Полумесяц и крест

Непроизвольно поежившись, Ринат всем телом ощутил, насколько он грязный. Словно специально зачесалась пропотевшая спина. Глубоко вздохнув, он ощутил тяжелое исходящее от него амбре. «Помыться не помешает… Тысячу лет в бане не был». Живо представляя золотистые липовые доски банных полатей, ядреный дубовый веник в запарке, он едва не застонал от предвкушения. «Черт побери, так попарюсь, что кожа слезет… Я тебе, казачина, покажу, как по настоящему париться. Век помнить будешь. Еще детям и внукам будешь рассказывать, как париться нужно».

И показал…

Срубленная их землячеством, баня оказалась добротная, крепкая, душ на пять-шесть. Топилась по черному, отчего стены ее и потолок были покрыты толстым слоем сажи. Внутри Ринат под недоуменными взглядами казаков запарил в небольшой деревянной шайке пару-тройку трав и корешков, от которых тут же поплыл одуряющий аромат. Как только он опрокинул шайку с отваром на камни, вообще, стало невмоготу.

— Что же ты, басурманин, сделал такое? — простонал старшой среди казаков, с наслаждением вдыхай пряно-горький воздух. — Прямо в душеньку почеломкал…

Рядом на лавке сидели и остальные, тоже судорожно вдыхавшие расползающийся по бане аромат. Ухмыляясь, Ринат плеснул еще отвара на камни.

— Сейчас отвар заварится, еще лучше станет. Потом моим веником пройдусь, вообще, забудете, кто вы и откуда…

Он вытащил из холщового мешка заранее припасенный веник из веток эвкалипта. Пушистый, с крепкими ветками и листочками, он словно сам просился в бой.

— Давай-ка, старшой, первым лезь на полку. Уважу тебя, — веник Ринат отогнал от полатей молодых казаков. — Посмотришь, как париться надо…

Разомлевший, тот в ответ что-то неопределенное буркнул и полез наверх. Вспоминая свои походы в баню в прошлой жизни, Ринат погонял немного раскаленный воздух над распаренным кряжистым телом. После легкими, едва уловимыми движениями начал касаться веником конечностей казака — ног и рук, давая телу привыкнуть к высокой температуре.

— Кто-нибудь там… голову ему прикройте. Шапки что-ли никакой нет? Нельзя с непокрытой головой париться, — не оборачиваясь, бросил Ринат назад. — А то голова дурная станет.

Фыркая от пышущей жаром печки, он начал с силой охаживать лежавшего. По-другому, этого казачину было и не пронять. Пару-тройку раз хлестанет с оттяжкой, потом в полсилы. Затем на новый круг.

— Уморишь, — в какой-то момент со стоном слетел с полатей старшой и, хлопнув дверью, исчез.

— Кто следующий? — сделав угрожающее лицо, зашипел Ринат на остальных; те сидели молча, не делая попытки встать. — Ладно… Сам полезу.

Залез наверх и забылся. Хорошо было, словно в своей бане оказался. Кругом смолистые бревна, в воздухе пробирающий до печенок пряный аромат трав. Он закрыл глаза и начал поглаживать тело веником, чуть массируя уставшие ноги. Прошелся по спине, плечам, между лопаток.

— Что там, как мыши под лавкой? — прикрикнул он. — Поддайте! Б…ь, еще!

Пар обжигающей волной ударил в доски и расплылся по бани. Ринат снова прошелся по спине веником, чувствуя пробирающий до костей жар.

— Амба, — прошептал он, спрыгивая на пол. — Черт, а где все-то?

Выйдя из пустой бани, Ринат наткнулся на удивленные взгляды казаков. Ничего не понимая, он подошел к стоявшей рядом дубовой бочке и с головой окунулся в нее. Вынырнув, он сразу даже вылезти не смог. Блаженствовал некоторое время, едва выглядывая из воды.

— Могет париться, черт нерусский… — едва различимыми донеслись до него чьи-то восхищенные слова. — Хлещет и хлеще, хлещет и хлещет. Исчо то и дело орет. Мол, поддай парку, поддай парку…

У Рината в ответ даже сил улыбнуться не было. Сильно разморило его.

—…Ничаго. У нас вона в станице Гришаня-коваль есть. Тот ищо шибче париться, — в разговор вступил новый голос. — Бывало, так напариться, что, как подрубленный падат…

— Гришаня? Так с горькой он падат, а не с бани! — возрасил ему кто-то другой. — Горькую жрать он горазд… Ерофей Ягорыч, как он вас попарил-то?

