Русский рай

Обернувшись на удивленный взгляд Сысоя, Тимофей рассмеялся:

– Моя здешняя женка! Хороша?

– Кадьячки тоже любят щеголять голышом и задом вертеть горазды, но срамные места прикрывают богаче.

– У здешних не принято! Тут тепло, голода не знают, до замужества ходят голыми. К этому быстро привыкаешь. А народ добрый и ласковый. Зазывают нас жить среди них, чтобы защищать от гишпанцев. Те делают набеги, хватают людей, уводят к себе, силой крестят, одевают и продают в рабство.

– И что? Здешние совсем не возмущаются, что живете и промышляете на их земле? – недоверчиво спросил Сысой. – На нас нападали, и тамошние индианс, и гишпанцы.

Тимофей раскурил трубку, набитую виргинским табаком, пустил облачко душистого дыма.

– Как говорится, на Бога надейся… – добродушно усмехнулся. – На всякий случай я заплатил им за свое проживание. Землю и девок они не продают, но дают в бессрочное пользование. А если девка сама хочет уйти за мужем или от мужа – не удерживают и не осуждают. – Бросил тоскливый взгляд вслед удалявшейся красавице, потом перевел его на байдару с бочкой и виновато пожал плечами:

– А пресной воды здесь нет. Возим издалека, от речки.

Небо было синим, ярко светило солнце, плескала волна наката, доходившего из бушующего моря. Кадьяки на байдарках подошли к борту «Николы» и поочередно с алеутами плясали на палубе, крякая и морщась, угощались фруктами. Передовщики постояли, молча глядя на них с берега, лезть в темную сырую землянку не хотелось. Тимофей, надувая щеки, развел огонь из плавника на старом кострище, повесил черный котел с пресной водой. Резко вспыхнувшее пламя, охватило его. Передовщик заслонил лицо рукой, поморщился от дыма и жара, присел против восторженно улыбавшегося дружка.

– Надо хоть чаю попить ради встречи. Давно не виделись. – И стал рассказывать новости. – Возле Ситхи мира нет, бобров стало меньше, и колоши винят нас, что выбили. В проливах, среди островов они только и глядят, как бы кого пограбить. И так от Чугачей до Тринидада: береговой народ злой и вороватый. Разве хлеба стало больше – американцы привозят, но дорого. А здесь людишки мирные, сытые, добродушные, ценят раковины, они у них вместо денег.

– Э-э-э! Вот почему нам предлагали за товар раковины и удивлялись, что мы их цены не понимаем, – тихо рассмеялся Сысой. Он уже не сердился на Виншипов. Все, что случилось с ним по их вине, наполняло его душу, когда-то томившуюся пустотой, сознанием важности прожитого и увиденного. Он будто вырос и раздался вширь в собственных глазах. Напоминание о Ситхе и тамошних бедах возвращало его к чему-то давешнему и нелепому.

А Тимофей спохватился:

– Как промышлял? С кем идешь? – Кивнул на шхуну.

– Возвращаюсь с промыслов! – Сысой степенно достал трубку и стал набивать ее табаком. Метнул на дружка непокорный взгляд. – Было дело! С Виншипами рассорился, купил шхуну у бостонцев, ходил на Сандвичевы острова, встречался на Гавайе с тамошним королем, от него везу Бырыме поклон, подарки и предложения торговать. А ведь там и правда, хлеб на деревьях растет. Не то, чтобы совсем хлеб, – поправился, – но вареный и печеный получше заболони. – Задрав бороду, расхохотался: – Поискать бы среди тех островов свой, вдруг Ирия сыщется?! Откуда-то же моя бабка знала про здешнюю сытость? – Насмешливо взглянул на дружка. – Приплывем, а там Слободчиковы, Егоровы, Васильевы, Таракановы лежат под деревьями и брюхо чешут. Еды много: ешь – не хочу, и лень, как гавайцам, рот разинуть, чтобы прожевать и проглотить.

Тимофей пропустил мимо ушей насмешку, задумчиво обронил:

– Хорошо, что побывал на Сандвичевых! Завидую!

– «Нева» и «Надежда» там были, когда мы Ситху воевали. Матросы много чего рассказывали про те острова, я не всему верил. А вот ведь, правда, есть еще места, где люди живут, как у Христа за пазухой. – Сысой выпустил из бороды струю дыма, кашлянул: – Бостонцев там много, иные с тамошними девками по нескольку лет живут.

– До «Невы» и «Надежды» на тех островах побывал аглицкий командор Кук. – Пояснил Тимофей. – Он и открыл их. Но из природных русских мужиков, самовольно, без приказа, – ты первый!

