Полумесяц и крест

Коренастый мужчина в темной черкеске из хорошего английского сукна что-то пытался объяснить, но выходило у него не очень.

-…Но зачем, господин? Люди устали. Собака Джавад трус и все равно носа не посмеет высунуть из своей норы, — с полным непониманием своей вины, он затыкал рукой в сторону селения. — Он и его люди трясутся перед твоей силой. Если же Всевышний лишит его разума и он вылезет за стены, то мы раздавим его. Твои воины, как барсы бросятся на врага и погонят его плетками обратно, — он горделиво подбоченился и положил ладонь на рукоять кинжала; видно было, что он истово верил в свои слова, что было особенно страшно.

— Что? — у Рината аж волосы под буркой торчком встали. — Совсем охренел? Енерал сранный! Жуков в папахе! Теоретик бородатый! Короче, десять плетей!

Двое из двух десятков мюридов, что постоянно сопровождали Рината, тут же схватили ошалевшего горца и, разложив его на траве, всыпали ему плеткой положенное число ударов. К чести наказываемого во время экзекуции он не проронил ни слова. Молча, грыз зажатую в зубах деревяшку. Всю измочалил в лохмотья, но даже не застонал.

— Ты на пост до вечера, — не раздумывая, Ринат ткнул пальцев в горца, что имел неосторожность выстрелить. — После тебя сменит твой товарищ. Смотреть за аулом в оба. Чтобы ни одна муха не пролетела! Не дай Всевышний пропустите гонца или лазутчика… Сразу же в трибунал закатаю, а после в Могилевскую губернию билет выпишу, — кипя от злости, он не успевал фильтровать речь, в которой нет-нет, да и проскальзывали странные для местных словечки. — Остальным молиться и готовить оружие. Завтра новый штурм, — рыкнув напоследок, он с нажимом обвел глазами стоявших вокруг него горцев.

Стало ясно, что дальнейший обход лагеря смысла не имеет. Везде явно было одно и то же — разгильдяйство, расхлябанность и никакой ответственности. С отчетливой неизбежностью перед ним замаячили большие проблемы. В ближайшие дни он мог положить перед стенами этого аула большую часть своего воинства. Страшнее всего, что павшие в первых рядах скорее всего будут самыми его явными сторонниками и фанатично верившими в его избранность. Позади всех пойдут в атаку и уцелеют самые трусливые, осторожные и сомневающиеся горцы, что позже могут стать для него самой настоящей угрозой. Словом, проблему с ханом Джавадом ему нужно было решить самым эффектным и наиболее быстрым способом, еще раз подтверждая свое право Богом избранного имама.

Все эти свои опасения Ринат и выложил в разговоре со своими ближайшими сторонниками, устроив банальный для своего прошлого мира мозговой штурм. Весь накопленный и в этой и в той жизни опыт говорил ему, что иногда не надо ничего мудрить и плести пустые словеса. Нужно просто спросить у людей совета. После же все услышанное самым внимательным образом изучить, обобщить, выкинуть откровенную белиберду и сделать для себя нужные выводы.

-…Нужно попробовать примириться, господин, — первым высказался Кур-эфенди, высошхий до состояния мощей мулла из аула Хойми, истово верующий и человек кристальной честности. — Нам нужно вместе бороться с неверными. Пошлем людей со знаменем Пророка, чтобы хан Джавад выслушал нас.

Мулла еще долго доказывал, что примирение лучший выход. Мол, такая склока идет на пользу лишь врагам мусульман и несет раздор на Кавказ.

-…Договариваться сейчас не очень выгодно, братья, — прервал речь муллы молодой горец Амирхан, назначенный Ринатом своим секретарем за сообразительность и хорошее знание почти десятка языков народов Кавказа. — Вайнхи могут не понять тебя, господин. По всем законам нашего народа хан Джавад стал твоим кровником, попытавшись убить тебя. Сделав первый шаг к примирению, ты проявишь слабость и пойдешь против наших традиций. Это очень и очень плохо, — кривил губы он, качая головой. — Люди решат, что ты испугался…

Большая часть из своеобразного военного совета горячо поддержали Амирхана гортанными выкриками. Слова горца были им близки и понятны. Все знали, что по всем писанным и неписанным законам первый шаг к примирению должен был сделать именно виновник, а не жертва. Эту часть кодекса каждый горец впитывал с молоком матери и отказ от нее мог стать страшным ударом по авторитету имама Шамиля.

