Грехопадение

— Ты не можешь дать мне слово? Обещание?

Он прикусил нижнюю губу, и маска, которую он всегда носил, чтобы я не могла прочитать его выражение лица, вернулась на место.

— Не тогда, когда речь идет о том, чтобы причинить тебе боль.

Мимо проехала машина, звук которой нарушил тишину вокруг нас. Сэйнт обошел машину и остановился у двери со стороны водителя.

— Садись в машину, Мила.

Я посмотрела в его сторону.

— Ты настолько уверен, что причинишь мне боль, что даже не хочешь дать мне слово, что не причинишь? — Он не попытался ответить. Он просто смотрел на меня, не давая ответа, который я хотела услышать.

— Я не такая, как ты. — Я сплела пальцы и повернулась к нему лицом. — Я не такая, как ты, Святой.

— Это тот факт, о котором я прекрасно знаю.

— Ты хочешь, чтобы я стала такой же, как ты? Стала той, кто любит боль?

— Нет. — Он покачал головой. — Ты все не так поняла. Я не люблю боль. Мне нравится только причинять ее.

Мое сердце ёкнуло, и я задержала дыхание.

— Что он с тобой сделал?

— Кто?

— Твой отец. Он что-то сделал с тобой. Он причинил тебе боль. Я смотрела в его глаза, Сэйнт, и не видела ничего, кроме чистого зла.

Выражение его лица оставалось каменным, а глаза - бескрайним океаном бурных морей.

— Я впечатлен. Тебе понадобилось пять минут, чтобы понять, что мой отец - дьявол. — Он открыл дверь своей машины. — А мне понадобилось двадцать лет.

Он забрался в машину, и я тяжело сглотнула. Смятение не было подходящим словом, чтобы описать хаос в моей голове. В моем сердце. И после того, что только что произошло между нами, на фоне высоко возвышающейся сосны, я не была уверена, что сейчас подходящее время для того, чтобы попытаться разобраться в этом хаосе. Попытаться разобраться в своих чувствах.

Поездка до пристани была тихой, но я приветствовала это. Усталость переполняла мои кости, и у меня не осталось сил на роль непокорной заложницы, скорее на роль покорной жены.

Пейзажи пролетали как одно сплошное пятно, и плавное движение машины Сэйнта убаюкивало меня. Мне захотелось закрыть глаза, поглубже устроившись на кожаном сиденье. Хоть ненадолго. На несколько минут.

— Мила. Давай, детка, держись за меня. — Две сильные руки подхватили меня, и я открыла глаза, только чтобы понять, что мы уже на пристани. Знакомый его запах: диких специй и перца, успокаивал меня, когда я прижалась головой к его груди. Я слишком устала, чтобы бороться с ним. Слишком устала, чтобы требовать, чтобы он поставил меня на землю, чтобы я могла доказать свою силу, встав на ноги. На самом деле я была рада утешению в его объятиях, когда он нес меня, и сон грозил вырвать меня из реальности и погрузить в грезы. Мир затуманился, сознание помутилось, а мысли затихли. Было приятно, что кто-то несет меня, когда я слишком устала, чтобы идти сама.

— Я держу тебя детка, — прошептал Сэйнт, гладя меня по волосам. — Ты со мной сейчас и всегда.

— Шесть месяцев, — прошептала я. — Только шесть месяцев. — Я прижалась щекой к его груди, и он крепче прижал меня к себе.

— Ты ошибаешься.

Если бы у меня оставалась хоть капля энергии или хоть одна связная мысль, я бы спросила, что он имеет в виду. Но я не могла. Не сейчас.

Не сегодня.

5

СВЯТОЙ

Как гребаный сталкер, я прокрался в ее комнату, наблюдая за ней, пока она спала. Я не мог заставить себя уйти, когда положил ее обессиленное тело на кровать. То, что она бормотала во сне, прося меня не уходить, не имело никакого отношения к тому, почему я все еще крутился рядом. Я прислонился к одному из столбиков кровати и заглянул в ее прекрасное лицо. Безупречная кожа, вороные локоны и губы богини. Как ей удается выглядеть такой умиротворенной? За один проклятый день произошло практически недельное дерьмо.

