Мятежный лорд

Усталость брала свое: Джордж впал в тяжелую дремоту, с трудом заставив себя дойти до кровати. Занимавшийся рассвет позволил ему задуть свечу, не опасаясь темноты, окутавшей было комнату.

– Дорогой Перси, я выдержу, – даже во сне он продолжал клясться другу. – Твоим мукам придет конец. Мы похороним тебя, ни где-нибудь, а в Риме. Англичанам не достанется ни капли удовольствия закапывать тебя на треклятом острове! – глаза закрывались сами собой, но сон не приносил успокоения. Он пытался убежать от преследовавших его демонов, но тщетно…

Процессия двинулась в сторону моря. В первом экипаже разместились Байрон, Трелони и Хант. Во втором – Джейн и Мэри. На берегу их ждали крестьяне из ближайшей деревни. Итальянцев не очень радовала перспектива выкапывать мертвые тела, а после сжигать бренные останки, но предложенная сумма денег немного облегчала груз, лежавший на душах.

В том месте, где временно захоронили тела Уильмса и Шелли, начали копать. Первым на свет Божий появилось тело Уильямса. Несмотря на изуродованное лицо, капитана узнали по точно описанному Трелони платку. Тело не просто было изуродовано, оно за прошедший месяц начало гнить. Ужасный запах быстро распространялся вокруг.

– Я на минуту, – тихо произнес Ли и пошел к экипажу. Возле него остались женщины, которых к могиле никто изначально и не звал.

– Друг мой, сегодня сожжем Уильямса, – твердо сказал Джордж. – Шелли – завтра. Иначе никто не выдержит.

– Согласен, – кивнул Трелони. – Вынимайте одно тело, – скомандовал он итальянцам. – Несите к морю.

У самой кромки воды уже сложили дрова. Тело Уильямса крестьяне быстро положили поверх образовавшейся кучи. От былого бравого морского офицера не осталось ничего. Как ни странно, лишь одежда напоминала о франтоватом, элегантном Уильямсе – тело куда быстрее пришло в негодность, чем никчемные куски материи. Ветер, дувший с моря, слегка заглушал страшный запах разложения…

– Поджигайте! – скомандовал Байрон.

Огонь быстро начал сжирать древесину, подбираясь к изуродованному телу. Уильямс лежал, словно на постаменте. Чуть поодаль, возле экипажа стояли на коленях Джейн и Мэри. Они молились, а в самом экипаже сидел Хант. Он пытался сохранять остатки хладнокровия, но дрожавшие руки выдавали необычайное волнение. Рядом с погребальным костром стояли двое – Байрон и Трелони. На обоих были надеты высокие сапоги для верховой езды, узкие брюки и жилетки. На Байроне развевалась короткая куртка, а под жилеткой виднелась белоснежная рубашка с таким же белоснежным платком, повязанным вокруг шеи. Он стоял, подняв голову, глядя на море. Его не тревожил сильный ветер. Полы куртки громко, как крылья чайки, хлопали на ветру, вздымаясь и опускаясь к ногам Джорджа. Трелони, напротив, закутался в длинный плащ, не давая тому оторваться от тела, дабы начать описывать затейливые пируэты в воздухе. Под жилеткой с трудом угадывалась белая рубашка. Ни шарфа, ни платка он на шею не повязал. Трелони, не в пример другу, смотрел себе под ноги. У него не оставалось сил поднять голову, у него не хватало мужества поднять взгляд на то, что когда-то называлось «капитан Уильямс».

Хотелось все закончить побыстрее, но приказать огню мгновенно превратить тело в прах не дано никому. Итальянцы, оставшиеся неподалеку, неистово молились. Они видели подобное зрелище впервые и умоляли Господа не дать им испытать подобное вновь. Хант забился в самый угол экипажа и не высовывался наружу. Женщины молились, низко склонив головы к земле. Только Байрону и Трелони суждено было следить за пламенем, сначала распространившемся на все доски, а потом принявшемся за Уильямса. Когда дошло дело до человеческих останков, запах стал совсем невыносимым. Но оба мужчины стояли возле погребального костра, как статуи. Они были недвижимы, но, казалось, даже статуи не смогли бы дольше выдержать разворачивавшегося перед ними зрелища. Ветер не успевал разгонять едкий дым и страшный запах. Трещала древесина. Огонь подбирался к скелету – кости поддавались последними.

