Страница 17 из 55
— Ура! Ура! Ур-р-ра! — Фикус наколдовал шляпу и с апломбом подбросил сей дивный предмет гардероба в воздух. Головной убор повис на одной из веток и, что вовсе не удивительно, — и не планировал возвращаться обратно, как бы демон его не уговаривал.
— Фикус, ты идиот! — я вознамерился схватить негодяя за шею и умертвить его, как и подобает достойному человеку, увидевшему разбойника, но маленький и юркий прислужник дьявола никак не давался в руки и ловко избегал моей ярости.
Микола продолжал рыдать. Чёрный Богдан злобно сопел, и воздух, шедший из его расширенных ноздрей, смешно колыхал волосы на его груди.
— За что ты так со мной, брат! — Фикус споткнулся и с писком повалился в ближайший куст.
Среди колких веток неудачно спрятался один из сбежавших разбойников. Он уже намеревался прихлопнуть неожиданно возникшую угрозу в виде маленького блондина, но культя, опередив врага на пару вздохов, подлетела к своему неловкому хозяину и умертвила возникшую проблему.
— О том я и говорю! — вскрикнул я, заметив сие безобразие. — Обычное воровство превратилось в массовое убийство! Если так продолжится и дальше, то нас найдут по трупам и повесят на ближайшем дереве.
Пристыжённая культя спряталась за Фикусом. Самому Фикусу негде было прятаться, поэтому он лишь прикрылся ветками и попытался объясниться:
— Пойми: мы, демоны, не приучены воровать. Это подло и несправедливо — обкрадывать мелкого, жалкого и вкусного человечка.
— А убивать всех подряд — справедливо?
— Да! — заявил бесстыдник, смахнув со лба прядь. — Ещё как справедливо! Знаешь, как им тут скучно, этим людишкам? Они писают, какают и кушают, а затем, конечно же, долго спят, а потом, как будто бы им этого мало, опять по новой. И так пятьдесят лет!.. Если не повезёт, то семьдесят. Я спас их от повторения одних и тех же действий. А повторение, доложу я тебе, есть ничто иное, как безумие...
— Ты мудак поганый! — лихо возразил чёрный Богдан, прикусив усы. — И идеология у тебя идиотская, мертвяк! Вот выберусь из-под этой зелёной дряни и гузно вам всем порву...
— И мне? — Микола перестал плакать и посмотрел на атамана с заметным испугом.
— Тебе-то на кой хрен гузно рвать, дубина! — разбойник освободил ногу из-под стебля и пнул подчинённого по рёбрам. Гигант застонал. — Вокруг одни инвалиды и индивиды. Нет братского духа.
— Да, с духом у вас слабовато. — согласился Фикус, осматривая поле сражения. — Большая часть ваших коллег, конечно, померла, но остальные-то герои — сбежали. Трусы. Слабаки. Трусливые слабаки, вот! — довольный собой, демон прилёг на травку и попросил культю достать новый косячок.
Я остановил лапку на полпути и забрал мою траву обратно.
— Что тебе, жалко что ли!
— Ты её всё равно выплюнешь.
— Твоя правда. — демон кивнул и растянулся на траве. — Эх, Герган-Герган, как я люблю смотреть на звёзды...
— Да вы совсем обнаглели, дегенераты! — чёрный Богдан задрожал от злости. — Вы ограбили меня, убили моих людей, а теперь стоите надо мной, как будто бы я ничего не могу сделать!
— А ты можешь?
Мужчина не оправился от такого подкола и закатил глаза.
— Сволочи... Ублюдки. Неужели в мире есть такие мрази?
— Кто б говорил, убивец. — Фикус хмыкнул. — За всю свою жизнь ты не сделал ничего хорошего: лишь лгал, крал, мародёрствовал и убивал. Чёрный Богдан стал на путь бесчестия ещё с семнадцати лет, когда изнасиловал замужнюю соседку и, ограбив её мужа, сбежал в рекруты. И если бы он там остался! После череды грабежа мирных жителей и десятка плетей этот гнойник жизни дезертировал из армии и, найдя десяток таких же охламонов, начал убивать ни в чём не повинных людей. На твоём счету 21 одно убийство, нечестивец, и в каждом из них ты успел совершить какую-нибудь подлость...