На волне развернувшегося следом спора все громче стали звучать голоса тех, кто ратовал за радикальное решение проблемы с ханом Джавадом. Предлагался старый и испытанный способ, который в XX веке незамысловато сформулировали в виде следующей формулы — «нет человека, нет проблемы». Мол, нужно продолжать осаду аула и атаковать до тех пор, пока его жители не сдадутся или не выдадут хана.

-…Можно выбрать путь лисицы, а не волка, — едва стали замолкать голоса сторонников продолжения осады, вновь подал голос Амирхан с коварной улыбкой на лице. — Давайте пообещаем Джаваду жизнь и прощение. Пусть поверит в это. Дадим клятвы, если нужно будет, что никакой вражду между нами больше не будет, — продолжил горец, не обращая внимания на кислые лица остальных. — После же хана Джавада случайно задерут волки или он свернет шею, свалившись с горячего жеребца. Можно подсыпать и порошок, что затуманит сознание…

Мулла что-то недовольно пробормотал про клятвы, на что не мог не отреагировать Амирхан.

— Мне тоже противно нарушение клятвы, сделанной на священном Коране, эфенди, — смущенно склонил голову Амирхан, правда, тут же вскидывая голову с блеском в глазах. — Но, эфенди…тебе ли не знать слова из священной Книги — «Аллах установил для вас путь освобождения от ваших клятв. Аллах — ваш Покровитель. Он — Знающий, Мудрый[1]». Разве мы можем не видеть особую прозорливость Всевышнего, что установил для нас путь к искуплению ложной клятвы. Аллах знает, что мы творим и что скрываем в наших душах. Как говорил Мухаммад аль-Бухари[2], ученейший мухаддис[3] и опытнейший муфассир[4], преступившему клятву нужно накормить десятерых бедняков или одет их в приличествующие им одежды…

— Что? — едва не задохнулся от возмущения мулла. — Как у тебя только язык повернулся такое предложить, сын греха? Этот аят ниспослан тем, кто сделал запретной для себя наложницу или жену…

Кур-эфенди еще что-то пытался объяснить, но его голос потонул в общей волне одобрения. Чувствовалось, что многим понравилась предложенная Амирханом хитрость. Такой способ решения проблемы очень удачно обходил многие подводные камни и позволял обойтись «малой кровью».

Ринат же, воспитанные в традициях исключительной моральной гибкости конца XX — начала XXI вв., обратил внимание на другое. Его сильно удивила глубокая подкованность своего секретаря во всякого рода иезуитских хитростях, предполагающая либо высокую образованность, либо большой опыт. Последнее, если было верным, сильно настораживало и могло в будущем представлять угрозу. Ринат сделал себе мысленную зарубку, присмотреться к своему секретарю повнимательнее. Такие кадры имели плохую привычку со временем забываться и начинать играть в самостоятельную игру.

К позднему вечеру, когда все разошлись, у Рината созрел более или менее пригодный план осады и последующего штурма, который состоял из нескольких частей. В соответствие с первой частью плана, условно названной им пропагандистской, предусматривалась информационная обработка осажденного населения. Согласно второй части плана предполагалось вновь штурмовать селение, но с учетом некоторых военных хитростей.

Претворять в жизнь задумки он начал уже этой ночью. По его приказу костер в лагере должен был приходиться на каждые пять воинов, что позволило для врага визуально увеличить массу войск. Даже он сам впечатлялся, когда поздней ночью забрался на небольшой холм и взглянул на лагерь со стороны. В какой-то момент ему даже показалось, что перед ним раскинулось настоящее море из ярких огоньков. Внизу в сотни метров от него горело больше четырех тысяч костров, вогнутой чашей обступая съежившееся у скалы селение. Вряд ли такое зрелище будет способствовать спокойному сну осужденных и самом хана Джавада.

Ранним утром началось претворение другой части его плана. Ринат лично отобрал два десятка горцев с луженными глотками, обладавшими исключительно громкими голосами. Они должны были стать его секретным оружием в информационной войне, в течение дня выкрикивая под стенами крепости кучу правдоподной лжи о хане Джаваде. Ему было несложно состряпать с десяток подобных заготовок, в которых Джавад обвинялся в самых несусветных грехах — от тайного союза с русскими и до содомии. Ринат готов был поклясться, что такой неимоверной богатый человек, как Джавад, наверняка в чем-то был замешан. Вряд ли этот пресыщенной жизнью человек, бывший и Богом для жителей целой местности, не совершил какой-нибудь мерзости. Обязательно было нечто…