Страница 5 из 18
Товарищ Сталин, слушавший меня с чрезвычайным вниманием, при слове «учиться» отчетливо встрепенулся.
– Вот тут, товарищ Серегин, вы совершенно правы, – сказал он, – если есть такая возможность, то следует учиться у того, кто знает, а не набивать собственные шишки, каждый раз заново изобретая велосипед. Что касается русской галактической империи, то ее квазифеодальная фразеология нам не нужна и прямо вредна, а вот все остальное перенимать у нее можно и нужно. А сейчас мы хотели бы послушать выводы товарища Бергман о том, кто и с какой целью организовал покушение на товарища Ленина.
– Несостоявшегося убийцу товарища Ленина зовут Леонид Канегисер, – ответила начальник моей службы безопасности. – Этот человек довольно хорошо известен в Основном потоке, потому что это именно он убил Моисея Урицкого. И почерк в обоих покушениях один и тот же: оба раза – и тогда, и сейчас – он стрелял своей жертве в затылок, потому что не мог посмотреть ей в глаза. Впрочем, чего еще было ждать от психопата геростратова толка? Но это далеко не все. В Основном потоке из этого человека сделали экзальтированного террориста-одиночку, хотя даже невооруженным глазом было видно, что убийство Урицкого в Петрограде и случившееся почти одновременно с этим покушение на товарища Ленина в Москве – элементы одного широкого заговора против Советской власти, настоящие авторы которого пребывают в Лондоне и Париже. И в этот раз – то же самое. Очищая партию большевиков от агентов Антанты, мы совершенно забыли о том, что будущие лидеры левых эсеров тоже отсиживались в эмиграциях, где их могли завербовать иностранные разведки. Ярчайший пример – международный террорист Борис Савинков, но он в этой среде явно был не один такой. Кстати, двое из тех людей, что сразу бросились бить господина Канегисера, являлись членами его террористической ячейки, и их задачей было не помочь ему спастись, а организовать такую волну народного гнева, чтобы товарищ Дзержинский лишился возможности допросить убийцу. Сейчас нам точно известно, что решение совершить покушение – это не частная инициатива отдельных членов левоэсеровской партии, а приказ их ЦК, взявшего курс на вооруженную борьбу против «засилья» большевиков в органах советской власти. Им нужно было не мирное построение социализма, а кровавый хаос по всей стране – отсюда и абсолютно нежизнеспособный проект земельного закона и переход к террору после его провала на Съезде Советов. По-другому вести политические дискуссии эти люди просто не умеют.
Слушая речь Бригитты Бергман, Дзержинский выглядел как школьник перед строгим учителем. Но это было далеко еще не все.
– Товарищ Бергман, – произнес Сталин с сильным акцентом, – а почему в мире товарища Половцева левые эсеры вели себя прилично, а у нас взбеленились – так же, как и в Основном Потоке, несмотря на то, что товарищ Серегин самым серьезным образом предупредил их не делать ничего подобного?
– В мире товарища Половцева имелся фактор грозных и неумолимых Старших Братьев, сразу же вросших в тело большевистской партии всей своей массой, – ответила начальник моей службы безопасности. – Кроме того, переход власти к большевикам там осуществился мирным путем, и первым, кто взбунтовался против товарища Ленина и товарища Сталина, был комплот Троцкого и Свердлова, чей мятеж Красная Гвардия подавила со всей возможной жесткостью и даже жестокостью. Видимо, левоэсеровские деятели просчитали, что в таких условиях их бунт неизбежно потерпит поражение. Кроме того, возможно, имелись и другие действия советских служб безопасности, не ставшие впоследствии достоянием широкой общественности. А у вас все было совсем не так. Товарищ Серегин, один во всех лицах, бывал в вашем мире наскоками, занимаясь то одной, то другой проблемой, а с остальными вопросами вы должны были справляться сами, для чего мы организовали повышение квалификации товарищу Дзержинскому и прочим товарищам. Ну нет у нас десяти тысяч русских из двадцать первого века, патриотичных и фанатично преданных идее построения справедливого общества, чтобы они могли кадрово подкрепить ваши партийные и государственные структуры.
