Осколки полевых цветов

Я считаю, что детям не нужно лгать или приукрашивать реальность. Они гораздо умнее, чем думают о них большинство взрослых.

– О. – Он поправляет шапку, его нос покраснел от холода. – Она умрет?

Устами младенца.

– Не знаю, – честно отвечаю я. – Надеюсь, что нет, но мы не уверены.

– Надеюсь, она не умрет. Даже не знаю, что бы я делал, если бы мои мама или папа умерли. – Он морщит нос. – Ты взрослая, но даже взрослым нужна мамочка.

– Ты такой умный, малыш, – говорю я, и мы дружно поднимаем среднюю часть нашего снеговика на переднем дворе Тайера. Мальчик попросил слепить маленького снеговика, и я не смогла отказать.

– Спасибо. – Он замолкает и задумчиво смотрит на задний двор. Я ожидаю, что он спросит о моей маме что-нибудь еще, но он переходит к другой теме разговора: – Когда папа наконец построит мне домик на дереве, ты будешь тусоваться там со мной?

– Еще бы! В детстве мне всегда хотелось иметь домик на дереве.

– У тебя его не было?

– Нет. Я ни о чем таком и не просила, – объясняю я.

– Почему не просила?

– Мой папа был не такой крутой, как твой.

– Ясно. – Он поднимает снежный ком и кладет его на место. – Мой реально крутой.

– Я согласна.

– Он тебе нравится, да? – Он кладет снежный шар на самый верх, это будет голова снеговика, но шар сразу же падает. Форрест поднимает его и хмурится на снег за то, что тот его подвел.

– Нравится. Очень.

Подъезжает знакомая машина, но это не Тайер.

Из внедорожника выходит Криста с плюшевым мишкой Форреста в руке и несется к нам. Увидев меня со своим сыном, она приходит в бешенство.

– Где мой муж? – требовательно смотрит на меня она, ее щеки пылают от гнева.

– Ему пришлось ненадолго отъехать по делам, так что я присматриваю за Форрестом. Вы имеете в виду вашего бывшего мужа? – Я не могу удержаться, чтобы не нанести удар.

– Это его время с Форрестом. Он должен быть здесь. Если он думает, что я не доведу это до сведения суда, он ошибается. – Она пихает мишку в руки Форреста, мальчик берет игрушку и растерянно смотрит на свою маму. – Кто ты такая, чтобы подчеркивать, что он мой бывший? Одна из его шлюх? – Она оглядывает меня с ног до головы как застрявшую под ботинком грязь. – Он заставляет тебя чувствовать себя особенной? Как будто ты что-то значишь? – Ее глаза – узкие, злые щелочки. – Он мне изменил. Держу пари, тебе он этого не сказал, не так ли? То же самое он сделает и с тобой. Кто обманул однажды – обманет еще не раз.

Я смотрю на Форреста. Я в ужасе, что она говорит такое при сыне. Она может сколько угодно злиться на Тайера, но он по-прежнему отец ее ребенка.

– Хорошего дня, – говорю я, отказываясь опускаться до ее уровня.

Она перекидывает волосы через плечо.

– Ты получишь то, что тебе причитается.

Она наклоняется, обнимает Форреста на прощание и уходит, даже не взглянув на него.

Форрест убегает и кладет медведя на крыльцо, а, вернувшись, говорит:

– Мне жаль, что она тебе нагрубила.

– Все в порядке. – Я наклоняюсь и помогаю ему увеличить голову снеговика.

– Это было неприятно. Она говорит, чтобы я был вежлив с людьми, а сама была с тобой груба.

– Взрослые иногда совершают ошибки.

– Что она имела в виду, когда сказала, что мой папа ей изменил? Они играли в какую-то игру и он жульничал?

– Я не знаю, – честно отвечаю я. – Не бери в голову.

Пока не забыла, я отправляю Тайеру сообщение. Я пишу, что заезжала его жена и пригрозила судом. Я чувствую, что он должен знать. Он почти мгновенно отвечает, что скоро будет дома.

Я так долго пробыла с Форрестом на улице, что замерзла. А вот ему, похоже, совсем не холодно. На обед я варю ему макароны с сыром. Я предлагала ему более вкусные и полезные блюда, но он заявил, что или макароны, или ничего. Он сидит за кухонным столом с книжкой-раскраской из серии «Марвел».

Открывается входная дверь, и по полу тяжело ступают сапоги Тайера. Он приветствует Форреста, обнимает его и целует в макушку.

