Страница 31 из 48
Новое движение возглавила еврейка Маня Вильбушевич — сестра инженера Гедалии Вильбушевича, жившего в Яффе в те же времена, что Ольга и Иеѓошуа. В юности Маня попала в тюрьму за революционную деятельность. Она не выдала своих товарищей даже под пытками. Ею заинтересовался Сергей Зубатов, бывший тогда начальником тюрьмы, и нашел к ней особый подход. Вместо пыток и оскорблений он стал обсуждать с девушкой мировоззренческие вопросы и сам давал ей читать социалистическую литературу. Неопытная энтузиастка без труда попалась в расставленные сети. Более того, хитрому полковнику удалось влюбить в себя молодую революционерку. В конце концов Маня Вильбушевич, не слишком сознавая, что делает, согласилась возглавить рабочее движение, находящееся под крылом тайной полиции. Она искренне стремилась улучшить жизнь рабочих, а Зубатов намеревался с ее помощью получать необходимую информацию.
В апреле 1903 года разразился кишиневский погром. В Кишиневе было убито пятьдесят евреев, ранено около пятисот, разграблены многочисленные дома и лавки. Выдающийся еврейский поэт Хаим Нахман Бялик, побывавший на месте погрома в качестве журналиста, написал тогда свою знаменитую поэму. Публицист Ахад Гаам призвал к созданию организаций самообороны. В числе немногих, кто откликнулся на этот призыв, были члены зубатовской организации, официально имевшие право носить оружие. Кишиневские события потрясли Маню Вильбушевич — в списке женщин, изнасилованных во время погрома, она нашла имена своих знакомых. Одна из них покончила с собой несколько месяцев спустя.
За погромами стоял министр внутренних дел антисемит Вячеслав Плеве. В сентябре 1903 года он объявил зубатовские организации вне закона. В отместку «независимые» решили убить министра. Маню Вильбушевич отправили в Германию доставать деньги и взрывчатку. Во время ее отсутствия полиция арестовала большинство заговорщиков. По возвращении в Россию Маню также ожидал смертный приговор.
Старший брат Мани Гедалия очень опасался за жизнь сестры. Он решил сделать все, чтобы она приехала в Палестину. В Яффе жил еще один брат — Нахум, которого Маня очень любила. Гедалия уговорил Нахума написать Мане, что он очень болен и просит, чтобы она приехала ухаживать за ним.
Нахум, работавший тогда на литейном заводе Лиона Штейна, сделал это.
Как-то раз Ольгу позвали на завод, расположенный в квартале Неве Цедек. Лион Штейн и Ольга знали друг друга давно — их познакомил Марк Штейн, брат Лиона. Она подумала, что речь пойдет об осушении плантаций Хадеры, куда в то время завезли насосы. Однако разговор принял неожиданный оборот. Лион Штейн, чьим компаньоном в свое время был Гедалия Вильбушевич, рассказал, что сестра Гедалии находится в тяжелом положении и ей надо помочь.
«А кто его сестра?» — удивленно спросила Ольга.
«Ее здесь нет. Она революционерка и скрывается в Минске. Сестра Гедалии замешана в заговоре, все участники которого арестованы, кроме нее. Если она попадет в руки полиции, ее казнят. Речь идет о покушении на Плеве».
«Как, на Плеве готовилось покушение?»
«Да, причем большинство заговорщиков евреи. Сестра Гедалии — в их числе. Когда заговор провалился, она попыталась наложить на себя руки. За ней нужен постоянный присмотр. Гедалия хочет привезти сестру сюда. Сама она этому противится, так что, если она окажется здесь, надо будет не только найти ей работу, но и позаботиться, чтобы она вернулась к жизни и взглянула на мир другими глазами. Эта задача тебе по плечу. Ты готова? Я перед Гедалией в неоплатном долгу — в свое время он спас мой завод. Сейчас он вернулся в Россию из-за болезни жены. Я обязан ему помочь и надеюсь, что Гедалия с женой когда-нибудь возвратятся в наши края. У Вильбушевичей есть еще один брат, Нахум. Маня думает, что ее приезд в Палестину вызван необходимостью за ним ухаживать — Гедалия сказал ей, что он болен. Нахум здоров, но сестра с ее душевными бурями и перепадами настроения станет для него слишком тяжкой ношей. Это, знаешь ли, революционерка милостью Божьей — дважды она уже покушалась на чужую жизнь и один раз на свою. С ней нужно невероятное терпение. Я расcчитываю на твое душевное тепло и поддержку, иначе от юной Вильбушевич можно ожидать чего угодно. Ничто, кроме положения русских рабочих, ее не интересует. Поэтому жить тут она не собирается, а приезжает только погостить — брату удалось склонить ее хотя бы на это. Однако истинная цель визита, как ты понимаешь, — спасти ее от гибели. Если наш план провалится, Маня покончит с собой или сбежит отсюда — тормоза у нее отсутствуют».
