Грехопадение

— Один, — просто сказал он.

Я вопросительно уставилась на него.

— Ты можешь задавать мне один вопрос каждый день. Любой вопрос, и я отвечу на него.

— Почему только один?

Он сел вперед, опираясь локтями на колени.

— Если у нас слишком много ответов, мы перегружены и вслепую принимаем поспешные решения. Ограничь эти возможности, и мы будем вынуждены выбирать с умом. — Он откинулся на спинку кресла. — Только выбирай вопросы, с ответами на которые ты сможешь жить, если завтра не наступит никогда.

— Никакого давления. — Хмыкнула я и провела пальцами по своим непокорным кудрям, в голове вдруг стало пусто, когда появилась возможность найти кусочки головоломки, которые, надеюсь, дадут мне более четкое представление о том, кем на самом деле был Святой. Что питало его? Что заставило его ненавидеть отца так сильно, что он позволил этому диктовать каждый свой шаг, каждое свое решение?

Я посмотрела в его сторону, его глаза были устремлены исключительно на меня.

— Что он сделал такого, что заставило тебя так сильно его ненавидеть?

Выражение лица Святого превратилось из каменного в забавное, как будто он знал, что это будет мой первый вопрос. Как будто я попалась в его ловушку, как он и рассчитывал. Он поднялся со своего места и провел рукой по взъерошенным волосам.

— Он солгал.

— О чем?

Сэйнт поднял указательный палец.

— Только один вопрос.

— Но это вряд ли был ответ. — Я вскочила на ноги. — Конечно, я заслуживаю лучшего ответа, чем этот.

— Задай вопрос получше в следующий раз, — ответил он, повернулся и пошел к двери. — Тебе нужно поесть. Я распоряжусь, чтобы завтрак подали на палубу.

— Я не голодна.

Сэйнт обернулся, бросив на меня суровый взгляд.

— Не веди себя как капризный ребенок. Я предупреждал тебя, чтобы ты выбирала с умом. Ты задала глупый вопрос, и я дал тебе ответ, которого он заслуживает.

— Ты дал мне возможность выбрать вопрос, который я хочу задать. Не тебе решать, глупый он или нет. Возможно, для тебя это какая-то чертова извращенная игра, но для меня, уверяю тебя, это не так.

— Ты так думаешь? — Его хмурый взгляд потемнел, превратившись в угрожающий оскал. — Ты думаешь, что для меня это какая-то игра? Что я просто играю? — Он шагнул вперед, и я инстинктивно отступила назад. — Более десяти лет я планировал все это - Торрес Шиппинг, мой отец, твой брат... ты… и ты думаешь, что я просто, что? Просто дурака валяю?

— Я не это имела в виду.

— Тогда что ты имела в виду, Мила? А? Что за херню ты несешь?

— Я имела в виду не твоего отца и не твою чертову вендетту против него. Я говорила о себе. О нас. О том, что, блядь, происходит между нами.

Он продолжал идти вперед, заставляя меня отступать, пока я не уперлась спиной в стену.

— И с чего ты взяла, что между нами что-то происходит?

На этот раз я шагнула к нему, а не в сторону, встретив его пристальный взгляд и угрожающую стойку.

— Ты не хуже меня знаешь, что границы размыты, и это дурманит твою голову, потому что теперь ты уже не знаешь, по какую сторону линии стоишь.

Его верхняя губа приподнялась в оскале, словно он хотел разорвать меня на части, но я высоко подняла голову и не позволила ему запугивать меня дальше.

— У тебя раздвоение, Святой. Как будто ты два разных человека. Одного не волнует ничего, кроме этой войны, которую ты затеял со своим отцом. — Я подошла к нему еще одним коротким шагом, не сводя глаз с его лица. — Но есть и другой человек, который, кажется, хочет заботиться о чем-то и ком-то еще, кроме мести. Человек, который хочет защитить, а не разрушить.

— Ты уверена, что это не то, что ты хочешь видеть? — Он наклонил голову и потянулся, чтобы коснуться моего подбородка. — Разве это не идеал каждой женщины, желающей найти мужчину, который променяет тьму на свет? Мужчину, который изменится ради любви?

— Кто говорил о любви?

