Дикая принцесса

Я хотел сказать ей, что все в порядке. Что я знаю, что она не хотела причинить мне боль. Что если бы я мог проснуться и сделать это сам, я бы сделал это. Но я не мог подобрать слова. Они были на кончике моего языка, но губы не двигались. У меня не было сил.

Я не представляю, сколько времени прошло.

Сначала холод, потом жар. Когда я чувствую дрожь, пробирающий до костей озноб, я понимаю, что мои шансы выкарабкаться из этого гораздо меньше, чем раньше. Я никогда не знаю, как долго я буду в отключке. Иногда, когда я открываю глаза, мне кажется, что я вижу там Лидию, ее светлые волосы падают на лицо, ее губы прижимаются к моему лбу, когда она гладит меня по щеке и говорит мне: "Еще не время, прости, любимый, но не время".

Я не понимаю, что она имеет в виду.

В другое время я понимаю, что это Елена, ее темные волосы стянуты на голове, ее лицо печально, когда она обрабатывает мою рану, запихивает таблетки в мое горло и заботится обо мне всеми возможными способами. И в эти моменты, когда я вижу ее и жажду ее прикосновений, когда я хочу, чтобы она осталась рядом со мной и никогда не уходила, я чувствую ужасный груз вины за то, как сильно я этого хочу.

Прошло столько времени с тех пор, как кто-то заботился обо мне. До нее я не чувствовал огромного, бесконечного одиночества, которое невозможно исправить, алкоголем или сексом, я выбрасывал все в зияющую яму. Я пытался бороться с этим, все то время, что я был с Еленой. Но теперь все мои защитные механизмы разрушены, и все, что я чувствую, это потребность в ней. Эта боль хуже, чем боль в боку, хуже, чем боль от лихорадки, хуже, чем все, что я когда-либо мог физически ощутить. С каждым мгновением, когда она остается рядом со мной, с каждым ее прикосновением я понимаю, как долго одинок я был.

Когда я могу говорить, я пытаюсь сказать ей, чтобы она взяла деньги и пошла к Васкесу, чтобы попыталась расплатиться с ним, чтобы вернуться в Бостон. Я не уверен, удается ли мне говорить сквозь боль и жар или это происходит только в моей голове, но мне кажется, что я слышу, как она говорит мне нет. Что она не оставит меня. Что она не даст мне умереть, что останется, пока я не поправлюсь.

Она должна оставить меня. Как бы мне ни хотелось не умирать в одиночестве в дешевом мотеле Рио, она подвергается все большей опасности, чем дольше находится здесь. Моя задача - защищать ее, но я не могу сделать это, не могу даже убедить ее уехать.

Мне кажется, она спит рядом со мной каждую ночь. Она заставляет меня пить бульон, суп и воду, когда может, и продолжает давать мне таблетки, которые, как я надеюсь на Бога, мне действительно стоит принимать. И в конце концов я чувствую, как жар начинает спадать.

***

Когда я просыпаюсь, на улице уже темно, простыни насквозь пропитаны, а из ванной комнаты льется свет. Впервые с тех пор, как я потерял сознание в машине, я чувствую себя бодрым.

— Елена? — Мой голос звучит как слабое кваканье, но она, должно быть, все равно меня услышала, потому что дверь сразу же открывается, и она выходит. На ней маленькие обтягивающие шорты и майка, и мое тело реагирует так, как оно не должно реагировать после того, что я пережил.

— О боже, Левин! — Она в мгновение ока пересекает комнату и оказывается на краю кровати, прижимая руку к моему лбу. — Ты проснулся. О Боже, ты очнулся. Я…

Ее голос срывается, а глаза наполняются слезами, которые потоком льются по щекам, когда она опускается на край кровати и смотрит на меня так, будто никогда раньше меня не видела.

— О Боже, я думала...

— Я знаю. — Я поднимаю руку, пытаясь вытереть слезы, чтобы остановить их прилив. — Я тоже так думал. Но теперь я проснулся.

— Как ты себя чувствуешь? — Она смотрит на меня, ее рука прижимается к моей щеке, шее, голой груди. На мне одни боксеры, и я чувствую слабый холод.

— Дерьмово, — честно говорю я ей, и смех, последовавший за этим, застревает у меня в горле, которое кажется сухим и болезненным. Мой голос звучит так, будто он скребет по наждачной бумаге. — Но я, кажется, жив. Благодаря тебе.

