Страница 46 из 149
Судя по всему, звездонос движется настолько быстро, насколько позволяет его нервная система: он ограничен только скоростью, с которой информация передается от звезды к мозгу и обратно. На это уходит всего 10 миллисекунд. Зрительная информация за этот промежуток даже не покинет сетчатку, не говоря уже о том, чтобы добраться до мозга или одолеть путь обратно. Сам свет, может, и движется быстрее всего, что есть во Вселенной, но у светочувствительных сенсоров есть свои ограничения, которые осязание крота-звездоноса сметает все до единого. «Фактически он движется наперегонки с собственным мозгом», – говорит Катания. И показывает мне другое видео, на котором крот, коснувшись куска червя, уже вроде бы спешит дальше, но в последний момент разворачивается и подхватывает едва не упущенную добычу. «Он ищет следующий объект, еще не разобравшись, чего коснулся в данный момент», – поясняет Катания. Зрячим знакома эта замедленная реакция, когда не сразу осознаешь, что именно ты увидел, и оборачиваешься, спохватившись. Но нам это нетрудно – просто повернуть голову. Для звездоноса, воспринимающего мир посредством осязания, а не зрения, и осязающего носом, а не конечностями, «обернуться» – значит совершить резкий маневр всем телом.
Скорость и чувствительность этого животного связаны между собой. С помощью своего несуразного носа крот обнаруживает и ловит мелкую добычу вроде личинок насекомых. Но чтобы не протянуть лапы, питаясь такой мелочевкой, он должен подбирать их как можно больше и как можно проворнее. «Это настоящий мини-пылесос, – говорит Катания. – Звездоносы поедают такие микроскопические крохи, что поначалу возникает вопрос, зачем вообще себя ими утруждать». Они утруждают, поскольку тут у них нет конкурентов. Благодаря звезде – носу, действующему как ладонь и сканирующему как глаз, – подземный мир предстает перед ними во всем своем великолепии, полным пищи, о существовании которой другие животные даже не догадываются. Тоннель, который обычному кроту покажется пустым, перед звездоносом расстилается скатертью-самобранкой.
Многие специализирующиеся на осязании животные действуют, как и звездонос, в условиях ограниченной видимости. Зачастую они ищут что-то скрытое или труднообнаруживаемое, поэтому вынуждены тыкаться повсюду теми частями тела, которые способны проникать, нажимать и исследовать. Животное познает мир, целенаправленно прощупывая его своими органами осязания, будь то лапа калана, человеческий палец, хобот слона или щупальце осьминога. И как показывает пример звездоноса, этим органом совсем не обязательно будет рука.
Птичий клюв представляет собой кость, заключенную в ножны из кератина, – того же материала, из которого состоят наши ногти. Клюв кажется неживым и бесчувственным – просто приделанным к голове птицы твердым инструментом для того, чтобы хватать или клевать. Но у многих видов на кончике клюва находится группа механорецепторов, чувствительных к вибрациям и движению. У кур, которые при поиске пищи активно полагаются на зрение, этих механорецепторов довольно мало – несколько небольших скоплений, сосредоточенных только на нижней половине клюва{397}. А вот у некоторых уток, например у кряквы и широконоски, они распределены по всему клюву, сверху и снизу, внутри и снаружи{398}. На некоторых участках эти механорецепторы размещены так же плотно, как у нас на кончиках пальцев. И хотя внешняя оболочка утиного клюва сделана из того же материала, что и наши ногти, она обладает тончайшей чувствительностью. Благодаря этой чувствительности утки отыскивают пищу в непрозрачной воде. Окунув голову, так что над поверхностью торчит только хвост, они крутятся, бултыхаются и процеживают воду, часто-часто открывая и закрывая клюв. Они умеют хватать шустрых головастиков в темноте и отфильтровывать съедобные кусочки из несъедобного ила. «Представьте себе, что вам дали миску мюсли с молоком, в которую добавили пригоршню мелкой гальки, – писал Тим Беркхед в своей книге «Удивительный мир птиц»[127] (Bird Sense). – Насколько успешно вам удалось бы глотать одно только съедобное содержимое миски? Полагаю, не очень, однако уткам это под силу»[128]{399}.
