Ледобой. Зов

Ледобой-3. Зов

Пролог

Горячий вороной стрелой влетел на широченный двор, и стременной, ловя повод, забежал справа. Только справа. Чарзар спешивается одним размашистым рывком, проносит ногу над шеей коня, р-р-р-раз, и на земле. Встанешь слева — снесёт сапогом голову первый наследник дерабанна, ох снесёт! Только искры из глаз подбирай. Проходили, учёные. Ещё бы, эдакая туша, даже Гезек переступает ногами, хоть и привычный. Следом под трехсоставной дугой ворот, облицованных песчаной глазурью небесного цвета, пронёсся весь охотничий отряд, и пыльный хвост, клубясь и заворачиваясь сам в себя, последним медленно вплывал в розовый сад повелителя Хизаны, будто верная собака. Площадку перед воротами шагов на тридцать в глубину двора не стали облагораживать — никакие посадки не выдержат подкованных лошадиных копыт — а дальше, за чертой из карминового камня начиналось буйство травяной зелени с цветочными клумбами, разбитыми тут и там, и получалось, будто всамделишные острова поднялись из пучин в изумрудном океане.

— Что? — взлетев на ступени дворца, Чарзар только бородой мрачно дернул, черной, как вороново крыло.

— Отец послал за тобой, — встречал человек, лицом, осанкой и ростом очень похожий на первого дерабиза, только помоложе и не столь плотный. — А дальше повелитель и наследник займутся тайными делами княжества. Так ведь?

— Всё жалеешь о том, что не родился старшим? — Чарзар смерил брата колючим взглядом, и Дуртур поспорил бы на что угодно — уезжал на охоту совсем другой человек, будто лицо в степи обронил на скаку. Или то и была личина, а лицо — это?

— Лист не выбирает ветку, на которой распуститься, — младший дерабиз пожал плечами, и легкий кожаный доспех тонко скрипнул под среднёвкой, расшитой золотыми нитями, — Хотя…

Дуртур замолчал, скривив губы.

— Договаривай.

— Хотя мне кажется, что когда дерабанном Хизаны станешь ты, весной почки деревьев будут спрашивать у тебя позволения распуститься, а ветер, пролетая над дворцом, вынужден будет платить проездную пошлину.

Чарзар смерил брата тяжёлым немигающим взглядом.

— Скорее всего, вот-вот случится то, чего мы оба ждём долгие годы — ты с ужасом, я… с нетерпением — и это изменит наши судьбы. Но когда я выйду из покоев отца, ты должен для себя крепко усвоить: свой, не свой, на дороге не стой.

Отпихнув брата плечом, Чарзар скрылся в покоях. Дуртур, потемнев лицом, проводил его глазами и ещё долго гладил рукоять кинжала, время от времени опуская осмысленный взгляд на пояс. По боковой дорожке, вдоль оградительной стены на площадку перед воротами шагом вышел гнедой в поводу у посыльного, за карминовой каменной границей гонец дерабанна резко вскочил в седло, рванул коня в намёт и молнией выскочил за ворота. Зимняя придорожная пыль, поднятая копытами, медленно поплыла в обратную сторону, прочь из дворца. Совсем как собака, кто мимо едет, с тем играет.

— Отец, ты посылал за мной? Что-то случилось?

— Мне пришлось послать. Сядь, — высокий седобородый человек отвернулся от серединного окна, закрытого стекольной розой с разноцветными лепестками, от чего цветной бутон, играя с солнцем в прятки, каждый день «перебегал» по стенам покоев с запада на восток. — Как прошла охота?

— Я насадил на копье кабана, Жерпис подстрелил косулю.

Седобородый дерабанн холодно кивнул.

— Помнишь слова, что я сказал тебе в день восемнадцатилетия? Те самые?

— Ты предупредил меня, чтобы я не вздумал покушаться на тебя, дабы самому сделаться правителем Хизаны.

— Почему я так сказал?

Чарзар нахмурился.

— Потому что если бы ты умер преждевременно, я никогда не узнал бы того, что сделает меня могущественнее любого дерабанна под солнцем и луной.

Правитель Хизаны медленно подошёл к сыну. Первый дерабиз, прищурив чёрные глаза, смотрел на отца внимательно и зорко. Что случилось? Зачем звал? Почему заставил прервать охоту? Вроде бы здоров… разве что бледнее обычного. И пошатывает его… да, точно шатает.

— Пятнадцать лет назад ты первый раз задумался о том, что я мешаю тебе жить и ничего не понимаю в премудрости управления страной. Так?

Чарзар молча кивнул. «Пятнадцать лет назад у меня просто руки чесались изрубить тебя, отец».

