Полумесяц и крест

-…А конь где? Волки задрали? Это откуда же ты такой притопал? — длинный черный, как смоль чуб, рукой поправляет. — Тута что надобно? Не абрек ли лихой? Сказывай!

Рукоять кинжала рукой оглаживает, по сторонам оглядывается. Сразу видно, что перед казачками-молодками похваляется. Что такому говорить? Он же как дырявый сосуд: в одно ухо влетело, в другое вылетело. Ринат ему про свое бедственное положение рассказывает, на разбойников жалуется, а тот все свое талдычит. Мол, где твое ружье и кинжал, почему коня нет, что в котомке лежит, зачем сюда идешь… Ринат уже потянулся во внутренний кармашек своей черкески, чтобы сунуть этому предку будущих гаишников одну монетку. Глядишь, отстанет от него со своими вопросами.

— Эй, Митюха, что тут такое? — дача взятки не состоялась, так как из небольшого домика — местной караулки, по-видимому, вышел казак в возрасте.

Невысокий, крупный, в годах. Борода окладистая с крошками еды на ней. Полдничал, должно быть.

— Ну? Чаво тут устроил? Видишь, от абреков досталось человеку, — грозно добавил он, а сам внимательно оглядывал Рината и его скудные пожитки. — А ты, человече, рассказывай. Где этих разбойников встретил? Много ли их было? Куды они дале собирались?

Ринат еще раз повторил свою легенду, в которой не было ничего героического и лихого. В его рассказе звучала лишь грязь, боль и страх, что оставляли после себя абреки. Разбойникам, изгоям без роду и племени, были чужды понятия чести, сострадания и доблести.

-…Дядьку, ты на него самого посмотри, — спешившийся молодой казак недоверчиво хмыкал, стоя сбоку от своего старшего товарища. — Он же сам цельный абрек! Черкеса у него вся в порезах и дырках от пуль. Ты сам же мне гутарил, что только самые отчаянные черкесы не зашивают порезы и дыры от пуль[2]. Мол, перед другими они так похваляются. А на рукава глянь! — яростно тыкал парень в длинные рукава черкески Рината.– Все оборваны. Знать, в таких жарких перестрелках был, что пыжей на пули не хватало и ткань с рукавов рвал.

— Проходи, с Богом, — не слушая молодого, проговорил казак и махнул Ринату рукой. — Коли на постой встать захочешь, то иди к караван-сараю. Там много ваших, что на базар за товарами приходят.

Казак был опытным, не один год прослужившим в этих местах. Ему ли было не знать, сколько бед в крепости могут наделать что вот такие вот прохожие. Нередко обычные путники, мирными торговцами входящие в селения, ночами резали часовых и воровали коней. Правда, знал он и другое. Путник вполне мог оказаться и чьим-то кунаком. Местные господа-офицеры здесь часто братались с лихими абреками, потом хвастаясь этим друг перед другом. Прихватишь такого кунака, а после с его благородием хлопот не оберешься. Пусть лучше идет своей дорогой. Коли же набедокурит, тогда его и можно будет прихватить. Собственно, этой незатейливой солдатской мудростью он и поделился с молодым казаком.

Их разговора Ринат уже не слышал. Он в это время быстрым шагом уходил в глубь селения, где находилась волостная управа. Там ему нужно было дождаться некого Акакия Поликарповича, писаря управы, и проследить за ним. Именно этот чиновник, судя по собранным сведениям, мог выправить Ринату необходимый для путешествия в глубь России документ.

Поиски его особо не затянулись. Около управы, одноэтажного каменного дома с облупленными колоннами, выждав положенное время он увидел Акакия Поликарповича, собственной персоной. Ошибиться было невозможно, так выразительно его описали русские дезертиры. Писарь был неказистым мужичшкой, низенький с выдававшимся вперед брюшком, которое едва сдерживал партикулярный сюртук. Последний, изрядно заношенный, видно застал еще дедушку писаря. Однако, пожалуй, самой заметной приметой Акакия был его выдающийся нос, вызывающе сизого цвета. Чувствовалось, его хозяин откровенно закладывал за воротник.

Сегодня он, как и обычно, держал путь в сторону трактира, где традиционно находился до самого вечера. Проводив его до места, Ринат немного выждал, а потом зашел следом за ним.

