Возрождение

— Материнство такое хлопотное, — вздохнула Хикари. — Хэруки была плаксивым ребенком, и порой, после пары бессонных ночей, я просто клала на ее лицо подушку — так я могла хоть немного поспать, — вздохнула еще грустнее. — Теперь я понимаю, что проблемы Хэруки связаны именно с этим. Боюсь, как мать я полностью провалилась — теперь, когда мою дочь знает весь мир, я понимаю, насколько была неправа.

— Мама! — пискнула Хэруки и бросилась обнимать Хикари.

— Прости меня, — тихо шепнула та, обняв дочь.

Повисла трогательно-неловкая пауза, которую решил развеять батя, обратившись к отцу Хэруки:

— Аоки-сан, ты в отличной форме. Каким спортом ты занимаешься?

— В школе я занимался легкой атлетикой, — похвастался тот. — Но теперь просто хожу в спортзал.

Хэруки отлипла от матери и смущенно села рядом с ней — Ринтаро-сенсею пришлось подвинуться.

— Он заставил железяками весь подвал, — пожаловалась Хикари.

— То же самое сделал и Дэйчи, — похвасталась Хомура.

— Поддерживать себя в форме — это важно, — покивал Минору.

Разговорился он что-то. И почему у него такая спокойная рожа? У нас здесь, вообще-то, трогательное воссоединение семьи!

— Мы планируем свадьбу на 14 июня следующего года, — подняла гораздо более важную тему Хэруки.

— Если позволишь, я бы хотела принять участие в подготовке и быть рядом в такой важный день, — попросила Хикари.

— Конечно, мама! — просияла девушка.

Как мало нужно грустному ребенку. На душе стало тоскливо — почему мне в тёщи выпал архетип «злая японская мать»? Впрочем, может она действительно раскаялась, осознала и ее поглаживания дочери по плечу вызваны проснувшейся материнской любовью? Ладно, главное — это счастье Хэруки. Если ее мамаша снова решит ранить мою девочку, я найду способ сделать так, чтобы эта подлость оказалась последней.

— Прости, Аоки-сан, — влезла мама Хомура. — Как мать жениха, я обязана разделить с тобой свадебные хлопоты. Тем более, — улыбнулась. — Я уже нашла подрядчика с отличной репутацией.

— В таком случае рассчитываю на тебя, Одзава-сан, — благодарно поклонилась Хикари. — Познакомишь меня с подрядчиком?

— Конечно, Аоки-сан, — пообещала мама. — Готовить такую свадьбу будет весело, и я уверена, мы с тобой хорошо проведем время.

— Несомненно, — подтвердила Хикари.

Ужин продолжался до позднего вечера, и его итогом стал отказ Хэруки от поездки на похороны Горбачева — Хикари объявила недельный отпуск и собирается «немного наверстать пропущенные годы». Не обижаюсь, всё понимаю. Никакого вреда в этом нет — мне отметиться надо, а Хэруки не обязательно: «утешальщиков» у Раисы Максимовны, уверен, и так хватит. И вообще мы еще даже несовершеннолетние и не женатые — какие тут, нафиг, могут быть проблемы? Возьму с собой Нанако — на похороны не пойдет, но лично мне будет веселее.

Хэруки осталась ночевать в доме Аоки, поэтому я решил сегодня остаться у родителей.

— По-моему все прошло неплохо, — подвел итог ужина батя. — Помирить семью Аоки было хорошей идеей, милая, — отвесил маме заслуженную похвалу.

— Спасибо, — поблагодарил я.

— Я сделала это только ради себя! — заявила мама Хомура, приложив руку к груди. — Спасибо, что поддержали меня в моем эгоистичном желании, — улыбнулась и отразила глазами свет фонаря. — У меня столько лет не было достойной соперницы!

Глава 24

Шасси «Ила» коснулись взлетно-посадочной полосы, нас тряхнуло, и я поднял шторку иллюминатора. Погода была хороша — едва успевшее взойти на безоблачное небо солнышко освещало терминал «Шереметьево» и стоящие около него самолеты.

Пропустив вперед прибывших на похороны и пересменку представителей дипкорпуса и три десятка советских детей — на Окинаву отдыхать ездили, треть полета с ними разговаривал — мы дождались сигнала охраны и тоже покинули самолет. В терминал вместе с остальными нам не надо — вон два «членовоза» стоят, рядом — две милицейские «Волги» и две «Волги» черные, понятно кому принадлежащие.