– Да, – сказал я, – возможности действовать так же, как классические старшие братья, у меня нет, а потому я помогаю в критических ситуациях, рассказываю и показываю, а со всеми текущими проблемами вы должны справляться самостоятельно, тем более что у меня только что открылся новый тяжелый фронт. Туда, в сорок первый год, мне понадобится бросить подавляющую часть сил и уделить идущим там процессам наибольшее внимание.
– Как там? – спросил Сталин.
– Там уже началось, но все еще не так плохо, как могло быть, – ответил я. – На завтра у меня намечена решающая операция, которая выбьет тот мир из Основного Потока, после чего я смогу отвлекаться от тамошних дел лишь ненадолго и очень небольшими силами. Так что с белофинским вопросом я вам еще помогу, потому что желание вздернуть Маннергейма на древе за измену Российскому государству никуда не исчезло, а дальше по возможности сами, сами, сами.
– Хорошо, товарищ Серегин, мы вас поняли, и будем просить о помощи только в самом крайнем случае, – произнес будущий лучший друг советских физкультурников, вставая. – А если у вас возникнет непонимание с товарищем Сталиным из сорок первого года, то вы всегда можете рассчитывать на нашу поддержку – и как член нашего ЦК, и как человек, очень много сделавший для укрепления Советской Власти. Есть мнение, что на этом следует закончить наш разговор и приступить к решению первоочередных задач, а их и у нас, и у вас выше головы. Идемте, товарищ Дзержинский, нам с вами предстоит отдельный разговор – о том, как не допустить дальнейших промахов и просчетов. А вам, товарищи, мы желаем всяческих успехов.
31 (18) января 1918 года. Вечер. Румыния, местечко Скинтея в 26 километрах к югу от Ясс, место дислокации Дроздовской добровольческой бригады (300 штыков)
Известие об уничтожении Добровольческой армии и гибели генералов Корнилова, Алексеева и Маркова, инициировавших эту затею, без особых подробностей докатилось до остатков Румынского фронта днем восемнадцатого января по юлианскому календарю. Для добровольцев, собиравшихся под знамена полковника Дроздовского, это была катастрофа. Некуда теперь было стремиться и не к кому идти, ибо для людей, в штыки воспринявших действительность, что была дана им в ощущениях, исчез единственный центр притяжения. Генерал Щербачев, командующий Румынским фронтом, уже прислал Дроздовскому телеграмму, что в сложившихся обстоятельствах он считает продолжение деятельности добровольческой организации бессмысленным, а потому освобождает господ офицеров от данных ими обязательств и распускает уже набранные формирования.
И вот теперь в маленькой комнатке дощатого домика, считавшегося штабом бригады (по численности едва дотягивавшей до батальона), сидели полковник Дроздовский, его начальник штаба полковник Войналович и офицер по особым поручениям штабс-капитан[2] Бологовский, думая тяжкуюдуму. Ротмистр в бригаде «дроздов» занимался индивидуальным террором против большевиков и вообще разных «комитетчиков», и успел замарать себя множеством кровавых дел. И если одни его жертвы и сами были в крови по уши, то про других так сказать было нельзя. Сам он потом (в Основном Потоке) в мемуарах хвастался, что за время пребывания добровольцев в Румынии убил более семисот человек, но так ли это было, точно сказать невозможно.
Дроздовский упрямо стоял за поход – куда угодно, хоть к черту в зубы; прочие же господа добровольцы уже засомневались. Планируемый поход выглядел даже не авантюрой, а чистым безумием, но и оставаться на месте тоже было нельзя. Германия из войны с Советами вышла самым неприличным образом, можно сказать, сбежала. Остался только Румынский фронт, и теперь королевскому правительству в Яссах вместо переговоров о сепаратном мире с Германией и Австро-Венгрией приходилось выслушивать требования о безоговорочной капитуляции. Австро-Венгрия еще со времени Крымской войны облизывалась на эти земли, и сейчас решила, что пришел ее час, потому что русские солдаты воевать не будут ни при каких обстоятельствах, а боеспособность собственной румынской армии находится на уровне племенного ополчения какой-нибудь дикой туркестанской народности. Германия прибарахлилась Польшей, а потому и австрийцы (точнее, венгры) тоже хотят уйти с этой войны с добычей.
2
В большинстве источников этого человека называют ротмистром, но нам удалось выяснить, что зимой 1917-18 годов он был штабс-капитаном, капитана получил летом 1918 года уже в Добровольческой армии, а потом при переходе в кавалерию стал ротмистром.