как удалось Ей сохранить девство, будучи матерью, ибо художество делает ее губы, неотличимые от реальной плоти, сомкнутыми в сохранении священной тайны…». Пред алтарной преградой стоял на коленях молодой монах, истово клавший поклоны и шептавший по-славянски:
– Идеже глаголал Ангел Господень ко отрочищу: не иду от места сего, дондеже стоит святая София.
Когда монах встал с молитвы, Харальд спросил его, откуда он родом, и получил ответ, что из Суздаля, а душу спасает на Афоне. В Царьград же он пришел поклониться святыням.
– Бо великие святыни в сем храме, – объяснял он. – Во алтаре блюдо велико злато служебное Ольги Русской, когда взяла дань, ходивши ко Царьграду.
Монах взялся рассказать варягам о чудесах храма святой Софии. В алтаре хранились скрижали закона, данные Моисею на горе Синая. Там же киот, а в нём манна небесная, коей кормился народ в пустыне. А еще в алтаре хранилась трапеза, на ней же Христос вечерял со ученики своими в великий четверг, и пелены Христовы, и крест в меру роста его. В притворе за великим алтарем вчинены во стену верхняя доска от гроба Господня, и свёрлы и пилы, ими же чинен крест Господень. Пред Царскими вратами было принято ставить носилки с больными, коих ужалили ядовитые змеи. В святом месте яд тотчас же выходил из уст вместе со слюной. Случались у алтаря и иные знамения. Вдруг возносятся вверх светильники, а бывает, падают вниз, но остаются невредимыми. Монах побожился, что собственными очами видел, как стеклянное кадило с маслом упало с высоты на мраморный пол и осталось целым. От алтаря монах повел Харальда к столпу, обшитому медными досками.