В полночь дело было закончено. Джордж приказал собрать пепел.

– Завтра вы придете сюда снова, – сказал он итальянцам. – Нас ждет второе и последнее испытание.

Люди не смели ему возразить. В гнетущем молчании они развернулись и побрели прочь от этого места. Вскоре их фигуры скрылись в ночной мгле.

– Не придут, – промолвил Трелони.

– Я бы сам не пришел. Найдем других. Перси ждет своей очереди. Если бы мы сожгли обоих, нас не ожидало бы второе испытание. Вам страшно?

– Не знаю, – честно признался Трелони, не пытаясь врать. – Скорее, это не страх.

– Опустошение, закрадывающееся в душу, – Байрон остановился в шаге от экипажа. – Понимаете, тело настолько бренно, что простой огонь не оставляет от человека ничего, ни косточки, ни кусочка кожи. То, что так усердно думало, страдало, исчезло. Целая жизнь исчезла на наших глазах. Приведения… Их нельзя сжечь. Простое, понятное тело плоти и крови легко исчезает на наших глазах. А непонятная, неощутимая материя вечна. Ее не уничтожить. Поверьте, мой друг, Уильямс не раз навестит нас в ином обличии, том, которое мы никогда не сумеем сжечь. Вот чего следует бояться. Не знаю, о чем я буду с ним говорить.

В особняк Лафранчи вернулись за полночь. Тереза не спала.

– Caro, как ты? – обратилась она к Джорджу. – Я волновалась за тебя.

– Не стоило, дорогая. Когда будут жечь меня, тогда стоит поволноваться. Лично я не был спокоен за нашего горевшего друга. Однако нам предстоит еще один вечер погребения.

– Почему? – Тереза искренне не понимала слов Байрона.

– Шелли остался в могиле. Мы выкопали только Уильямса. Как видишь, он один горел довольно долго. Могильщикам, дорогая, приходится не слаще, чем умершим. Завтра. Завтра все будет окончено…

Остаток ночи прошел сумбурно. Не спалось многим. Хант, понимая, что отказ ехать будет стоить ему поддержки Байрона, готовил себя к очередному шоку. У него перед глазами стояла сцена у моря: костер, на котором горит человек. Кроме того, Ханта преследовал запах, сладкий запах ладана, почему-то вызывавший тошноту. Ли не хотел ни с кем разговаривать. Он ушел в свою комнату и просидел остаток ночи над статьей для «Либерала». Из-под пера не вышло ни строчки, а к утру Хант вышел к завтраку невыспавшимся и полным дурных предчувствий.

Трелони заснул, выпив полбутылки джина. Перед собой он поставил задачу – сжечь тела друзей и отдать прах для захоронения вдовам. Он старался не размышлять об эстетической стороне дела, забыть об истлевшем, изуродованном теле Уильямса. Соотношение души и материи для Трелони оставалось загадкой. Но вдруг, когда на его глазах сгорело тело, он задумался об атеизме Шелли. Мысли не радовали, а скорее приводили к совершенно пессимистическим выводам.

В комнате Байрона царила иная атмосфера. Вроде та же бутылка джина, но она, пожалуй, помогала настроиться на творческий лад. Джордж писал. Хотелось увиденное и пережитое выразить на бумаге. Оттого печаль и меланхолия сменились лихорадочным состоянием творческого возбуждения. Джордж боялся лишь одного – разболеться и не иметь сил ехать на следующий день кремировать Перси. Тем не менее, он не делал попыток лечь спать, отдохнуть, набраться сил. Он писал и писал, отбрасывая в сторону исписанные страницы, словно боялся не успеть к назначенному свыше сроку.

В два часа дня Байрон спустился в гостиную, попросив принести ему джина и немного сыра.

– Когда мы выезжаем? – спросил подошедший на шум Трелони.

– Как и вчера. Не будем изменять традиции хоронить друзей ближе к закату. Хант не едет с нами?

– Отчего же? – Ли вышел из своей комнаты и пытался придать лицу отстраненное выражение, должное обозначать равнодушие, безразличие к грядущей церемонии. – Я еду.

Шелли не походил на самого себя. То есть, его вообще невозможно было опознать. Но Байрон не сомневался ни минуты – перед ним тело Перси. Выкопанное из могилы, оно лежало на песке в ожидании той же участи, что накануне постигла Уильямса. Трупный запах быстро распространился по берегу.