Поздоровавшись со встречающими — вижу знакомое лицо! — делегация разделилась — премьер-министр Кайфу Тосики с главой нашего МИДа и парой соотечественников попроще забрались в один «членовоз», а наша семья плюс Нанако и двое охранников — во второй. С нами поехал Кадо-сан, управляющий по всем нашим делам на территории Северного соседа.

— Спасибо за усердный труд, Кадо-сан, — первым делом поблагодарил его батя. — Я в свое время поездил в командировки, поэтому отчасти понимаю, насколько вам непросто на чужбине.

— Спасибо, Одзава-сама, — поблагодарил тот в ответ. — Япония — всегда в моем сердце, а семья переехала сюда еще давно, поэтому мне совершенно не на что жаловаться.

С доходами в два с четвертью ляма баксов в год-то и жаловаться! Отработает еще года три — и всё, надежно обеспечен и сам, и его потомки.

— Правильно ли я помню, что у вас — сын, Кадо-сан? — подумал о «потомках» и отец.

— Да! — подтвердил управляющий. — Ему четырнадцать, очень любознательный и прилежный мальчик.

Который со временем органично заменит на посту управляющего своего отца, и в этом нет ничего плохого.

— Надеюсь, преподаватели в школе при нашем посольстве достаточно хороши?

— Очень хороши, — покивал Кадо-сан. — И, благодаря малым размерам классов, учителя могут уделять больше внимания отдельным ученикам.

— Очень рад это слышать, Кадо-сан, — одобрил батя.

Добравшись до «Интуриста», расселились по номерам — мама с папой отдельно, в как бы «люкс», мы с Нанако — по хорошим одноместным. Едва я успел немного разобрать чемодан, оставив в нем три четверти собранных заботливыми ручками Хэруки вещей — не понадобятся — как в мою дверь отстучали замысловатый ритм. КГБ даже в эти времена работает пунктуально.

— Доброе! — поздоровался я с нашедшимся на пороге, одетым в «Большевичкин» костюм и нарастившим несколько сантиметров волос, Тимохой. — Проходи.

Охрана предупреждена, поэтому не против. Обнялись, пожали руки.

— Все, что Коля передавал — сделал, — заявил он.

Прослушка пофигу, потому что «Коля передал» вполне нормальные запросы — за исключением одного, мутного, но объяснимого. И помимо Коли тоже кое-что сделано, но об этом в чужих стенах — в любых стенах! — молчок.

— Спасибо, — кивнул я. — Ларису мою почему обижают?

— Так Примадонна, — развел он руками. — Очень много должностных лиц и еще больше — их жен — выросли на ее песнях, и по первому ее звонку через горящий обруч прыгать готовы.

— Жесть, — оценил я. — Так и думал, впрочем. К кому идти за решением вопроса?

— Я в эстраде не разбираюсь, — поморщился Тимофей. — Да и где там «обижают»? На «Голубом огоньке» была? Была! Пластинки и кассеты с бобинами штампуются? Штампуются! На радио есть? Есть! Когда «обижают» — человек просто пропадает. У нас много таких было, малосознательных.

— С концами «пропадает»? — удивился я.

— Из информационного пространства, — уточнил КГБшник.

— Мой главный покровитель — мёртв, — развел я руками. — И не успело его тело остыть, как мне звонят из Москвы и рапортуют о срыве пятнадцати будущих концертов Долиной под надуманными предлогами.

На следующий день после репортажа позвонили.

— Я не при чем, у меня другие задачи, — демонстративно потерял к теме интерес Тимоха.

— Справедливо, — признал я.

Мадам Горбачевой смысла жаловаться нет — она теперь всё, даже минимальной политической единицей не является. К Ельцину подкатить? Он на похоронах будет, но просить алкаша о чем-то прямо противно — это потом в должниках ходить? Моральных, не объективных — кто вообще из иностранцев столько для СССР в эти времена делает? Вот то-то и оно. Сука! А ведь чем больше я буду лезть туда, где выгодно только простому советскому люду, тем меньше давление на власть. Как следствие — аппарат алкаша расслабится еще больше, чем в моей реальности, окончательно забив на государственное строительство. А зачем, если волшебный японский мальчик есть? Он пролетариев и сам куда надо пристроит, а мы будем сидеть и пилить. Нет, ерунда — рыночек «решать» будет так и так, меня на всю страну не хватит, и вот эти 3–5% населения, которые будут пахать на наших предприятиях — это стратегическая погрешность в череде условных, стучащих касками о площади, шахтеров.