Мятежный лорд

Дальше Алджернон не слушал. Перед ним стоял тот, кого он так усиленно искал, с кем он так упорно ждал знакомства. Человек с лицом Аполлона? С отсутствующим взглядом, стоявший в странной позе – чуть неуклюже опираясь на трость? Тот самый поэт, попирающий устоявшиеся нормы морали? Он же следил за ним, здесь в Равенне несколько месяцев – и вот, пожалуйста, Байрон стоит перед ним…

– Вы нас можете представить друг другу? – Алджи не верил в свою удачу.

– Почему нет, – ответил хозяин, – но имейте в виду: лорд Байрон не имеет ни малейшей склонности следовать светским манерам, и знакомится лишь с теми, с кем хочет знакомиться сам. Причем, он не любит англичан, я вам уже упоминал об этом.

Алджернон склонил голову в знак согласия с высказанными условиями. Его подвели к Байрону. Тот не шелохнулся, не повернул головы в сторону незнакомца. Весь его облик говорил об одном: полном пренебрежении к окружающим.

– Позвольте представить, лорд Байрон, – Алджернон почувствовал непреодолимое желание уйти: будто сейчас его разоблачат, выведут на чистую воду, и никакие ухищрения не помогут скрыть правду.

– Давно вы прибыли из Англии? – голос прозвучал холодно, но вежливо. – На чьей тут стороне? – Байрон ухмыльнулся и протянул руку для приветствия. – Лично я поддерживаю стремление итальянцев стать независимыми от европейских племен. Итальянцы слишком разрознены, в их рядах нет единства. Но они правы в своем стремлении к независимости.

Алджи растерялся – он не ожидал подобной откровенности.

– Вы откровенно выражаете свое мнение, сэр. Это внушает уважение к вашей позиции. Я не вполне с ней согласен… – он замолчал, не уверенный в том, что следует сказать дальше.

– Не смущайтесь! – Байрон махнул перчаткой, которую снял с левой руки. – Здесь большинство не понимает и не принимает моей позиции. Я не скрываю ее. Мои письма в Англию вскрывают? Скорее всего, это так. Уверен, что это так, – трость взлетела в воздух и сделала странный, замысловатый кульбит. – Мне все равно, мой дорогой друг.

– Неужто, неужто сбежав с родины, вы так запросто готовы расстаться с той страной, которая вас приютила? – слова, вопреки воле Алджи, сами слетели с его губ. Тут ему стало страшно. Глаза Байрона, казалось, видели душу собеседника насквозь.

– Полагаете, мне есть, что терять? – Байрон замолчал. – Отчасти вы правы. Я был бы рад видеть мою судьбу в ином свете. К сожалению, судьба моя предопределена. Тут уж ничего не изменишь.

В тот вечер Алджернон понял, насколько ошибался в отношении Джорджа Байрона. Мнение, высказываемое по отношению к нему в Англии, рассыпалось в прах. Распутник? Лжец? Предатель? Человек, не ведающий норм морали? О, более он так о Байроне не думал.

– Как вы смогли определиться? Почему вы не пытаетесь скрывать своих убеждений? Разве тут так все очевидно? – спросил Алджернон.

– Именно здесь, очевидно. Ищите странное и загадочное в простом. Моя жизнь находится под угрозой. Представьте, муж женщины, которую я люблю, поклялся расправиться со мной. Я не расстаюсь с оружием, но спокойно езжу ночами привычными дорогами. Представьте, не беспокоюсь нисколько. Я стреляю превосходно. Какая же проблема действительно волнует меня? – Байрон смотрел прямо Алджи в глаза. Тот слегка смутился и отвел взгляд в сторону:

– Не знаю. Ответьте, что вас волнует. Мне небезынтересно услышать.

– Почта. Меня волнуют почтовые отправления. На континенте, доложу я вам, почта работает отвратительно. Мои рукописи доходят с большой задержкой до издателя. К тому же, издатель не проявляет ко мне никакого уважения. Получив рукопись, он не считает своим долгом чиркнуть хоть строчку. Понимаете, моя жизнь предопределена, а вот судьба моих рукописей – в руках издателей, которые не считают нужным написать мне пару слов. А ведь я для них пишу куда больше…

Глава 3. Пиза, август 1822 года

Разрешение сжечь тела Уильямса и Шелли пришло к середине августа.

– Мы справимся с этим делом? – спросил Трелони Джорджа, передав новости. – Нам нужен кто-то в помощь?

– Нет. Поедем втроем. Вы ведь с нами, Ли?