— Скажу вам, станичники… Знатно, — размеренно, не торопясь, выдал старшой. — По каждой косточке прошелся. Будто вынули из меня все костояки до единой, а потом снова собрали на гвоздочки… Главное, мягонько, как кошка лапкой бьет. Видать руку мастера. Не то что вы, дурни. Лупите, как бык копытом.

—…А что за отвар такой? Митюха, видал чаго али нет? — в разговор вплелся еще чей-то любопытствующий голос. — Вызнать бы надоть. Так пахнуло, что не сказать даже…

После бани они засиделись за накрытым столом. Казаки немного приняли на грудь, Ринат обошелся квасом. Как водится, разговор о женщинах плавно перешел на политику.

—…Что ты, як пенек замшелый головой машешь? Говорю тобе, что одни разбойники у вас там по аулам сидят! — продолжал рассказывать о своем понимании Кавказа старшой под одобрительный гул остальных. — Куды не плюнь, абрек! За душой ничего нет, окромя ружья и кинжала. Не так, говоришь⁈ Побожись… А, ты же басурманин, — махнул рукой казак, понимая что сморозил глупость. — Был у нас один солдатик у вашего хана в плену. Рассказывал про жилье-былье… Говорит, мужик у вас там цельными днями у сакли сидит, да кинжал али ружье начищает. Супружница же его за скотиной ходит и детей обихаживает. Мужик, значит-ца, никакую работу не делат. Мол, его дело только войну воевать, да праздновать. Ждет, когда его в новый набег позовут. Только хан начнет воинов собирать, он быстрее бежать… А вернется с набега, давай перед другими соседями хвастать добычей. У вас это самое первое дело для джигита…

Ринат в ответ вновь закачал головой. Слишком уж упрощенную картину повседневной жизни на Кавказе рисовал казак, ставя знак равенства между горцем и разбойником. В добавок, он не называл корень этого зла — сложившуюся веками феодальную систему, которая через сложные национальные и псевдо языческие обряды и обычаи взращивала на Кавказе героический образ джигита-воителя принижала ценность мирного повседневного труда. Опутавшие крепкими путами зависимости горские племена, ханы и беки толкали мужчин к участию в набегах, к захвату пленников, к продаже своих же родных в рабство. Зарвавшаяся знать не оставляла людям другого пути. Под тяжелым бременем самых разных налогов и податей, в условиях дикой нехватки плодородной земли, частого голод, большого числа князков и правителей, горцам оставалось лишь воевать — друг с другом, с близкими и дальними соседями.

Вскоре изрядно наклюкавшийся, старшой уже начал поучать Рината, а в его лице и весь Кавказ.

— Что вы упираетесь, як телки⁈ Вы же с горчичное зернышко, а Рассея як широкое поле, — широко раскинул руки казачина, показывая необъятные просторы своей страны. — Напульона вона стреножили. Знаешь скока с ними солдат было? Нам господин охвицир сказывал, что было хранцузов почти пять сотен тысяч. Мы же им такого пинка под зад дали, что знамо любо посмотреть… Вы-то куда претесь со свиным рылом в калашный ряд? Со свиным… Свинья-то не по нраву вашему Магомеду[7]…

Казак еще долго доказывал Ринату, что горцы не выстоят перед русской армией. Тот в конце уже и не слушал осоловевшего спорщика, думая о своем. «… Понятно, что не выстоят. Даже проведя тотальную мобилизацию, горская армия будет в разы меньше русской. Не надо забывать и про большие проблемывооружением и боеприпасами. Что уж говорить, если приходится делать пушки из дерева. Сам не поверил своим глазам, когда увидел одно такое чудо-оружие. Выдолбили изнутри ствол здоровенного дерева, сделали запальное отверстие и поставили на пути следования казачьего отряда. И, мать его, сработала ведь! Правда, выстрел вышел какой-то говеный…».

Сегодняшний разговор еще больше укрепил его в мысли, что спасение Кавказа, да, чего скрывать, его собственное, как единого целого, было только в примирении со своим соседом. Для этого же горские племена, эти десятки самых разнообразный и часто враждующих друг с другом, племен, должны были объединиться в одно государство, которое могло заставить считаться с собой. «Да-да, надо думать над тем, как заключить мир с России на более выгодных для Кавказа и его жителей условиях. Хотя, сейчас бы для начала собрать все племена в кучу… Задачка не самая простая. Тут хан сидит на хане и ханом погоняет. Эти уроды явно не согласятся так просто отдать свою власть. Один хан Джавад, падла, чего стоит. Сначала в десны целовался, а потом зарезать пытался».