Точно так же – погружая клюв в темные глубины и нащупывая там пищу – кормятся и другие птицы. Особенно характерно такое поведение для прибрежных обитателей. Даже самые пустынные пляжи полны тайных сокровищ вроде червей, моллюсков и ракообразных, скрытых в толще песка. Чтобы добраться до этого хорошо запрятанного «шведского стола», береговые птицы – кроншнепы, кулики-сороки, песочники – зондируют песок клювом. Под микроскопом видно, что кончик их клюва ячеистый, как початок кукурузы, из которого вылущили зерна. В этих ячейках находится множество механорецепторов, аналогичных тем, которые имеются у нас на ладонях. С их помощью птицы и обнаруживают закопанную в песке добычу.
Но как же береговые птицы изначально определяют, куда тыкать клювом? На поверхности подземная добыча ничем себя не выдает, поэтому можно подумать, что птицы просто вонзают клюв случайным образом – где-нибудь да повезет. Однако в 1995 г. Тенис Пирсма установил, что исландские песочники находят моллюсков почти в восемь раз чаще, чем делали бы это, тычась наугад{400}. Значит, у них есть какая-то поисковая технология. Чтобы ее выявить, Пирсма обучил птиц обследовать ведра с песком и подходить к определенной кормушке, чтобы показать, что поиски увенчались успехом. Как продемонстрировал этот простой эксперимент, песочники вполне могут обнаруживать моллюсков, зарытых ниже той отметки, которой достигает кончик их клюва{401}. Они находили так даже камни, то есть явно ориентировались не по запаху, звуку, вкусу, вибрациям, теплу или электрическим полям. Пирсма считает, что они пользуются тут особым видом осязания – дистанционным.
Погружаясь в песок, клюв птицы расталкивает тонкие прослойки воды между песчинками, создавая расходящуюся волну давления. Если на ее пути окажется твердое тело – допустим, раковина или камень, – вода будет его обтекать, искажая рисунок давления. Это искажение улавливается ячейками на кончике клюва, и песочник обнаруживает окружающие объекты, не касаясь их. Способность, которую Пирсма назвал «дистанционным осязанием», и без того впечатляет, но песочник совершенствует ее, когда зондирует один и тот же участок снова и снова, прошивая его клювом с частотой несколько раз в секунду. Песок смещается и уплотняется, увеличивая прирост давления от клюва, так что искажения становятся больше. С каждым погружением клюва пища вокруг становится заметна четче: песочник как будто использует эхолокатор, только не слуховой, а осязательный[129].
Длинный зондирующий орган с осязающим кончиком имеется и у изумрудной осы Ampulex compressa, однако и цели, и методы у нее намного более гнусные, чем у исландского песочника. Оса – миниатюрная красавица длиной чуть больше 2 см с переливчатым зеленым тельцем и оранжевыми бедрами – паразитирует на тараканах, выращивая в них свои личинки. Найдя таракана, самка жалит его дважды: сперва в грудную часть, временно парализуя его ноги, а затем в мозг. Во втором случае жало осы нацелено на два конкретных пучка нейронов, в которые впрыскивается яд, лишающий таракана желания шевелиться и превращающий его в безропотного зомби. В этом состоянии оса уводит его за усы в свое гнездо, как хозяин собаку, и откладывает на него яйцо, обеспечивая будущей личинке готовый источник свежего мяса. Удастся ли ей поработить таракана, зависит от второго укуса, а значит, жало должно попасть точно в цель. Изумрудной осе, подобно исландскому песочнику, отыскивающему моллюска в толще песка, необходимо отыскать мозг таракана в сплетении мышц и внутренних органов.
К счастью для осы, ее жало – это не только бур, впрыскиватель яда и яйцеклад, но и орган чувств. Как выяснили Рэм Гал и Фредерик Либерса, его кончик покрыт крохотными бугорками и ямками, обеспечивающими и обоняние, и осязание{402}. С их помощью оса безошибочно нащупывает мозг таракана. Когда Гал и Либерса предлагали осе тело таракана с удаленным мозгом, она жалила его снова и снова, безуспешно ища отсутствующий орган. Если вместо мозга подкладывали шарик той же консистенции, испытуемые осы жалили его с обычной точностью. Когда же шарик был мягче мозга, осы в замешательстве тыкали жалом, не находя искомого. Они знали, каким должен быть мозг на ощупь.