— Я не думала... я не была уверена... — Она впивается зубами в нижнюю губу, и я вижу, как на ее глаза наворачиваются свежие слезы. —Я так рада, что ты очнулся.

— Ее рука обхватывает мою, сжимая ее, как будто она хочет прижаться ко мне. Как будто ей невыносимо отпускать меня. И сейчас, когда все мои защитные силы ослаблены и я так близко подошел к смерти, а так близко я не был уже очень давно, я тоже не хочу ее отпускать.

— Я собиралась пойти в душ. — На ее щеках появляется слабый румянец. — Хочешь, я могу попытаться помочь тебе, если ты думаешь, что сможешь встать. Возможно, тебе станет легче.

Я медленно киваю. Даже малейшее движение вызывает во мне пульсацию боли, но душ, это именно то, что мне нужно. Я понятия не имею, как долго я пролежал в этой постели.

— Почти неделю, — говорит Елена, когда я спрашиваю ее, просовывая руку мне под плечи и пытаясь помочь мне сесть. — Большую часть времени у тебя был жар. Я старалась влить в тебя как можно больше воды и супа, а эти антибиотики, которые у меня были...

— Так вот что это было? — Я сдерживаю стон, когда сажусь, чувствуя, как все в моем теле разом жалуется. — Я помню, как ты давала мне таблетки. Где, черт возьми, ты взяла антибиотики?

Лицо Елены немного бледнеет, и я с любопытством смотрю на нее.

— Что случилось?

— Ты многое пропустил, — шепчет она, и я слышу, что она пытается пошутить и терпит неудачу. Что бы ни случилось, это явно ее беспокоит.

— Елена, что происходит?

— Я… — Она тяжело сглатывает и тянется к подушкам, чтобы сложить их позади меня. — Когда я увозила нас из отеля, я кое-кого убила, кажется.

— Я помню выстрел. И то, что мне показалось, будто ты его переехала. Елена...

— Да. — Ее голос дрожит. — А потом...

— У тебя не было выбора. — Я тянусь к ее руке, обхватываю ее и нежно сжимаю. — Я бы умер, если бы ты не вытащила меня оттуда. Благодаря тебе я до сих пор жив.

— Антибиотики... — Ее губы плотно сжаты, и я снова вижу блеск слез в ее глазах. — Человек, у которого я их взяла, пытался напасть на меня вместе с тремя другими. У меня был твой пистолет. Тот, что был в куртке. И я...

— Ты и их убила?

Она кивает, слезы снова текут по ее щекам.

— Они собирались... Я просто начала стрелять в них, а потом...

— Эй. — Я с трудом дотягиваюсь до нее и прижимаю ладонь к ее щеке, поворачивая ее к себе лицом. — Ты поступила правильно, Елена. Не из-за лекарства, а потому что такие мужчины заслуживают того, что получили. Ты не сделала ничего плохого.

— Многие люди с тобой не согласятся. — Она смахнула слезы. — Но я не могла позволить им, а тебе нужны были таблетки. Я не хотела, чтобы ты умер...

— Ты поступила правильно, — настойчиво повторяю я. — Плевать, что думают другие. Елена, ты знаешь, кто я. Кем я являюсь, кем я был. Неужели ты думала, что мне будет не наплевать на то, что ты убила человека, который пытался убить меня? Что ты стреляла в людей, которые пытались напасть на тебя? — Я провожу пальцами под ее подбородком, наклоняя его вверх, чтобы посмотреть ей в глаза. — Я чертовски горжусь тобой, Елена.

Она слабо улыбается.

— Я так и думала, что ты так скажешь… — шепчет она, пытаясь шутить.

Мне требуется все, что я могу сделать, чтобы справиться с этим, но, когда она смотрит на меня с этой кроткой, водянистой улыбкой, я не могу остановить себя.

Я наклоняюсь вперед и целую ее.

Все, блядь, болит, но мне похуй. Ее рот такой же теплый и мягкий, как я помню, и она испускает небольшой вздох, когда мои губы касаются ее губ, а ее рука поднимается, чтобы коснуться моего лица.

— Левин...

Мой член дергается, когда она шепчет мое имя мне в рот, твердея и посылая вспышку боли через меня, когда мои мышцы сжимаются. Я еще недостаточно здоров для этого, и это сводит с ума, потому что все, чего я хочу, это схватить ее, перевернуть на спину и вогнать себя в нее так глубоко, как только смогу.