Его хватка на моем подбородке резко ослабла. Его жидкий взгляд скользнул к моему рту, и он прикусил нижнюю губу, словно жаждал попробовать меня на вкус. Я хотела, чтобы он попробовал меня на вкус. Я хотела, чтобы он поцеловал меня. Я хотела, чтобы он взял от меня все, что ему нужно.

— Ты хочешь поцеловать меня, Святой? — Спросила я, когда мы оба стояли на краю.

Он облизнул губы.

— Хочешь попробовать меня на вкус? — Я приподнялась на носочки и приблизила свои губы к его губам, сердце колотилось в груди. — Ты хочешь снова наказать меня? Оставить меня неудовлетворенной?

— Не надо. — Его верхняя губа скривилась в предостережении, но глаза потемнели от голода, словно я искушала его. Соблазняла его. Заставила его потерять контроль над собой.

Я приподняла подбородок и почувствовала его теплое дыхание на своих губах, его хватка по-прежнему крепко сжимала мою челюсть.

— Ты изменился. Я вижу это.

— Нет.

— Ну, кое-что изменилось. — Мой пульс участился, а бедра сжались. То, как он смотрел на меня, словно на свою собственную ошибку, заставляло меня желать еще больше подтолкнуть его. Я хотела, чтобы он упал. Я хотела, чтобы он потерял контроль, потому что я собиралась это сделать, и я не хотела разбиваться в одиночку. Мне нужно было знать, реально ли то, что происходит между нами, или я просто живу в какой-то поганой фантазии, где стокгольмский синдром встречается с отчаянием.

— Уверяю тебя, я не менялся — процедил он, щелкая челюстями и раздувая ноздри. Другие увидели бы гнев в чертах его лица, но я увидела дикое, необузданное желание. То, с чем он пытался бороться каждым своим вздохом.

Я положила ладони ему на грудь и почувствовала, как его сердце колотится о мою ладонь.

— Ты можешь сколько угодно отрицать это, но я больше не та девушка, которую ты похитил в Нью-Йорке. По крайней мере, не для тебя.

Он посмотрел на меня своим острым взглядом - смесь угрожающего и пьянящего взгляда. Он ничего не ответил, и его молчание стало оглушительным шумом в воздухе, наполненном сексуальным предвкушением. Напряжение между нами усилилось, оно было настолько тонким, что в любую секунду могло сорваться. Мое тело чувствовало это. Мои кости были одержимы им. Им.

Я застонала, когда он наклонился, едва касаясь моего рта. Наши горячие дыхания столкнулись, и мурашки предвкушения пробежали по позвоночнику и ударились о вершину бедер, мое тело напряглось, желая быть поглощенным им.

Он протянул другую руку и сжал в кулак локоны на моем затылке, потянув за них, заставляя меня напрячь шею. Наши губы соприкоснулись, но этого было недостаточно, чтобы назвать это поцелуем. Тем не менее он оторвался от моих уст и потребовал от моего тела полной капитуляции.

Едва заметно покачиваясь, он прикоснулся нижней губой к моей, только один вздох удержал его от поцелуя.

— Не играй со мной, Мила. — Его голос был низким рычанием и порывом горячего воздуха. — Если ты права, а я не уверен, по какую сторону границы я нахожусь, я бы предостерег тебя от провокаций. — Его большой палец провел по моей губе. — Нет ничего опаснее зверя, оказавшегося на незнакомой территории.

Я изучала его, поскольку его угроза висела в воздухе, как густой дым, готовый задушить.

— Ты имеешь в виду уязвимого зверя. — Это был не вопрос, и по тому, как его глаза из голубых превратились в черные, было видно, что он не воспринял это как вопрос.

Он еще крепче вцепился в мой подбородок, его губы растянулись в рычании, а в глубине глаз бушевала война. Его челюсти щелкали, а вены на шее пульсировали от ярости. Он едва удерживал себя в руках, и от предостережения у меня зачесались волосы, но я не желала отступать. Пришло время бросить ему вызов, заставить противостоять тому, что, черт возьми, было между нами.

Он резко отпустил мое лицо, и кожа запылала от его хватки.

— Я скажу это только один раз, — начал он, его выражение лица было твердым, словно высеченным из гранита. — Я никогда не прекращу войну против своего отца, пока не пролью каждую каплю его крови. И я точно не изменюсь ради какой-то чертовой женщины.