Страница 12 из 21
– Возьми золото, ибо оно отвергнуто духами.
Харальд молча принял ожерелье. Его отнюдь не радовало возвращение драгоценности. Духи не приняли дар, иначе не удалось бы похитить дар с ветвей священного дуба. Норманн дал себе слово избавиться от опасного украшения при первом удобном случае, а пока постараться не думать о нем. Он лежал у костра и прислушивался к неторопливой беседе двух исландцев.
– Ты покинул Исландию по доброй воле? – лениво расспрашивал Халльдор.
– Не совсем, – признался Ульв. – Видишь ли, я всегда мечтал разбогатеть, но на хуторе трудно нажить большое богатство. Разве только войти в сношение с нечистой силой и получить способность одновременно находиться в нескольких местах. Тогда, конечно, можно было бы работать за троих: косить траву, загонять скот и ездить по делам – и все это за один час. Однако мне не улыбалось заключить договор с дьяволом, ибо никто из моих родичей и соседей не одобрил бы подобную сделку. Наверное, я до сих пор бы раздумывал и прикидывал, как лучше поступить, но тут меня приговорили к изгнанию из страны.
– Прибрал к рукам то, что плохо лежало?
– Ты ошибаешься! Правда, со мной был такой случай. Однажды мне довелось увидеть на пастбище резвую лошадку, и она до того мне приглянулась, что я решил на ней покататься. У меня и в мыслях не было красть её. Однако я увлекся и проскакал на лошади такое расстояние, что по одну руку оказалось три хутора. За это полагается изгнание, как если бы ты переехал на чужой лошади через перевал. К счастью, нашелся человек по имени Эйвор Рыбья Скула, великий знаток законов. Он посоветовал найти пять соседей, которые бы засвидетельствовали, что я не скрывался, а проехал мимо трех хуторов на таком близком расстоянии, что меня при свете дня мог бы видеть человек, не страдающий болезнью глаз. Его совет оказался удачным, я избежал наказания. Пришлось мне подарить Эйвору жирного барана.
– И все-так за что тебя изгнали?
– Из-за бабы, – хихикнул Ульв. – Я поцеловал замужнюю женщину. Её зовут Ингунн, она замужем за Бейниром Сильным, единственным из тех, кто жил на Стадном Холме еще при Олаве Павлине. Он действительно силен на поле битвы, но слаб на супружеском ложе. По крайней мере Ингунн жаловалась сестрам, что муж не часто балует ее плотским соитием. Поэтому я подкатил к ней и по ее поведению понял, что отказа мне не будет. На беду, нас застала старуха Торхалла по прозвищу Болтливая и разнесла по соседям, что я целовал и обнимал чужую жену. Эйвор Рыбья Скула вновь взялся уладить дело, но Бейнир и его родичи потребовали заплатить им девяносто дерюжных эйриров. Я решил, что это слишком дорогая цена за поцелуй, и согласился на изгнание, тем более что давно мечтал увидеть чужие страны. Меня предупредили, что Бейнир Сильный и его родня рвут и мечут. Наверное, Бейнир был сильно раздосадован, так как уже приготовил сундук для сукна. Он не согласился дать мне отсрочку даже на один день, а когда я спускался по тропинке к морю, шел рядом с секирой в руках. Если бы я сделал шаг в сторону, он бы получили законное право убить меня, но я не сошел с тропинки и сразу же сел на корабль, отплывавший из Исландии.
– Столько хлопот из-за одного поцелуя! – удивился Халльдор.
– Ничего не поделаешь! – весело заметил Ульв. – Страсть к бабам у нас в роду. Мой отец Оспак, сын Освивра Мудрого, был объявлен вне закона из-за женщины, которую звали Альдис. Она моя мать. А я женат на Йорунн, дочери Торберга. У нас есть сын Йон. Сдается, он нескоро увидит своего отца. Зато я вернусь в золоченных доспехах, как мой родич Болли Горделивый.
Через день буря утихла, и ладьи поспешили покинуть Змеиный остров с развалинами капища. Вечером они вошли в реку Селина, средний рукав Истра, или Дуная, что на славянском означает Большая Вода. Действительно, это весьма полноводная и, как утверждают греческие мудрецы, самая протяженная на свете река. Говорят даже, что Истр вытекает из райских садов. Начинаясь на востоке, эта река по неизъяснимой мудрости Создателя скрывается под землей, а затем бьет ключом из Кельтских гор, описывает извилистую линию и впадает, разделяясь на несколько рукавов в Понт Эвксинский. Некоторые же считают, что до того, как уйти под землю, эта река пересекает Индийскую землю и там называется Гангом.