Хант побледнел. Он с трудом представлял себе предстоящую процедуру. К горлу подкатила тошнота, но Ли сдержался и медленно ответил:

– Конечно, я поеду с вами. Когда вы намереваетесь ехать?

– Завтра же вечером. Не стоит привлекать к этому излишнее внимание. Да и днем слишком жарко, – по-деловому отвечал Байрон. – Эдвард, а вы правы. Нам без посторонней помощи не обойтись. Ведь придется сначала выкапывать тела, затем натаскать веток для костра. Плюс нам нужны свидетели, чтобы потом не возникло неприятностей с властями.

– Мы найдем кого-нибудь из местных в помощь. Не стоит брать ваших слуг, Джордж. Для свидетельствования лучше взять посторонних.

Ханта опять передернуло.

– Мы поедем верхом? – он подумал, что вряд ли сумеет вернуться обратно на лошади, даже если возьмет себя в руки и доедет до места кремирования.

Разговор происходил в гостиной первого этажа. Вскоре к мужчинам присоединились Тереза и Марианна. Странно, но они проявили необычное единение, предложив пригласить Мэри и Джейн.

– В прах превратятся тела их мужей, – рассуждала миссис Хант. – Они имеют полное право наблюдать, как это будет происходить. Печальная процедура, – вздохнула она. – Я бы не выдержала, поэтому на меня не рассчитывайте. Я останусь дома.

Тереза больше переживала за Байрона, чем за себя. Она видела, как он страдает, несмотря на всю внешнюю хладнокровность. Терезе не хватало сил, ни душевных, ни физических, сопровождать Джорджа в поездке. Тут она была солидарна с Марианной – ей не выдержать предстоящего испытания. Однако Байрону предстояло испить эту чашу до дна.

– Мы отправимся завтра вечером. Эдвард, у вас будет время сообщить дамам. Если они захотят, я не буду препятствовать их желанию ехать с нами.

Трелони не стал откладывать поездку в долгий ящик. Он тут же пешком отправился через реку в дом Шелли. Через час стало известно: Джейн Уильямс будет назавтра присутствовать на кремировании мужа. Она твердо решила сразу забрать его прах с собой и увезти в Англию.

Спускалась ночь. Надвигающаяся темнота действовала на нервы всем. Шорохи старого особняка, шум реки, крики, порой доносившиеся с улицы, заставляли вздрагивать куда чаще, чем хотелось бы. Байрон сел за стол, попытавшись заставить себя писать. Мысли разбегались, как застуканные врасплох мыши на кухне. Воспоминания, даже не связанные с Перси, теснились в голове, не давая сосредоточиться. Джин, который уже никто не разбавлял водой, поблескивал в хрустальном бокале. Есть не хотелось. Жуткие картины рисовало воображение: Шелли в пустынном замке, бродивший по комнатам, не зная отдыха.

– Мне нет пристанища, мой дорогой друг, – слышался голос Перси. – Помоги. Позволь моей душе найти успокоение. Мои тело и душа оказались разделены. Им не найти друг друга.

Он бродил по комнатам, опутанным паутиной, пахнувшими плесенью и сыростью, одинок и неприкаян в своем последнем пути…

– Завтра, Перси, завтра, – бормотал Джордж, – мы сожжем твое бренное тело, изуродованное морем. Оно превратится в прах, легкий и невесомый. Тебе станет легче, обещаю. Клянусь!

Неожиданно Джорджу захотелось увидеть Мэри, поговорить с ней, вспомнить былое. Как они жили когда-то в Женеве и соревновались в умении писать страшные истории. Он тогда для места действия своей истории выбрал замок в Шийоне. Как давно это было! Как странно повернулась жизнь! И вновь зашелестело, зашуршало вокруг, словно оживали предметы, а тени ушедших людей приходили дать совет, нашептать, прикоснуться слегка дуновением штор или обдать странным холодом летней ночи. За ширму Джордж боялся заглядывать – там точно схоронились опасные спутники ночи, готовые напасть в любой момент – только загляни за размалеванные доски. Схватят, задушат, не оставят и шанса.

– Главное, пережить два следующих дня, – шептал Байрон, наклонившись над листком бумаги. Пламя свечи выплясывало свои жуткие танцы, заставляя вглядываться в темноту, которую оно отказывалось освещать. – Если я смогу сжечь их тела, Господи, то уверен, продержусь еще немного. Понимаю, как грешен, но выхода не вижу. Вокруг – зло, которое не может превратиться в прах. Меня преследуют видения, не ведающие снисходительности. Мне осталось мало – уверен! Но завтра я обязан исполнить последний долг перед друзьями, которых так любил!