— Сказав, что в свое время открою тебе секрет высшего могущества, я обезопасил себя и обеспечил стране несколько спокойных лет. Ты вычистил дворец от шакалов и лизоблюдов, а три раскрытых заговора против меня чего-нибудь да стоят. Да, Чарзар?

«Да. Я не мог дать тебе умереть от кинжала предателя или меча взбунтовавшегося наместника. Ты откроешь мне секрет, и лишь тогда мечи, ножи и копья попробуют на вкус кровь Зимограсса, дерабанна Хизаны. Не раньше, старый кабан, не раньше».

Зимограсс, не отрывая глаз, читал лицо сына, и впервые с начала разговора улыбка оживила густющие усы и бороду правителя.

— Ты этого не помнишь, но за несколько лет до твоего рождения Небесный наш Отец отправился воевать с дерабанном Зла. Три года продолжалась битва, три года земля пребывала в забытьи необласканная Небесным Отцом, три года летом стояли морозы, падал снег, и посевы не всходили. Люди мёрли, как мухи, живые не успевали хоронить павших, а те, что остались жить, походили на тени, так были слабы и немощны. Хизана заслужила лучшей доли, но тогда было ещё не время. Понимаешь?

Чарзар на мгновение задумался и молча кивнул. Да, не помню, но те предания знаю наизусть.

— Небесный Отец победил дерабанна Зла, с тех пор солнце щедро заливает наши поля живительным светом, а пахари на полудне княжества снимают по два урожая в год. Хизана стала оправляться после схватки Небесного Отца со злом, но тогда тоже было ещё рано, понимаешь?

Дерабиз прикрыл веки, соглашаясь.

— Закрома хизанцев с тех пор каждый год засыпают горы зерна так, что не всякий раз можно широко раскрыть дверь, в каждой миске, на каждом столе, в каждой хижине есть пища. Горы золотого зерна уплывают с пристаней за моря, и настоящее золото, наоборот, с тех пор течёт в страну.

Чарзар выжидающе смотрел на отца. Зимограсс покачал головой.

— Тогда тоже было нельзя. Не время. После победы Небесного Отца наша земля стала похожа на большой котел, который снизу ласкает жаркое пламя. Только солнце ласкало нас сверху. Котёл кипит, булькает, люди теснят друг друга, так их стало много, от золота распухают и трескаются сундуки, и всегда настаёт мгновение, когда похлёбка начинает срывать крышку.

Дерабиз холодно смотрел на отца.

— Это время настало. Сейчас.

Чарзар встал, медленно пошёл к Зимограссу, и, остановившись в шаге, передёрнул широченными плечами.

— Ради чего я не убил тебя пятнадцать лет назад, отец? То могущество, есть ли оно вообще?

— Ты не смог бы убить меня пятнадцать лет назад, мой мальчик, — седобородый усмехнулся так, что первый дерабиз почувствовал себя шкодливым мальчишкой, уверенным в том, что все эти годы, упражняясь в бое на мечах, стоял с отцом вровень, и лишь теперь старые дворцовые слуги по секрету открыли страшную тайну — меч отца был двое тяжелее обычного. — Но я уверен, за эти пятнадцать лет ты не раз задавал себе этот вопрос. Даже не скрываешь своего желания избавиться от меня и расчистить дорогу к престолу.

— Ради чего я не убил тебя пятнадцать лет назад? Чем ты отгородился от кинжала? — с нажимом повторил первый наследник, слегка наклоняя голову.

«Если бы взгляд Чарзара был подобен острому мечу, моя голова за эти пятнадцать лет тысячу раз скатилась бы с плеч».

— Я болен. Без надежды на лучший исход.

— Как болен? — дерабиз от неожиданности сдал на шаг, распахнул глаза и раскрыл рот. — Как болен?

— Не пугайся, я успею раскрыть тебе секрет, — дерабанн презрительно сплюнул улыбку, и на короткое мгновение Чарзар увидел того Зимограсса, который время от времени выглядывал из-под личины весёлого усача с окладистой бородой и широким носом с горбинкой. Того самого, который, улыбаясь, наводил на придворных ужас, а первенца своего как-то испугал в детстве до глубины души, да так, что маленький Чарзар не нашёл достойной меры измерить пропасть между добродушным отцом и жестоким правителем. Этих двоих в его воображении разделил целый мир, добряк был на полуночи, чудовище — на полудне, один на вершине самой высокой горы, второй — на дне самой глубокой океанской впадины, и лишь одна штука во всем мире сводила обоих воедино — заклинание, услышанное от кого-то из знати: «Небесный Отец неизбывно мудр, если наделил Зимограсса терпением. Без него наши головы каждый день выносили бы из дворца в корзинах, ибо катиться по ступеням они не смогли бы, разрубленные начетверо».