Если бы я не был эгоистичным ублюдком, я бы отпустил ее. Если бы вся моя жизнь не вращалась вокруг разрушения жизни моего отца, я бы начал все сначала. Я бы отпустил всю эту ярость и забыл о своей жажде мести. Но прошло слишком много времени. Прошли годы, и я уже не знал, кем был без нее.

В дверь постучали, и я выругался под нос, тихо пробираясь через спальню. Я открыл дверь, и меня встретили обеспокоенные глаза Джеймса. Я оглянулся на Милу, которая все еще крепко спала, затем вышел и осторожно закрыл за собой дверь.

— Что случилось?

— Твой отец уже едет сюда.

— Что?

— Один из моих парней только что заметил, как он вышел из машины, и направился сюда.

— Господи. — Я потер затылок. — Ладно. Оставайся здесь.

Джеймс нахмурился.

— Мы должны покинуть пристань. Сейчас же.

— Нет. — Я положил руки на бедра. — Если мой отец хочет аудиенции со мной, я ему ее предоставлю. Но ты должен остаться здесь и проследить, чтобы никто, — я подошел к нему вплотную, — я имею в виду никто не вошел в ее комнату.

— Позволь мне позвать кого-нибудь еще, чтобы он охранял ее комнату. Я должен быть там с тобой.

— Нет. Я не доверю ее никому другому, Джеймс. Ты нужен мне здесь, и ты должен защищать ее.

— Я не доверяю...

— Я знаю. Я тоже ему не доверяю. Но мы с тобой оба знаем, на что способен мой отец.

Джеймс провел рукой по своим темным волосам, и я увидел разочарование в каждой черточке его лица.

— Ладно, — неохотно согласился он.

— Хорошо. — Я поправил пиджак и пошел в другом направлении. — И еще, Джеймс, — я остановился и повернулся к нему лицом, — если кто-нибудь придет искать ее, пристрели их. Даже не сомневайся, мать твою.

Простым кивком он успокоил меня. Не было никого, кому бы я доверял больше, чем ему. Если бы мне пришлось отдать жизнь Милы в чьи-то руки, то это был бы он. Когда я начал заботиться о том, кому ее доверить, я, черт возьми, не знаю.

Ноги сами собой потянулись к палубе, и я отбросил все мысли о Миле. Столкновение с отцом, это поступок, для которого требовалась каждая унция гнева и ненависти, которую я мог собрать. Мне было интересно, сколько детей ненавидят своих родителей так же сильно, как я ненавидел своего отца. Эта мысль была тревожной. Это ненормально, когда дети испытывают презрение при мысли о своих родителях.

Я сошел с "Императрицы" и увидел, что к отцу приближаются двое здоровяков, обступивших его с флангов. Это были не его адвокаты. Люди, которые шли рядом с ним, как сторожевые псы, доказывали, что мой отец слишком труслив, чтобы встретиться со мной в одиночку, как мужчина с мужчиной. Я улыбнулся, осознав, что он видит во мне угрозу, что он будет осторожничать, когда дело дойдет до меня. Умный человек.

— С каких это пор старику нужна защита, когда он наносит визит своему сыну? — Ухмыльнулся я.

— С того самого дня, когда мой сын дал понять, что погубит меня, чего бы это ему ни стоило. — Он остановился в четырех футах от меня, и наглое выражение его лица мгновенно вывело меня из себя.

— Что тебе нужно? — Я засунул руки в карманы брюк.

— Я хочу поговорить.

— О чем?

— О девушке.

Я поднял подбородок.

— А что с ней?

Он огляделся по сторонам, прежде чем посмотреть мне в глаза.

— Как ты ее нашел?

— Не твое дело.

— Ну же, сынок, — он развел руки в стороны, словно готов был приветствовать меня дома, — давай прекратим эту враждебность. Это не полезно ни для кого из нас.

Я стиснул челюсти, волнение грызло мои кости.

— Чего ты хочешь?

Его верхняя губа скривилась в гримасе.

— Я хочу, чтобы ты перестал делать то, о чем думаешь.

Подул легкий ветерок, и я провел рукой по волосам.

— В тот день, когда я остановлюсь, ты признаешься во всей своей лжи. Признаешься, что ты сделал.

— Я ничего не сделал, — рявкнул он, и золотая цепочка на его шее сверкнула в последних лучах солнца, когда сумерки начали оседать на горизонте. — Ты был десятилетним мальчиком...