Дикая принцесса

— Это все еще очень загадочно, — жалуюсь я, и челюсть Левина сжимается.

— Я не собираюсь рассказывать тебе все подробности моей прошлой жизни, — спокойно говорит он. — Я был честен с тобой в том, что делал. Тебе не нужно знать все досье на меня.

— Они хранят досье? — Я моргаю на него, и он вздыхает.

— Елена, есть вещи, о которых лучше не знать. Тем более что...

Он прерывается, но я уверена, что знаю, что он хотел сказать. Тем более что, вернувшись в Бостон, мы больше никогда не увидимся.

— Пойдем, — говорит он наконец, кивая в сторону двери. — Я занесу ключ, и мы можем идти.

Я следую за ним, чувствуя, как яма беспокойства в моем животе становится все глубже, когда он бросает ключ в окно мотеля, и мы выходим на улицу. Нам придется пройти немного, пока мы не достигнем достаточно оживленной части города, чтобы поймать такси, и я морщусь от каждого хромающего шага, но я сдерживаю любые жалобы. Я не хочу быть тем, кто задерживает нас.

Однако облегчение, которое я испытываю, когда мы садимся на заднее сиденье такси, даже если оно теплое и слегка пахнет застарелым потом, ощутимо. Левин молча сидит рядом со мной, пока такси едет по пробкам, и я хочу что-то сказать, чтобы нарушить тишину, но не знаю что. Мне кажется невозможным, что мы можем быть так физически близки и интимны, как сегодня утром, а спустя несколько часов чувствовать, будто между нами океан пространства.

Разве так бывает в отношениях? Неужели так всегда?

Но, конечно, это не так, потому что на самом деле у нас нет отношений.

Левин велит такси остановиться на углу одной из улиц, выходит и открывает для меня дверь.

— Это несколькими улицами ниже, — говорит он, когда мы начинаем идти. — Не самая лучшая идея, чтобы такси высадило нас слишком близко к тому месту, куда мы на самом деле направляемся.

Я вижу, что он оглядывается по сторонам с каждым нашим шагом, прекрасно понимая, что нас окружает, готовый ко всему. Мне становится спокойнее, когда я понимаю, что он не теряет бдительности, и я прижимаюсь к нему, возможно, ближе, чем ему хотелось бы.

— Прости, — бормочу я, когда понимаю, что он замедлил шаг, чтобы сравняться с моим, что стало еще медленнее из-за моей хромоты. — Я пытаюсь не отставать.

— Ты в порядке, — спокойно говорит он, снова оглядываясь по сторонам. — Если ты будешь напрягаться, это ничему не поможет. Я постараюсь держать тебя подальше от него как можно дольше.

Я не очень понимаю, куда мы едем и о чем он говорит. Мы проходим мимо ветхих зданий и других, которые выглядят только в легком запустении, и ни одно из них не выглядит так, как будто им особенно часто пользуются. Но Левин, похоже, знает, что ищет, и в конце концов останавливается перед деревянным и частично кирпичным фасадом с дверью, покрытой граффити. Он стучит раз, два, а затем три раза подряд, после чего делает шаг назад и подталкивает меня так, что я оказываюсь скорее позади него, чем на виду.

Я двигаюсь без раздумий, начинаю привыкать к тому, что Левин ставит себя между мной и другими людьми. Я стою на месте, мой пульс учащается в ожидании того, кто откроет дверь, и через несколько мгновений она распахивается, и я вижу, как из нее выходит пожилой мужчина с редкими темными волосами и легкой сутулостью в осанке.

El lobo mira (исп. Смотрящий волк), — просто говорит Левин, и мужчина застывает, его глаза сужаются, а уголки морщинистых губ подергиваются улыбкой.

— Волков! Я не видел тебя несколько лет. Я решил, что ты умер, как это часто бывает с людьми твоего типа. Чем могу быть полезен?

— Ну, для начала мы можем поговорить о наших делах не на улице, — язвительно говорит Левин, и глаза мужчины расширяются, когда он начинает смеяться.

— Конечно, конечно. — Он открывает дверь пошире, чтобы мы могли войти, и я вижу, как его взгляд с интересом останавливается на мне, когда мы заходим внутрь. Это любопытный взгляд, но не развратный, и это заставляет меня немного расслабиться.