– Ты опять выпросил макароны с сыром?

– Это вкусно, пап! – кричит Форрест и откладывает карандаш.

Тайер лишь качает головой. Когда сыр полностью перемешался, я выкладываю немного макарон миску, беру вилку и пододвигаю все это Форресту.

– Попробуй немного, Салем. Поверь, очень вкусно.

Я не утруждаю себя рассказом о том, что практически жила в начальной школе, и просто делаю, как он говорит: наполняю себе миску и сажусь рядом с ним. Тайер что-то ищет в холодильнике. Повернувшись к нам спиной, он говорит:

– Сюда заезжала твоя мама, да?

– Да, она была не в настроении.

Я с трудом сдерживаю смех.

– Что она сказала? – спрашивает Тайер и достает пластиковый контейнер с остатками еды. Снимает крышку и ставит его в микроволновку.

– Она сказала, что ты мошенник, папочка. Ты жульничал в игре или что-то в этом роде. А сам говорил, что обманывать – плохо.

Плечи Тайера напрягаются, и он отворачивается от микроволновки.

– Она так сказала? – обращается он ко мне.

– Да, – киваю я, помешивая в миске макароны.

– Ты же ей не поверила, не так ли? – Я молчу. Не то чтобы я ей верю, но все возможно. – Клянусь, я бы никогда этого не сделал. Я не такой.

– Вот и я так сказал, папа. – Форрест вскидывает руку и едва не роняет вилку. – Ой!

– Салем, – Тайер пристально смотрит мне в глаза и наклоняется над столом, чтобы оказаться на одном уровне со мной, – клянусь тебе, я жене не изменял.

– Я тебе верю. – Может быть, я наивная, но я считаю, что Тайер не стал бы о таком лгать. Он ничего не потеряет, если будет честен.

Понизив голос, чтобы Форрест не мог услышать, он добавляет:

– Ты первая женщина, с которой я был после жены.

Это… не должно было меня радовать, но радует.

Выпрямившись, он поворачивается и достает из микроволновки разогретую еду.

– Папа, – с набитым ртом говорит Форрест, – ты построишь мне домик на дереве к моему дню рождения? Я правда этого хочу.

Тайер вздыхает. Я знаю, что Форрест задает этот вопрос с тех пор, как сюда переехал.

– Прямо сейчас я не могу, сынок. Слишком холодно. Я построю его летом, обещаю.

– Правда?

– Я правда планирую его построить, – клянется он. – Не беспокойся.

– Когда у тебя день рождения? – с любопытством спрашиваю я Форреста.

– Двенадцатый марта? – Он смотрит на Тайера в ожидании подтверждения.

– Двенадцатого, – поправляет его отец.

– Он-то точно знает. – Форрест смотрит на меня во все глаза. – А когда у тебя день рождения?

– О! Он уже был, двадцать восьмого ноября.

Голова Тайера поворачивается в мою сторону с такой скоростью, что я удивляюсь, как она не отвалилась.

– Ты мне не говорила.

Я помешиваю макароны. От моего внимания не ускользает, что это утверждение, а не вопрос.

– Нет.

– Почему?

– Ненавижу свой день рождения, – честно отвечаю я. – Я такое не праздную.

– Ты не празднуешь свой день рождения. – Он потирает челюсть. – Почему? – Он сжимает кулаки. Как будто он уже знает.

Я соскальзываю со стула, хватаю его за запястье и тащу из кухни подальше от любопытных ушей Форреста. Когда мы оказываемся достаточно далеко, я отпускаю его руку.

– Потому что, – я сверлю его взглядом, – это был мой день рождения. В первую ночь, когда он ко мне прикоснулся, был мой день рождения. – Тайер весь пышет гневом. – Я подумала, что он забыл мне что-то подарить, и решил занести подарок мне в комнату. Я была так взволнована, когда открылась дверь. – Я начинаю плакать. Даже спустя столько времени я не могу не испытывать сочувствия к маленькой девочке, которая так много пережила. Однажды я сказала психотерапевту, что у меня было ощущение, будто это происходит с кем-то другим. – С тех пор каждый раз, когда открывалась дверь в мою комнату, мне становилось страшно.

Боль пронзает его лицо, но он молчит. Тайер понимает, что словами уже ничего не исправить. Он нежно обхватывает мой затылок и прижимает меня к груди. Здесь мне ничто не угрожает.