Богдан слушал, не перебивая, и до того меня поразила его внимательность, что и я сам на несколько секунд забылся и предоставил демону право голоса. Под конец монолога атаман даже всплакнул: так задели мужчину сказанные провидцем слова.
«Неужели все демоны знают, какие грехи мёртвым грузом лежат на дне человеческой душе? Видят всю его жизнь, смотрят на неё, как учёные под микроскопом, и выделяют особо противные нравственности детали, чтобы опорочить его перед Божьим Судом?»
«В целом, ты прав»
Я резко подпрыгнул и чуть не испугал раскаявшегося во грехе Богдана: разбойник прирос к земле и поил её горькими слезами, изредка приговаривая: «Да, я убивал зазря!».
«Ты можешь читать все мои мысли, независимо от моей воли и желания?»
«Если не поставишь блокаторы — да» — весело ответил жулик, даже не смотря в мою сторону: обитатель преисподней удобно расположился около будущего святого Богдана и вглядывался в небесную фиолетовую даль. Она интересовала его гораздо больше, чем ответы одному любопытному человеку, и обжора явно не планировал отвлекаться на всяких там императоров мира.
«Значит, ты уже видел и мою жизнь?»
«Да. Всю. И, должен сказать, ты весьма любопытный человек, Герган ибн’ах Салахэ Второй. И грехов на тебе висит — уйма»
«Я делал лишь то, что должен император. Это никакой не грех, а наоборот — нравственный подвиг. Победа упорства над эгоизмом. Я альтруист и жертва, обречённая помогать людям...»
«Богу не интересны законы людей, так же как и пастырю не интересно, какие у овцы планы на будущее. В любом из заветов, какой мир ни возьми и что ни прочитай, чёрным по белому сказано — не убий. А ты ведь убивал. И не раз...»
«Ради страны! Я всё делал ради своей страны!» — мне всё больше не нравился тот самодовольный тон, с которым Фикус напоминал о моих скромных прегрешениях. «Я ведь император — лучший человек среди вселенной. У меня особые права. Я, если хочешь знать — неприкасаем, и для меня нет иного закона, кроме того, что был написан моим великим предком тысячи лет назад... И если бы я не исполнял, что следует, не делал бы грязную работу, за которую некоторые сочтут меня самым отъявленным грешником, то мир бы давно канул во мрак и покрылся пеплом. Люди не любят убийц, кто бы это ни был — палач или же наёмник, зарезавший ребёнка. Но я не грешник, нет!»
«Так ли уж велик твой предок, что его слова следует чтить, как закон божий, и так ли уж необходимо вешать на себя роль спасителя, которую он сам себе назначил?»
«Ты хитрый и склизкий змий, Фикус. Претворяешься глупым добряком, но на самом деле жестокий, циничный и наглый словоблуд...»
«Кажется, Микола сошёл с ума»
«...Чего?»
Обезумевший разбойник не выдержал всеобщего молчания и побежал с горы. Я видел, как заплетаются его ноги, как свирепо бугрятся его мышцы, как напрягаются вены на его вспухшей шее — Микола был на пределе своих возможностей: адреналин до того просочился в его натренированное тело, что на миг он даже мог бы назваться сверхчеловеком...
Правда, стоит добавить, что всё, что обладает приставкой сверх, крайне недолговечно: вот и гигант, слишком понадеявшийся на адреналин, не справился с управлением и кубарем покатился к костру. Мне стало его жаль, поэтому я любезно прикрыл беднягу охранным куполом. Шарик спас бегуна от болезненной смерти от торчащего из земли сука и довёл его до относительно ровной поверхности.
— И зачем ты спас его, всесильный Герган? Неосознанно захотелось показать, что ты не убийца и тиран, а хороший человек, родившийся в плохое время?
— Я захотел, и я спас. Если бы возжелал другого, то убил бы самостоятельно, и мне бы не понадобился удачный случай в виде горки. Иногда гром — это всего лишь гром. Не преувеличивай и не выдумывай объяснение моих действий себе на потеху.
— Пф!
— Ещё раз фыркнешь, и я тебя отправлю вслед за Миколой. Только уточню сразу: тебя охранный купол не накроет.
— Какие мы злые. — демон встал с земли, отряхнулся и посмотрел на меня голубыми глазками. — Если хочешь добраться в Москву первым, следует поспешить. Путь неблизкий, и даже на перекладных мы не сможем сделать больше 100 вёрст в день.