Русский рай

Бриг не вернулся ни через неделю, ни через месяц. Мука кончилась, в ней была нужда только у Сысоя, алеуты довольствовались своей природной пищей: мясом и рыбой. Но вскоре у них кончались табак и чай, без которых они сделались вялыми и ленивыми, стали поругивать «косяков», что приучили их к табаку, хотя и до прихода россиян курили смесь из трав с приятным запахом.

Вблизи острова каланов быстро выбили, байдарки стали ходить к материковому берегу, курсируя возле него. Прибрежные промыслы были удачными. Зешние каланы сильно отличались от алеутских, кадьякских и ситхинских по цвету меха и его ценности, но их добывали по многу. Конфликтов с народами других островов не было и алеуты под началом тойона Ивана Кыглая решили промышлять без огненного оружия, которое своей тяжестью сдерживало их лодки. Сысой оставался на острове с женщинами, мездрил и сушил добытые шкуры, продолжал обустраивать свое нное жилье.

Однажды он увидел в море байдарки алеутов, спешно возвращавшиеся на остров после полудня. За ними следовал куттер с косым парусом. Судно было тихоходным и отставало от легких лодок промысловиков.

– Гишпанса! – крикнул тойон Иван, выскакивая из двухлючки.

Его напарник так же торопливо выбрался с заднего сиденья, они подхватили байдарку и побежали к землянке, в которой хранилось оружие. Один за другим на берег высаживались другие партовщики и поспешно вытаскивали на сушу свои лодки. Куттер был еще далеко от острова, но явно следовал к нему. Из торопливых объяснений вернувшихся, Сысой понял, что на них напали испанцы и пленили двух партовщиков, захватив их байдарку. Алеуты, из-за того, что безоружны, не решились отбить товарищей и стали поспешно возвращаться к лагерю. Сысой велел им разобрать и зарядить ружья, а сам, с саблей на боку и пистолем за кушаком вышел к воде, поджидая куттер. Тот подошел близко к берегу, сбросил парус и развернулся бортом. На нем показались пятеро мужчин в суконной одежде, с бритыми лицами. По виду это были солдаты с офицером. Он и начал о чем-то кричать. Остальные озадаченно поглядывали на вооруженных людей, ощетинившихся стволами из-за камней.

Сысой тоже закричал, возмущаясь, что захвачены его партовщики. Офицер, разъяренно поорав, вывел на корму алеута со связанными руками. Стал тыкать его в грудь пальцем. Сысой закивал, стал делать знаки, чтобы партовщика отпустили на берег. Потряс шкурой калана, показывая, что готов его выкупить. Солдаты, не соглашаясь, продолжали о чем-то кричать. Пленённый алеут с равнодушным видом наблюдал за теми и другими, поворачивая голову то в одну, то в другую сторону. Сысою надоела бесполезная брань, он пригрозил пистолетом. Солдаты разом прекратили ор и подняли парус. Алеут то ли с усмешкой, то ли с печалью махнул связанными руками. Куттер крутыми галсами направился к материковой суше. Партовщики с ружьями столпились вокруг Сысоя и тойона.

– Никого не грабили, – стал оправдываться Иван. – Промышляли. Высадились на берег пить чай. На нас напали, стали руки вязать…

Сысой, не зная как объяснить партовщикам нападение испанцев, начал оправдываться.

– По уговору Виншипы должны нас защищать, но брига до сих пор нет. Почему гишпанцы напали – не понимаю. Мы должны промышлять против ничейной земли. Наверное, вас хотели пограбить и захолопить. Придется ходить на промыслы с ружьями. Вернутся Виншипы, пусть вызволяют пленного.

Два дня партовщики кружили возле острова, ловили рыбу, искали случайно заплывших бобров, но добыли всего две шкуры. Брига не было. Сысой чертыхался, алеуты требовали спасти сородичей или отмстить за них. Сысой удерживал их еще два дня, надеясь, что корабль вернется, ведь по контракту Виншипы не должны были бросать партовщиков без защиты.

Передовщик тянул время, партовщики все настойчивей требовали мщения, и Сысою пришлось идти на выручку их сородичей. Он оставил с женщинами в лагере трех слабых мужчин, остальные, вооруженные фузеями и тесаками, при заходящем солнце ушли к матерой земле, к тому месту, где на них напали испанцы. Сумерки перешли в черную южную ночь с далекими звездами, вскоре дальним костром засветился восток, из-за горизонта показался краешек рога половинчатой луны. Небо было безоблачным, после полуночи луна должна была скрыться.