На берегу Истра-Дуная стоит небольшая крепость, одно из многочисленных укреплений, которые тянутся по всей границе империи. Здесь начиналось царство греков, а населяют здешние места болгары. Молодые поляне слышали от своих отцов и дедов, что раньше болгары платили дань князю Святославу. Он даже хотел перенести сюда столицу из Киева. Кузнец Гостята беспрестанно твердил:
– Наша земля! Яко тут сходятся все блага: злато из греческой земли, паволоки, вина и овощи разные от чехов, серебро и каменья от угров, меха, воск и мед из Руси. Мы еще вернемся и прогоним заносчивых греков!
Вечерами у большого костра молодые дружинники толковали о походах Святослава. Каждый слышал о князе-завоевателе от старших родичей или от гусляров. Свеи также имели некоторое представление о доблести конунга Свендослава, хотя, конечно, не знали таких подробностей, которыми делились поляне. Всех восхищала неприхотливость князя, несшего невзгоды наравне со своей дружиной. В походах он не возил за собой телег с поклажей, не варил мяса, но тонко нарезав конину, жарил её на углях. Не имел он шатра, а спал на голой земле, подложив под голову потник.
– И посылаша к странам, глаголя: «Хочу на вы идти»! – с восхищением восклицал Гостята.
От Истра-Дуная, который впадает в море несколькими рукавами, один переход до Конопы, и еще один, дневной, до Констанции, а после – к Одесосу, который по справедливости считается драгоценной жемчужиной у моря. Болгары именуют этот град Варной, так как в его окрестностях бьют горячие источники. Отсюда славянские слова: варево, варить и прочее. Когда ладьи пристали к берегу, к дружинникам робко пришли болгары, предложившие купить у них вино и нехитрую снедь. Харальд сразу же убедился, что хорошо понимает их язык, хотя доселе ему не приходилось встречать ни одного уроженца этой страны.
В давние времена Одесос был гораздо многолюднее, чем сейчас. О его процветании можно судить по развалинам огромных терм, или бань на горячих ключах. Термы напоминают заброшенный город. Легко заблудиться среди построек, предназначавшихся для омовения. Харальд пересек прямоугольную площадь, со всех сторон огражденную развалинами стен, и даже не сразу понял, что то была не площадь, а базилика, некогда-то накрытая огромным полукуполом. Посетители бани прогуливались по гладкому мраморному полу, обменивались новостями, покупали сладости и только потом переходили во внутренние помещения для омовения. Харальд осмотрел остатки печей, которые, как нетрудно было догадаться, превращали воду в пар. Наверное, приготовленного здесь пара хватило бы на всю дружину Ярицлева Мудрого, даже если бы она вздумала париться с утра до ночи. Арки древних терм поросли кустарником и деревьями. Судя по разбросанным камням, предприимчивые местные жители разбирали стены для собственных хозяйственных нужд. Делалось это из поколения в поколение, но термы были столь грандиозными, что строительного материала должно было хватить на тысячу лет.
Когда Харальд вышел из развалин города, предназначенного для омовения тел, к нему подошел грек в сопровождении болгарина-толмача. Почти все греки в здешних местах занимают начальственное положение и держат себя с большой спесью. Грек едва доставал головой до плеча Харальда, но при этом умудрялся смотреть на варвара свысока. Он произнес выспреннюю речь, которую толмач перевел в кратких словах.
– Тебя зовет куратор!
– Кто есть таков?
– Поставлен от василевса. Надзирает за царским имением. Он второй человек после архонта городов и селений на Истре.
Харальд в сопровождении дружины явился в дом куратора на берегу вытянутого озера, близко подходившего к морскому побережью. Норманна впустили в дом, а дружина осталась снаружи, готовая прийти на выручку своему предводителю в случае, если коварные греки вздумают схватить его. Куратор, лысый и дородный грек, был занят уходом за своими гнилыми зубами. Не обращая внимания на вошедшего великана, он макал деревянную палочку в смолу, а потом замазывал смолой искрошившиеся от времени пеньки. Покончив с этим занятием, он поднял глаза на Харальда и задал ему вопрос на греческом языке. Норманн пожал плечами, показывая, что не понимает. Куратор презрительно скривился и повторил вопрос на славянском языке. Его речь звучала непривычно, но большинство слов было понятны: