Страница 56 из 149
В 1992 и 1995 гг. Кейтлин О'Коннелл неделями просиживала в сыром, тесном, наполовину врытом в землю бетонном бункере, наблюдая через узкую щель за водопоем{494}. Она приехала в Намибию, в Национальный парк Этоша, изучать слонов и искать способы не подпускать их к полям с посевами. Сидя в своем медитативном укрытии, она выучила все местные стада, и ей начали бросаться в глаза определенные поведенческие особенности. Иногда слон, явно почуяв что-то вдалеке, замирал на полушаге и, подавшись вперед, ставил ногу «на пуанты», касаясь земли только ногтями. О'Коннелл эта поза показалась подозрительно знакомой. В магистратуре она изучала вибрационную коммуникацию цикадок (родственниц горбаток), которые точно так же подаются вперед, усиливая опору на ногу, когда пытаются уловить сигналы друг друга. Неужели и слоны делают то же самое? Вряд ли по чистому совпадению, когда кто-то из них принимал такую позу, вдали вскоре показывались другие слоны. Судя по всему, слоны умеют слушать ногами, но до сих пор этого никто не замечал{495}.
В 2002 г. О'Коннелл вернулась к тому водопою, чтобы проверить свою гипотезу{496}. Перед этим она записала сигнал тревоги, который подают местные слоны, когда им грозит нападение львов. Сигнал был звуковым, но О'Коннелл преобразовала его в чисто сейсмический, срезав высокие частоты и воспроизводя оставшиеся через закопанные в землю шейкеры. Слоны от него замирали целыми стадами. Они умолкали, настораживались и вставали в оборонительный строй. Наблюдая за ними через очки ночного видения, О'Коннелл была на седьмом небе от счастья. «Столько лет подготовки, надежд, мечтаний – и вот этот миг настал. Мы наконец доказали, что моя тогдашняя догадка оказалась правильной, – писала она в своей книге "Тайное чувство слонов" (The Elephant's Secret Sense). – Слоны улавливали наши сейсмические сигналы и реагировали на них»{497}.
Через несколько лет она повторила эксперимент, на этот раз добавив еще один тревожный рокот, записанный в Кении{498}. Теперь слоны из парка Этоша откликались на знакомые вибрации местного сигнала тревоги, а на незнакомый кенийский – нет. То есть они не только обращают внимание на вибрации, но и умеют определять, исходят ли они от знакомых слонов. Спустя еще некоторое время О'Коннелл установила, что слоны реагируют и на другие сейсмические сигналы помимо тревожных. В одном видео находящийся в гоне самец по кличке Бекхэм, уловив рокот из скрытого динамика, пускается на тщетные поиски якобы зовущей его самки[159].
А как насчет других слоноподобных животных – мамонтов и мастодонтов, которые когда-то бродили по нашей планете? Как насчет гигантских ленивцев; короткомордых медведей, рядом с которыми современные гризли показались бы карликами; броненосцев размером с автомобиль; безрогих носорогов в десять раз тяжелее нынешних? Вся эта мегафауна давно вымерла – по вине человека и наших доисторических родичей. По мере того как мы распространялись по Земле, крупнейшие животные уходили в небытие{499}. Эта тенденция продолжается и сегодня. Все три оставшихся вида слонов – два африканских и один индийский – находятся под угрозой исчезновения. Следующие по величине из сухопутных животных – белые и черные носороги, жирафы, гиппопотамы – тоже в опасности. Почти исчезли огромные некогда стада. В былые времена в прериях Северной Америки паслось от 30 до 60 млн бизонов, передвигавшихся многотысячными группами, но европейские переселенцы истребляли их в попытке уничтожить таким образом индейские племена, для которых бизон был основой существования{500}. Теперь бизонов осталось всего 500 000, причем большинство содержатся на частных землях. Представьте, насколько тише стала земля без топота всех этих ног и копыт. Шесть континентов, когда-то сотрясавшиеся от поступи титанов, отзываются теперь разве что редким подрагиванием.
А человек – тот, из-за кого стихли эти вибрации, – ощущает ли он утрату? Западное общество оторвалось от земли, отрезав себя от нее обувью, сиденьями и полами. Но если бы западный человек чаще усаживался на землю вместо того, чтобы возвышаться над ней, что бы он почувствовал? Подсказку можно найти у автора по имени Мато Нажин (он же Лютер Стоящий Медведь) – вождя оглала, одного из племен конфедерации лакота. «Лакоты… любили землю и все земное, и с возрастом эта привязанность только крепла, – писал он в 1933 г. – Прежние лакоты буквально срастались с ней, они сидели или полулежали на земле, приникая к ее материнской груди… Поэтому живущий по-старому индеец и сейчас садится на землю, а не придумывает себе разные подпорки, отрывающие его от животворной силы. Сидя или лежа на земле, он мыслит глубже и чувствует острее. Он прозревает тайны жизни и роднится с другими обитателями этой земли. Она полна звуков, и прежние индейцы их слушали, иногда прижимаясь к земле ухом, чтобы слышать еще яснее»{501}.
Тем временем, хотя связь с естественными вибрациями мы, возможно, и вправду теряем, нам удалось создать другой виброландшафт. В руках и в карманах у нас то и дело жужжат и вибрируют сотовые телефоны, сообщая о срочных новостях, предстоящих событиях и чужом внимании к нам. С помощью вибраций эти приборы связывают нас с миром за пределами нашего тела, расширяя наш умвельт далеко за анатомические границы досягаемости. Но и в этом нас, как водится, опередила другая группа животных.
– Предупреждаю, там довольно противно, – говорит Бет Мортимер. И все равно я оказываюсь не готов.
Я напросился посмотреть ее колонию пауков-кругопрядов, предполагая, что мне покажут стройные ряды отдельных клеток. Но вот передо мной открывается тяжелая дверь, и мы проходим через занавес из широких пластиковых лент в просторное помещение, которое когда-то было птичником, а теперь служит вольером свободного выгула для нескольких десятков пауков Nephila. Мы с Мортимер встаем в самом центре этого арахнариума, чтобы не влипнуть в неаккуратные паутины метровой ширины. Сами они почти не видны, но я без труда различаю их по сидящему в центре каждой большому – размером почти с человеческое ухо – пауку. В дикой природе паутина кругопряда способна удержать даже летучую мышь – настолько она широкая и прочная. Но здесь их кормят мухами, которые тоже содержатся в условиях свободного выгула. Это и есть противная часть: мух разводят тут же в углу, в компостной куче, где гниют бананы, пересыпанные сухим молоком. Слушая Мортимер, которая рассказывает мне об этой куче и о своей научной работе, посвященной волокнам паутины, я изо всех сил стараюсь не обращать внимания на крупных мясных мух, садящихся мне на голову, на блокнот и на ручку. «Я вожу сюда младшекурсников, но они все до обидного брезгливы», – делится Мортимер.
Человеку, чьи глаза могут охватить всю картину разом и способны разглядеть хотя бы намек на незримые шелковые нити, это помещение представляется лабиринтом смертельных ловушек, которые дожидаются мух. Для паука с его крайне слабым зрением комнаты не существует вообще: есть только паутина и то, от чего она вибрирует. Для мух тонкие сети паутины неразличимы, пока они в них не угодят. Мне их почти жаль. «А мне нет, – говорит Мортимер. – Терпеть не могу мух». А вот пауков она обожает, и кругопрядов больше всех. Она изучает и других животных, ощущающих вибрации, в том числе водомерок, цикадок и слонов. Однако кругопряды Nephila, с которых началась ее научная карьера, «это неугасающая первая любовь, – признается Мортимер. – Я очень уважаю слонов. Но моя любовь – пауки. И, видя, как много людей заблуждается на их счет, я еще больше хочу петь им дифирамбы»[160].
Пауки существуют почти 400 млн лет, и, скорее всего, ровно столько же они производят свои волокна, паутину{502}. Эти волокна – чудо инженерного искусства. Легкие и эластичные, они могут быть крепче стали и прочнее кевлара{503}. Пауки делают из них коконы для яиц, устраивают логова, висят на них в воздухе и взмывают в небо (об этом позже). Но самый известный способ их применения у многих видов – круговая ловчая сеть.