Слова Лиона Штейна напомнили Ольге ее собственный приезд в Палестину. Она тоже собиралась только погостить, а осталась навсегда. Вправе ли она убеждать Маню поселиться в чужой негостеприимной стране? Счастлива ли здесь она сама?
Ольга не посвятила Штейна в свои сомнения, но лицо у нее было невеселое, и ее собеседник на всякий случай еще раз напомнил, что в России Маню ждет смертная казнь.
«Чего же ты хочешь от меня?» — спросила Ольга с явным напряжением.
«Ты умеешь подбадривать больных, выводить людей из отчаяния, спасать рожениц. Мои советы тебе не нужны. Я прошу только помочь Мане выйти из тяжкого душевного кризиса. Вильбушевичи вообще склонны к меланхолии — ты сама знаешь, какое это страшное состояние. Помочь здесь могут только тепло и забота. У Мани есть все основания быть подавленной — ее организация разгромлена, любовь оказалась обманом, близкие друзья погибли на виселице… Неужто ты ей не поможешь?»
Ольга молчала, обдумывая столь неожиданную просьбу.
Маня прибыла в Палестину на русском корабле «Елизавета Федоровна». День выдался сумрачный и ненастный. Мрачные зимние тучи застилали небо, которое почти сливалось с бурным темно-серым морем. Большие волны со злобной яростью разбивались о прибрежные скалы. Ни один корабль не отваживался близко подходить к этому неприветливому берегу из-за многочисленных рифов. Поеживаясь от холода, Ольга смотрела, как лодки с грузчиками подплывают к «Елизавете Федоровне». Широкоплечие парни ловко взбирались на палубу, торговались с пассажирами и отвозили их на берег. До Ольги доносились испуганная и радостная русская речь, плач, причитания. Некоторые, выйдя из лодки, с трепетом целовали мокрый песок. Седобородые старики, приехавшие умереть на Святой Земле, шептали молитвы, детишки испуганно толпились возле родителей, бедно одетые юноши крепко сжимали в руках кожаные чемоданчики с вяленой рыбой и другими припасами, орошенными горькими слезами их матерей. Глядя на растерянных иммигрантов, Ольга пыталась отыскать в толпе маленькую фигурку Мани и вспоминала, как сама приехала сюда много лет назад.
Наконец горластые арабские лодочники привезли с «Елизаветы Федоровны» последних пассажиров, небрежно сбросив на песок их ящики и тюки. Нахум узнал Маню и побежал ей навстречу. Она же, наоборот, шла медленно и неуверенно, словно вопреки собственной воле. Это была маленькая худенькая девушка в очках. Безрадостно плелась она по пляжу и, казалось, не вполне сознавала, что с ней происходит. Ольга почувствовала прилив жалости и сочувствия. «Вот такой могла бы сейчас быть моя дочь», — подумала она с болью.
Она подошла к Мане и, когда девушка высвободилась из объятий брата, крепко прижала ее к своему плотному, теплому телу. Маня вдруг начала дрожать. Дрожь сотрясала все ее тщедушное, хлипкое тело, и она ничего не могла с ней поделать. Ольга по-матерински ласково и решительно обняла девушку за плечи и попыталась заговорить с ней на иврите. Маня молчала, погруженная в себя, безразличная ко всему на свете. Ольга повторила вопрос, но ответа так и не добилась.
Потом все отправились к родителям Иеѓошуа, пили там чай и угощались изюмом и сушеным инжиром. Визит, однако, оказался очень коротким. Неожиданно Нахум заявил, что его сестра устала, и увел ее к себе домой.
Пробудить в Мане интерес к Палестине и ее жителям оказалось делом чрезвычайно сложным. Замкнутая и молчаливая, она никому не позволяла нарушить свое душевное одиночество. Прожив у Нахума всего несколько дней, она подыскала себе темную комнатушку возле порта, из которой намеревалась целыми днями смотреть на море, вспоминая друзей. Все попытки отговорить ее от этой затеи не привели ни к чему. Изо дня в день Маня вставала чуть свет и бесцельно бродила по пляжу, устремив взгляд куда-то за горизонт. Каждое утро к ней приходил Нахум, приносил ей еду, воду и свежее белье, пил с ней чай и убирал комнату. Потом с тяжелым сердцем шел работать на завод. Примерно через час после него являлась Ольга, вновь и вновь пытавшаяся вернуть девушке тягу к жизни. Несмотря на замкнутость, подозрительность и враждебность своей подопечной, она сразу же поняла, что душу ее раздирают сильные противоречивые чувства. Она знала о прошлом Мани в России и считала, что ей можно помочь, только заставив ее заговорить о пережитом. Ольге даже удалось добиться некоторых успехов: Маня стала относиться к ней гораздо менее подозрительно, хотя по-прежнему отказывалась говорить откровенно.