Трактир его встретил клубами ядреного табачного дыма и несмолкаемым гомоном голосов. В довольно большой комнате, заставленной столами и лавками, почти не было свободных мест. В самой середке, заняв большой стол, громко гуляло с пяток купцов. Они, то и дело перебивая друг друга, что яростно доказывали, трясли бородами и кулаками. По левую руку от них степенно ужинали двое казаков в возрасте, о чем-то негромко беседовавших. Справа один за столом сидел довольно молодой офицер, брезгливо поглядывавший на соседей. Всем своим видом он показывал, что ничего остальным. Правда, непонятно было, что он тогда тут забыл. Скорее всего, поиздержался изрядно парень, а здесь за несколько копеек можно было до отвала наестся. Вот и приходится ему гордость и гонор свой засунуть куда подальше.

— А вот и мой новый друг, — одним губами прошептал Ринат, замечая в самом углу одинокую фигуру за колченогим столиком. — Что-то небогато у тебя сегодня…

Перед ним и, правда, было бедновато. Считай, и не было ничего: маленький лафитник с рябиновкой, миска пустых щей и ломоть хлеба на два укуса. Судя по его недовольному выражению лица, с которым он озирал стол, к такому он совсем не привык.

Ринат ухмыльнулся. Судьба явно улыбалась ему, подбрасывая такую возможность для начала разговора. Он подошел к трактирщику, дородную сильно потеющую фигуру с матерчатым передником сложно было с кем-то спутать.

— Уважаемый, — коверкая речь, проговорил Ринат на русском. — Вон мой кунак сидит совсем один, — кивнул в сторону угла. — Неси все туда самое хорошее. Курочку зажаренную там, карасей в сметане, грибов с луком… Еще что есть самое лучшее и вкусное… Для кунака ничего не жалко.

На стойку он положил две крупные серебряный монеты, которых должно было хватить, чтобы накормить целый взвод солдат.

Надо было видеть изумленное лицо Акакия, когда на его столе начали появляться разные блюда. Завороженными глазами он уставился сначала на исходящую ароматом курицу с золотистой корочкой, затем перевел взгляд на миску с жареными карасями горкой. Половой, мордастый детина, уже нес каленых яиц десяток, прямо из печи, душистый каравай хлеба.

Едва это все великолепие с трудом уместилось на столе, рядом присел Ринат. Глаза Акакия, оторвались от яств, и скрестились на нем.

— Думаю, мил сударь, это все неспроста, — пробурчал он, взявшись за лафитник. — Томко откушать сначала надо бы…

Из дальнейшего разговора стало ясно, что писарь еще не все мозги пропил и пока соображал довольно живо. В историю с ограблением честного купца он вряд ли поверил. По холодным, расчетливым глазам было видно, что циник до мозга костей. Такой, если выгода на горизонте нарисуется, все сделает.

— Могем такую бумагу выправить, коли состояние позволяет, — писарь опрокинул еще стаканчик и выразительно потер пальцами. — Вот откушаю и сделаю. На квартире все имеется, — хорошо принявший, он уже и не скрывал ничего.

На квартире, как громко называлась небольшая комната в соседнем доходно доме, действительно, имелось все необходимое. Запасливый Акакий в небольшом сундучке держал даже волостные бланки с уже поставленной подписью кордонного начальника. Откуда и как он их раздобыл оставалось загадкой.

— Не сумлевайся, все настоящее. Вишь, подпись самого его высокородия Александра Васильевича, — усмехнулся писарь, заметив удивление на лице Рината. — Настоящие проездные документы оформим тобе. Так… Податель сего купец Ахмет Байсангуров направляется в Тифлис по торговой надобности, о чем изложено дальнейшем. Для кордонных нужд сему купцу требуется привезть 10 пудов гречки… Вот и все, как договаривались. Осталось только оговоренное получить…

Получив на руки долгожданный документ, Ринат вздохнул. Вроде бы должен радоваться, но на душе, по-прежнему, было муторно. Ощущалось такое мерзкое чувство сделанной подлости. «Черт, погано-то как, словно своими руками дверь квартиры бандитам открыл… А ведь когда-то точно таким же способом купят документы и те уроды, что тучу людей на Дубровке угробят. Не дай Бог кто-нибудь сейчас по моим стопам пойдет. Этот пьянчужка за бабло кому-угодно документ выпишет». Ринат с такой ненавистью посмотрел на мирно сидевшего чиновника с деньгами в руках, что сам своего чувства испугался. С дикой силой захотелось эту гниду удавить, чтобы от него даже следом не осталось. Уже даже к искривлённой шее Акакия примерился, но все же сдержался. Не нужен ему был сейчас шум. На кону стояли слишком многое.