Алеуты вынюхали запахи жилья и при лунном свете безбоязненно двинулись в ту сторону, уверяя, что лагерь или селение далеко. Сысой шел впереди, плечо к плечу с тойоном, доверяя его нюху и зрению. Вот Кыглай остановился и сделал знак рукой. Партовщики легли на сухую колючую траву. В лицо мягко пахнул ночной бриз, даже Сысой почуял в нем запах пасшихся коней и дыма.

Осторожно, стороной, отряд обошел табун и все равно был услышан. Кони приглушенно заржали, опасливо захрапели. Вдали взметнулся огонь костра и высветил маячившего возле него человека. «Ну и караул?!» – насмешливо шепнул Сысой и подумал, что если это испанцы, то они ведут себя крайне неосторожно на ничейной земле Северной Калифорнии.

Алеуты с передовщиком подползли ближе и затаились. При свете заходившей луны, к удивлению своему Сысой разглядел селение. То, что это не лагерь – было очевидно. Часовой походил возле огня, прислушиваясь к звукам ночи, громко зевнул и улегся на одеяло. Костер угасал, сходила с неба, пряталась луна. Ночь стала так черна, что не различалась ладонь вытянутой руки. Теперь вся надежда была на зрение и обоняние эскимосов: ни русские служащие, ни креолы в этом не могли с ними тягаться.

Сысой шепотом сговорился с тойоном, что тот с тремя сородичами пойдет в селение и постарается бесшумно найти пленных, а передовщик с отрядом прикроет их, если они себя обнаружат. Иван со спутниками бесшумно растворился во тьме. Сысой лежал на теплой, не выстывшей земле и смотрел на звезды. Поблизости залегли алеуты. Передовщик чувствовал свой отряд только по запаху и жару тел, оставшихся с ним людей. Для эскимосов и колошей обыденное дело пусть даже под моросящим дождем пролежать без движений ночь, чтобы в нужный миг напасть на врага врасплох. Поэтому приглушенный шорох насторожил всех партовщиков. Потом еще и еще, затем шаги. К отряду приблизились ертаулы-разведчики, подали условный сигнал звуком. Кто-то из партовщиков отозвался.

Тойон приблизил лицо к Сысою, шепнул, что одного пленного выкрали. Все встали и осторожно двинулись к морю. При сумерках рассвета передовщик рассмотрел освобожденного алеута, он ничуть не радовался свободе, был хмур и устал. Это не удивило Сысоя: эскимосы не любили показывать своих чувств при компанейских служащих. Отряд отыскал спрятанные байдары. Поредела чёрная ночь, переходя в сумерки, заалел восток. Восход солнца встретил отряд на половине пути к острову. Брига в виду его не было. Сысой мысленно и вслух не переставал бранить Виншипов. От освобожденного алеута он узнал, что пленили его испанские солдаты из селения, которое обжито давно. То есть, вопреки условиям контракта, Виншипы высадили чуницу в испанских владениях Калифорнии.

Бриг не пришел и через месяц, когда начались проливные дожди, каких не было на Кадьяке и Ситхе. Виншипы, преступив запрет промышлять в Испанской Калифорнии, отправились туда для дозволенного им контрабандного торга, и были либо арестованы властями, либо пропали. Ливень хлестал по крыше землянки с такой силой, что прошивал двойной холст покрытия из сложенной палатки. Сысой выполз наружу, отплевываясь и смахивая мокрые волосы с глаз, покрыл свою жилуху большой байдарой и закрепил ее камнями. Заглянул в свое укрытие, с крыши капало, но уже не текло как прежде.

Прежде чем сбросить с себя мокрую одежду передовщик решил посмотреть, как переживают ненастье партовщики и отправился к их стоянке. Покрытое плавником, палаткой и байдарками русло сухого ручья превратилось едва ли не в реку. По берегам ее, тесно прижавшись друг к другу, покрывшись парками и камлайками из сивучьих кишок, алеуты сидели на корточках и терпеливо пережидали ливень. Вода струями стекала с их плеч, они равнодушно жевали, доедая припас сырой рыбы и мяса. О костре не могло быть и речи, их сердило, что нет чая и табака.