Интерьер здания странный. Оно обшарпанное, не похоже на дом, но в то же время создается ощущение, что это именно дом: вещи разбросаны повсюду, а воздух наполнен запахом еды и специй. Я не могу понять, живет ли этот человек здесь на самом деле или нет, и ничто, пока он ведет нас по затемненному, обшитому деревянными панелями коридору, не дает мне никаких подсказок.

Мы останавливаемся у облупившейся двери, и он возится с ручкой, открывая ее и пропуская нас внутрь.

Внутри темно, и моим глазам требуется мгновение, чтобы привыкнуть. В комнате сильно пахнет сигаретным дымом и теми же кулинарными специями, что и снаружи. Она очень маленькая, едва хватает места для письменного стола, который стоит вертикально у одной стены, с потертым стулом за ним и еще тремя, разбросанными перед ним.

— Садитесь, садитесь, — говорит мужчина, махая рукой на стулья, и я тут же сажусь, желая снять давление со своей лодыжки. Левин, похоже, предпочитает стоять, шагнув ближе к моему креслу, но оставаясь на ногах.

— Что тебе нужно, Волков? — Спрашивает мужчина, глядя на него, пока он тянется к паре очков на столе. — Чем я могу тебе помочь?

— Ты все еще занимаетесь идентификацией? — Левин задает вопрос прямо, без всяких предисловий, и мужчина усмехается.

— Я вижу, ты все еще человек, который сразу переходит к делу. — Он опускается в кресло за своим столом, рассеянно перетасовывая какие-то бумаги, как будто это скорее для того, чтобы чем-то занять руки, чем потому, что ему действительно нужно на них смотреть. — Да, за определенную плату. Правда, расценки со старых времен выросли. Жить здесь дорого. И защита тоже стоит дорого.

— Я понимаю. — Левин холодно смотрит на него. — Сейчас у меня есть наличные, но, если их не хватит, я работаю на человека по имени Виктор Андреев. Тебе это имя о чем-нибудь говорит?

Мужчина прищурился.

— Я слышал его. Не в хорошем смысле. Он все еще торгует девушками?

Левин качает головой.

— Уже нет. Сейчас у него другой бизнес. Некоторые из девушек присоединились. Но он больше не покупает и не продает.

Мужчина кивает, издавая низкое хмыканье под нос.

— Что ж, это хорошо, это хорошо. Так тебе нужны документы? Паспорта для тебя и девушки, я полагаю? — Он кивает мне, и у меня возникает внезапное желание поглубже опуститься в кресло.

— Да, — резко отвечает Левин. — И мне нужно организовать частный рейс из Рио для нас двоих с пилотом, которому можно доверять и нельзя купить. Он делает ударение на слове "доверять", и я чувствую, как холодная дрожь пробегает по позвоночнику при мысли о том, что мне снова придется сесть в самолет. Когда-то идея полететь куда-то была захватывающей, но теперь я думаю, что буду в полном порядке, если мне больше никогда не придется подниматься на борт самолета. Мысль о том, чтобы сесть в самолет, которым управляет частный пилот, которому заплатили за то, чтобы он доставил нас в Бостон, еще больше пугает. В конце концов, именно так мы поступили в первый раз, и это закончилось тем, что мы чуть не погибли, застряв на необитаемом пляже.

— Сынок, всех можно купить. Если бы нет, мы бы не смогли их купить, — сухо говорит мужчина, и Левин усмехается.

— Человека, которого нельзя купить, если ему заплатил кто-то другой, — уточняет он. — Тот, кто сдержит свое слово. Таких должно остаться немного, по крайней мере.

— Ты удивишься, — мрачно говорит мужчина, снова перебирая свои бумаги. — Но я могу найти кого-нибудь. Половина оплаты вперед.

Он называет цифру, и я вижу, как дергается лицо Левина, но он роется в кармане.

— Ты поднял цены, — спокойно говорит он. — Я бы сказал, чуть больше, чем требует инфляция. Я дам тебе семьдесят пять процентов от этой цифры. Половину вперед, остальное наличными, когда мы придем за документами. Не больше.

Глаза мужчины сузились.

— Я слышал, ты больше не работаешь на Синдикат, — говорит он с ноткой подозрительности в голосе. — А значит, тебе не стоит употреблять эти слова, Волков. Волк не будет охотиться за тобой, если ты не будешь охотиться за ним.