– Выходит так! – пожал плечами Сысой. – Как думаешь? Бырыма вздрючит или похвалит? – спросил улыбаясь, ничуть не жалея о случившемся.

– Не знаю! Виншипами он доволен, они привезли на Кадьяк много шкур. Андреич был там, да и сейчас должен быть на Кадьяке, на Ситхе вместо него Кусков. Так что, хочешь к самому, держи курс два румба к западу... А Прошка попал в беду. Не слышал? Кадьяки его чуницы перебили всех мужиков на острове, забрали их жилье и жен. Не знаю, как распорядится Андреич?! Сам, наверное, не возьмется судить, отпишет в Главное правление и в Охотск. У Васьки Васильева партовщики тоже воевали с гишпанцами и индейцами, по слухам от Виншипов понесли потери. Так что ты легко отделался – двое пленных или беглых, это еще ничего.

– От кого знаешь про Прошку и Ваську? – насторожился Сысой, опять пыхнув дымком из трубки.

– Виншип был здесь весной, нашел лежбище котиков против входа в залив Сан-Франциско. Оказывается наш бриг «Пикок» и ваш «Окейн» принадлежат одному хозяину, Окейну. Помнишь капитана, с которым я ходил на юг прошлый раз? Тот Окейн разбогател на наших трудах и приплыл на Ситху на трех кораблях. И Кимболл и Виншипы – ему родственники и свояки… Ну, вот и чай готов! Настоящий, китайский, из Кантона. Мои партовщики без чая и табака не работают.

– Думаешь, мои лучше? Прошлой осенью, когда Виншипы нас бросили, боялся, взбунтуются, уйдут к гишпанцам. И как бы я их удержал?

На шхуне перестали плясать, наверное, тоже пили чай по случаю встречи. Фрукты с Гавайи эскимосы только пробовали, они им быстро приедались.

– Твои-то бежать не пытаются? – спросил Сысой. – После нашей сырости и голодухи здесь – рай да и только.

– От голода никто не мрет, природной еды много, – задумчиво согласился Тимофей. – А у гишпанцев хлеба, мяса, молока, овощей и фруктов – девать некуда, но всякий пустяк: сапоги, сукна, выделанные кожи в большой цене. Не говорю про порох и свинец. Кимболл похвалялся, что нагло вошел в порт Сан-Франциско, будто для ремонта, салютовал их флагу, а им и ответить нечем, пороху нет. Люди в больших чинах ходят босыми.

– Что не сошьют?

– Самим нельзя! Спесь, гордыня! А здешние индейцы сроду ремесла не знали. Гишпанцы платят бостонцам едой за одежду, посуду, всякое ремесло, а те везут на Ситху их хлеб.

– Здесь, говоришь, уже не Калифорния! – спросил Сысой. – Испанцам до этих мест нет дела. А почему называется Бодего?

– Слышал от американцев, что гишпанский капитан Хуана Франциско де ла Бодегопервый из белых побывал здесь.

 Дожидаясь спокойного моря и благоприятных ветров, шхуна простояла на рейде еще два дня.

– На Ситху не пойдем, – объявил Сысой партовщикам, – возвращаемся на Кадьяк, там наши семьи и Бырыма. А здесь, – осторожно сообщил Кыглаю, опасаясь побегов, хоть и ничейная земля, но гишпанцы ловят людей и заставляют работать на себя.

В залив вошел бриг «Пикок» капитана Кимболла и встал рядом со шхуной. Он вернулся за партией Тараканова и собирался возвращаться с добычей на Кадьяк. С попутным судном идти к дому было спокойней и надежней. Нанятый Сысоем матрос подолгу пропадал на «Пикоке», потом привел оттуда молодого, голубоглазого морехода с полугодовалой бородкой по щекам. Как было принято у американцев, в море они не брились. Расхваливая его, представил Христофором Банземаном – прусаком американского гражданства и предложил поменять себя, чтобы Банземан вел шхуну к Кадьяку, а он, спасенный Сысоем, перешел бы на «Пикок», где у него много друзей.

Голова скромно улыбавшегося прусака была покрыта плоской суконной шапкой, на нем была простая серая блуза и сапоги коровьей кожи. Пока штурман не начинал говорить, его можно было принять за русского мещанина. Говорил он по-русски ни на много лучше беглого матроса, но хотел перейти на службу Компании. Сысоя такой оборот устраивал, и он согласился на замену, предложив плату, как и бросившему его штурману.